Казаки. История «вольных людей» от Запорожской Сечи до коммунистической России - Уильям Крессон

Находясь на смертном одре, польский король Владислав IV, мудрый правитель, который, однако, не мог совладать с обезумевшей знатью, получил послание от Богдана. Несмотря на то что вождь казаков одержал победу, в его письме (датированном 2 июня 1648 г.) содержалась просьба верного подданного заключить почетный мир и предлагались (а не диктовались) условия этого мира. Главной привилегией, о подтверждении которой просил гетман, было предоставление казакам «старых прав», предусмотренных все тем же «реестром вольных людей», который должен быть восстановлен. Кроме того, Хмельницкий просил о праве свободно исповедовать православную веру. Вероятно, слишком мягкий тон, которым Богдан излагал свои просьбы, ввел в заблуждение князя Иеремию Вишневецкого, нового командующего польской армией. Князь Вишневецкий был воплощением нетерпимости иезуита и врожденного высокомерия представителя знати. Но к этим недостаткам добавлялась одна, правда опасная, добродетель: он обладал безграничной храбростью. Воодушевленный после того, как ему удалось достичь небольших успехов в собственных восставших селениях, теперь он думал только о том, как наказать «обидчиков». «Бейте, чтобы они все чувствовали!» — отдавал он приказы своим судьям и палачам. Зверства, творимые польскими карателями, приводили в лагерь казаков все новых отчаянных добровольцев.

На предложение Богдана о мире гордая знать даже не соизволила ответить. На самом деле никто этого не ожидал, но на инородную прислугу магнатов и иезуитов, этот бич для многострадального православного крестьянства, обрушилась вся тяжесть казачьей мести. В рассказах о том, что претерпели от казаков эти «мученики» (евреи и немцы), обычно опускаются претензии к ним самим, послужившие причиной их бедствий. Однако же было бы справедливо поискать какой-то скрытый мотив, свою справедливость в жестокостях, творимых казаками, которые так охотно привыкли упоминать. Несмотря на явно предвзятое отношение польских историков, можно найти и нечто иное, как утверждает Сальванди, кроме тупой ярости и актов жестокости, творимых «мусульманами и православными», которые в яростном крестовом походе крушили костелы, поджигали католические монастыри, «сохраняя жизни монахам и монашкам только при условии их насильственных браков, совершенных под угрозой сабли».

Наступавшая казачья армия гнала перед собой толпы беженцев: стариков, женщин и детей, жителей приграничных польских селений, которые принесли в замки и города Польши первые вести о неожиданных, небывалых поражениях, постигших ее армии. Так в то время, когда в Западной Европе в 1648 г. закончились 30 лет непрекращающегося кровопролития и был подписан Вестфальский мирный договор, война перекинулась на пограничные земли славян.

После смерти мудрого Владислава IV состоялось заседание великого сейма. Пока возбужденное панство выкрикивало обвинения в адрес друг друга, пытаясь на этом беспорядочном сборище выбрать нового короля этой буйной нации, Иеремия Вишневецкий с армией, насчитывавшей 32 тыс. шляхтичей, 8 тыс. ландскнехтов и несколько десятков тысяч вооруженной прислуги, всего до 100 тыс. чел. и 100 пушек, пытался под Пилявцами (близ современного города Староконстантинов в Хмельницкой области) удержать волну вторжения, готовую захлестнуть Польшу. Во главе этой армии были поставлены три местных магната, из которых один был изнежен и ленив (Заславский), второй слишком молод (Конецпольский), третий слишком «учён» (Остророг). Казаки насмехались над таким командованием, говоря: «Дурьи ляхи — выправили перину, дитину, латину». В ходе боя украинско-казачье войско (около 80 тыс. чел.) и более 4 тыс. татар совершенно разгромили поляков, потерявших только убитыми свыше 10 тыс. человек. В ходе бегства поляки потеряли всю артиллерию, почти весь обоз, много людей погибло на мосту через реку Случь, который рухнул в реку.

Богдан вел мудрую политику. Он старался щадить хозяйства и католические костелы, столь дорогие для польских крестьян. Но замкам знати, где хранились бесценные произведения искусства, которыми восхищались многочисленные гости из Европы, посещавшие те отдаленные земли, довелось испытать на себе всю сокрушающую мощь наступающих толп бунтарей. Богдану было уже недостаточно просто отомстить за казаков. Теперь он превратился в вождя народного движения, подобного французской Жакерии. И мог дать крестьянам Польши некоторые права, аналогичные тем, что победы гетмана должны были дать казакам Украины. Пока немногочисленный электорат «республики», состоявший из ее привилегированного сословия, все еще проводил время в дебатах, Богдан превратился в некоронованного короля Украины. Устанавливая справедливое правление на все большей отвоеванной у Польши территории, он был близок к решению вопроса о том, кто же будет польским королем, своим методом.

В замке Замосць (Замостье), одной из последних «неприступных» крепостей на границах Польши, армии Богдана осадили компанию «выдающихся» людей, представителей почти всех великих феодальных родов западных провинций. Здесь со своими слугами и сокровищами собрались беглецы с поля боя под Пилявцами, паны и пани знаменитых родов Вишневецких, Замойских, Собеских и прочих, менее родовитых. Для того чтобы присоединиться к тем, кто оборонял эту цитадель, его собственный замок, Яну Собескому, будущему герою всей христианской Европы (спасшему в 1683 г. от турок Вену), пришлось ночью преодолеть тройное кольцо осады казачьих армий.

Под руководством блестящего молодого военачальника осажденные все еще держались, когда через пять недель ожесточенных споров выбор голосов польской знати наконец пал на более или менее приемлемого для всех кандидата. Эта честь выпала не мечтавшему о ней прелату Яну Казимиру (ставшему королем Яном II Казимиром), брату последнего короля. Такое решение отвечало интересам и русского царя Алексея Михайловича, вынашивавшего амбициозные планы соединить Польшу с Россией узами «личной унии».

Яна II Казимира (которому по странному стечению обстоятельств суждено было окончить свои дни в 1672 г. в качестве настоятеля монастыря Сен-Жермен-де-Пре в Париже, куда он уехал после поражения от войск магнатской оппозиции в 1666 и отречения в 1672 г.) описывают как человека «чересчур активного для церкви, слишком слабого для трона и слишком честного и прямолинейного для своего времени и для своей страны». Первый же его королевский указ продемонстрировал эти характерные черты. Отказавшись выслушать сторонников князя Иеремии, который, несмотря на повсеместные поражения польской знати от восставших казаков, продолжал угрожать им суровым наказанием, как того требовали на заседании сейма, предложил общаться с Богданом Хмельницким и его войском так, как это было гарантировано их прежними привилегиями.

Своей собственной подписью он скрепил письмо к мятежному вождю, где обращался к нему чуть ли не так, как того требовал этикет общения суверена с сувереном. Он предлагал забыть о прошлом. В то же время Ян-Казимир предлагал воссоздать и подтвердить старинные привилегии казаков, которые так предательски были нарушены сторонниками Иеремии. И в случае, если Богдан это примет, королевский гонец готов немедленно доставить ему бунчук и прочие регалии, пожалованные казачьим гетманам королями Польши. Несмотря на то что военная удача поставила этого человека над властью польского трона,