Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина Доминик Лиштенан

Помолвку Петра и Екатерины Долгорукой отпраздновали 30 ноября 1729 года в Москве. Молодая супруга получила право именоваться «императорским величеством», и Елизавете пришлось поцеловать ей руку на этом празднестве. Величайшее унижение для царевны, дочери императора! Но она умела сохранять хорошую мину при плохой игре. А несколько дней спустя Петр простудился, принимая военный парад. Кое-кто увидел в этом лишь повод отсрочить его свадьбу, назначенную на 30 января 1730 года; однако состояние больного ухудшалось день ото дня. Врачи определили оспу. Молодой человек скончался 19 января 1730 года. С ним угасла мужская линия династии Романовых.

ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ

О том, кто станет преемником Петра II, ходили самые дикие слухи. Долгоруким уже виделось, что на российский престол взойдет их родственница Екатерина. Она, конечно, была помолвлена с покойным царем, однако ни свадьбы не было, ни коронации. Вскоре разнеслась весть, что она родила, но отец ребенка неизвестен, это исключало молодую женщину из числа претендентов на трон, так прельщавший се семейство{100}. Снова вышло так, что русский монарх не успел объявить свою последнюю волю, стало быть, пришлось вернуться к завещанию Екатерины I, даром что оно вызывало столько сомнений. Согласно этому тексту, Елизавета теперь была призвана обеспечивать регентство вплоть до совершеннолетия Петра Голштейнского, сына Анны, которому было в ту пору около двух лет. Тут сановники и государевы любимчики петровской поры разделились: одни стояли за Петра, коль скоро тот был внуком их кумира, другие за Елизавету, поскольку мальчик воспитывался в протестантской вере, а его мать, выходя замуж, отказалась от прав на престолонаследие. Между дипломатическими миссиями тоже завязалось соперничество. Граф Вратислав, австрийский посол в России, задумал выдвинуться на первый план и вложил свою лепту в возведение на царство Петра Голштейнского, поручив опекунство его тетке; с этой целью он направо и налево раздавал субсидии и подношения. Его соперники — датчане и британцы — действовали так же, но с противоположными намерениями: они стремились помешать Петру завладеть российской короной. Совет, изнемогши под грузом всех этих интриг, решил избавиться от обременительной царевны: Елизавета была объявлена незаконной дочерью, рожденной вне брака. Она дорогой ценой расплатилась за свою беспечность: ее неосмотрительное поведение, «постыдные шашни с мужчиной низкого звания» стоили ей «чести и короны»{101}. Ее права на трон Романовых, равно как и права ее племянника, были аннулированы особой декларацией, объявившей род Петра I «угасшим»{102}. В действительности сановники страшились гнева царевны, темперамент которой не умерялся с годами. Став регентшей, она бы, чего доброго, отомстила за тяготы и унижения, перенесенные по вине Долгоруких. Посадить на трон маленького Петра Голштейнского значило бы возвратить ко двору Карла Фридриха со всем его германским кланом. Вопрос об этом встал снова, однако при подобном решении России угрожала война с Данией и Англией.

Елизавета ничего не стала предпринимать в свою защиту. Она удалилась в имение Измайлово, близ Москвы. Ее доверенный врач Лесток тщетно уламывал царевну немедленно отправиться в столицу, позвать на помощь гвардейцев, явиться в Сенат, показаться народу, чтобы всем продемонстрировать свои права. Может быть, она и впрямь, как утверждал британский посол Кейт, чувствовала себя слишком юной? Ей пока еще не хватало твердости для осуществления столь серьезного предприятия? Или, как предполагает генерал Манштейн в своих мемуарах, она предпочитала посвятить себя праздным наслаждениям? А может, считала, что последнюю волю Екатерины никто оспорить не сможет и все уладится само собой? Множество посланий, которые писали ей в те дни се сторонники, либо вообще до нее не дошли, либо дошли с большим запозданием{103}.

