Археология и естественнонаучные методы. Сб. статей - Е. Черных

Более всего нас, пожалуй, поразила фактически полная изолированность, даже намеренно подчеркнутая отчужденность карьера от слоя поселения. Впечатление таково, что мы натолкнулись на два никак между собой не связанных объекта, при этом располагающихся в ближайшем соседстве друг от друга (рис. 1 и 2). Продемонстрировать это очень легко с помощью выразительных статистических выкладок.

Нижние четырехметровой толщины «обвальные» суглинки и супеси археологических материалов не содержали вовсе. В гумусированных верхних напластованиях материалы встречались, но они до предела мизерны. Например, на 36 квадратных метрах раскопа № 5, в центральной части разноса, при более чем трехмегровой мощности слоя, нам удалось найти всего 23 кости, один фрагмент керамики, два обломка каменных молотка и один кусочек шлака. И поразительный контраст этому — периферийный квадрат 5325 первого раскопа. Его 16 квадратных метров слоя, всего при 80-ти сантиметровой толщине, содержали около 12 тысяч костей и четырех сотен фрагментов керамики! Для демонстрации сопоставления мы намеренно предпочли данный квадрат. Во-первых, потому что он — ближайший к раскопу № 5: их друг от друга отделяли всего лишь 12 м! А во-вторых, указанный квадрат наиболее удален от буквально «забитого» материалами жилого отсека комплекса № 1. Иначе говоря, квадрат 5325 позволяет судить о насыщенности находками слоя на периферийном, как бы вполне «обыкновенном» участке поселка Горный. Он располагался уже за пределами котлованов комплекса № 1, куда на финальной субфазе В-3 люди сталкивали громоздившиеся рядом кучи отбросов, насыщенных богатейшими материалами.

Близкая картина наблюдалась при анализе соотношения слоев и на периферийно-западном участке карьера (стометровый по площади раскоп 2). Там в гумусированных отложениях верхней пачки заполнения разноса никаких сколько-нибудь явно выраженных ранних материалов мы не отметили (правда, изученная площадь этих напластований здесь была исключительно невелика). Зато в «русском» доме-землянке, в его котловане и руинах, в непосредственном соседстве с границей карьера, обнаружены более трех десятков обломков срубной керамики, а также более двух сотен костей того же времени. Метровый же слой секторов «а» и «б» в квадрате 4925, расположенном всего лишь в 16 метрах к югу от раскопа № 2, над бортом плавильного двора комплекса № 1 (рис. 1), содержал 5200 костей, три сотни фрагментов срубной керамики, 64 куска шлака и 9 медных образцов.

Каким же может быть объяснение этому удивительному и столь контрастно выраженному различию между едва ли не девственной нетронутостью напластований древнейшего карьера и исключительным богатством рядового слоя селища Горный? Ведь те мизерные материалы — вроде двух десятков костей — из центрального разреза карьера, скорее всего, попали туда благодаря активности грызунов, великое множество которых обитало и обитает ныне на каргалинских увалах.

Строгое табу на сброс любых отходов и материалов в сохранившийся котлован разноса — вот пожалуй, единственное, что может в достаточной мере удовлетворительно ответить на возникающий вопрос. Скорее всего, обитатели селища данный карьер расценивали как след трудных работ пращуров, то есть тех, кто стоял у начала всех начал на Каргалах. Нерушимый запрет на возможное искажение этих следов, по всей вероятности, возник уже с момента появления на Горном первых сезонных обитателей жилищ-нор (фаза А). Тогда же люди начинали отрывать на поверхности холма лабиринт сакральных траншей (рис. 1) — очевидную имитацию запутанных подземных штолен (Каргалы II, 2002. С. 58–66). Древнейший карьер оставался совершенно незатронутым, как бы в стороне от мест этих сложных лабиринтов.