А в Москве между тем собрался Верховный тайный совет, чтобы решить, кто будет новым государем. Дмитрий Голицын напомнил о потомках Ивана V, единокровного брата Петра Великого. Его дочь Екатерина Иоанповна была замужем за герцогом Мекленбург-Шверинским, но хотя эта пара жила врозь, существовала опасность, что, если его жена взойдет на трон, герцог может обосноваться в России и начать вмешиваться в государственные дела. Оставалась Анна Иоанновна. После скандала, спровоцированного Морицем Саксонским, она проявила сговорчивость. Ее считали доброй, покладистой. Ее новый любовник Эрнст Бирон, по-видимому, был так погружен в дела Курляндии, что, казалось, не захочет покинуть эту страну. Бояре желали посадить на трон личность незначительную, которой они смогут управлять исходя из собственных интересов. Диктатура Романовых была довольно жесткой, к тому же простолюдины и чужестранцы вроде Меншикова и Лефорта слишком сильно влияли на российскую политику. Единственным способом выхода из кризиса казалось ограничение монархической власти, оставляющее московской олигархии, консервативной и приверженной православным обычаям, широкое поле для маневра. Манштейн в своих мемуарах утверждает, что Верховный тайный совет хотел «учредить республиканскую систему», обуздав «верховную власть добрыми законами»{104}. Дмитрий Голицын сформулировал принципы чего-то вроде «конституционной монархии», первой представительницей которой должна была стать Анна. Среди прочих образцов он при этом вдохновлялся шведской моделью, в которой главенствующая роль принадлежит парламенту — риксдагу{105}. Итак, речь шла о том, что надобно увеличить политический фундамент России за счет элиты второго ряда: никогда еще ни одно законоположение не предусматривало столь широкого участия дворянства в государственных делах. Все члены совета подписали сей документ, кроме Остермана, который, по обыкновению, уклонился, сославшись на недомогание, — это был его секрет, как подольше продержаться у кормила имперской власти{106}. Условия, ограничивающие власть монарха, на первых порах должны были держаться в секрете. Сводились они к следующему: императрица не принимает никаких решений без консультации совета, она не будет ни объявлять войну, ни заключать мир без его попечительства; она не сможет выносить приговор в отношении какого-либо дворянина и не должна конфисковать имущество обвиняемого, по крайней мере прежде, чем его вина будет доказана со всей непреложностью; и наконец, царица, уже достигшая тридцатисемилетнего возраста, лишается права вступить в брак и сама назначить себе преемника{107}.

Анне внушали, что ее избрание произошло по воле народа. Но основные условия, согласно которым бразды правления были вручены женщине, чья власть ограничена, быстро стали известны, несмотря на запрет их разглашения. Ягужинский, в петровские времена бывший генеральным прокурором, оком государевым{108}, кричал, что это скандальная ситуация; к нему присоединился Феофан Прокопович, теолог и идеолог прогрессивного самодержавия; эти двое решили написать письмо, чтобы открыть глаза кандидатке, терпеливо ждущей в своих владениях в Митаве. Остерман со своей стороны разработал проект в ее пользу, поскольку абсолютная власть Анны должна была стать для него гарантией, что пост министра иностранных дел останется за ним. О Елизавете, казалось, все забыли, ею пожертвовали. Сановники предпочли ей особу, которая выглядела более безликой и, вероятно, более управляемой, а потому отвечала самым разнообразным ожиданиям. Родовитая знать полагала, что сможет вить веревки из этой женщины, лишенной политического опыта. Ягужинский с Прокоповичем, поддерживаемые графом Густавом Левенвольде, рассчитывали, благодаря своему влиянию на царицу, обеспечить возврат к «просвещенной» монархии. Персона Елизаветы для столь удобных построений не годилась, было ясно, что дочь Петра и Екатерины станет продолжать дело своего родителя с министрами той эпохи, таким образом, она лишится поддержки боярской верхушки, а заодно и тех лиц, над которыми она бесстыдно потешалась, причем в их число входит сам министр иностранных дел Остерман, чувствующий себя выскочкой на одном из высочайших постов государства.

В середине января из Москвы были отправлены три посланца, но гонцу Левенвольде удалось опередить официальных курьеров совета. Таким образом, Анну известили о том, какие вокруг трона плетутся интриги. Она приготовилась вести двойную игру; она любезно приняла Василия Долгорукого и без колебаний подписала условия своего восшествия на престол; она согласилась даже с тем, что ее любовник Бирои не последует за ней в Россию. Бумага была утверждена, и Анна отправилась в Москву. Она пустилась в путь, исполненная решимости отстаивать свои права, рассчитывая опереться на сторонников неограниченного самодержавия, располагавших серьезным козырем: поддержка гвардии им была гарантирована{109}.