Затем наступило время постоянного, всесезонного обитания на холме и строительства там больших комплексов (субфаза В-1). Одной из наиболее странных, но характерных и труднообъяснимых для нас черт этого периода явилась засыпка аборигенами всех сакрально-поисковых траншей. Причем это сопровождалось трамбовкой глинистой засыпи, вплоть до выравнивания ее по уровню тогдашней дневной поверхности. А в длинную траншею-яму № 2, отрытую между комплексами №№ 1 и 2 (рис. 1), тогда позволяли себе сбрасывать даже отбросы и различные отходы производства. При первой кардинальной перепланировке поселения заваливали кроме всего и котлованы малых ранних жилищ. Однако древнейший карьер вновь и вновь являл собой абсолютную неприкосновенность, пригодную лишь для неких сакральных символов Никакие предметы в его ложбину не попадали даже случайно, что при совершенно исключительной насыщенности жилой части холма самыми разнообразными обломками и отходами жизнедеятельности кажется возможным лишь при неукоснительном и строгом соблюдении исконного канона-запрета.

Подошла, наконец пора исхода аборигенов с холма Горного, сопровождавшегося прощальной засыпкой всех бывших жилых и производственных котлованов прежних комплексов за счет перемещения в них некогда сваленных рядом отходов их быта и производственной деятельности (субфаза В-3). Безусловный запрет в отношении карьера продолжал, однако, действовать, и видимо, поэтому его ложбина сохранила свой первозданный вид вплоть до появления здесь археологов.

Естественно, что для обитателей выложенных камнем подземных жилищ 18 столетия (Каргалы I, 2002. С. 94–104), старинного табу не могло существовать, да они о нем и не догадывались. Поэтому обитатели «русского дома» и сбрасывали в ложбину карьера свои отбросы. Но тогда людей здесь было мало, следы их пребывания и деятельности слабы, а зола и пепел покрывали лишь незначительную часть западного края котлована, у самого выхода из своей землянки.

Выходит, что и древний котлован ямно-катакомбного времени, и более позднее поселение времени ПБВ при всем своем внешнем несходстве оказались крайне тесно связаны друг с другом, но соединены странно и для нас совсем непривычно. Так, вновь и вновь нам удалось на Каргалах заглянуть в удивительно многообразный мир иррационального, насквозь пронизывающий казалось бы сугубо рациональную сферу человеческой культуры — производство и его технологию.

И наконец последнее замечание перед подробным анализом распределения радиоуглеродных датировок на обоих наших объектах. Мы говорим, что слой в карьере-разносе сохранялся нетронутым, как бы неподвижным. Однако это верно лишь в смысле отсутствия антропогенного вмешательства, порой, как мы хорошо знаем, весьма разрушительного. Грызуны различных видов и размеров, и даже насекомые нарушают — и порой довольно серьезно — своими норами и ходами целостность и порядок отложений степных почвенных и подпочвенных грунтов. Это хорошо известно археологам-степнякам: ведь активность грызунов столь часто огорчает исследователей курганных насыпей и погребений. К сожалению, до некоторой степени эти искажения отразились и на порядке напластований в карьере-разносе Горного, о чем речь пойдет далее.

Хронология культурного слоя

Мощность культурного слоя в обоих упоминавшихся выше раскопах колеблется в пределах от 80-100 см вплоть до 200–250 см и даже несколько более. Всего нам удалось получить 17 радиоуглеродных определений возраста[24]. Различия в относительном положении (высоте) крайних проб достигали двух метров: их глубины залегания колебались в пределах от 50 до 250 см. При этом нам удалось охватить анализами все основные фазы существования поселка, хотя число определений оказалось неравнозначным для каждой из фаз (рис. 7). Наиболее обеспеченной определениями оказалась центральная для Горного фаза В-1 (девять дат).

Рис. 7. Распределение радиоуглеродных дат по слоям основных фаз Горного.

Мы постарались исследовать распределение датировок в культурном слое двояким способом: первоначально по основным периодам бытования селища (рис. 7) и затем по высотным отметкам каждой из датированных проб (рис. 8).

Рис. 8. Распределение радиоуглеродных дат согласно глубине залегания каждой пробы в культурном слое раскопов и отношением проб к определенной фазе Горного.

Картина распределения датировок по фазам внешне выглядит более привлекательной за счет ранжировки значений возраста образцов — от более древних к молодым (рис. 7); и наиболее эффектным это представляется для фазы В-1. Однако проведенная ранжировка датировок носит в основе своей искусственный характер, поскольку практически мы не имеем никаких аргументов в пользу того, что, к примеру, кость (ОхА-5649) являлась наиболее древним артефактом данного периода. Упомянутая кость вполне могла попасть в засыпанную сакральную штольню, откуда ее извлекли, также и из отложений более ранней фазы.