Любовь за гранью 13. Мертвая тишина - Соболева Ульяна "ramzena"

– Никогда не приближайся ко мне, пока я не позволил, – тихим пугающим шелестом, и бледное лицо исказило жуткой гримасой едкой ненависти и омерзения, – никогда не смотри мне в глаза, иначе ты ослепнешь так же, как и онемела.

И я инстинктивно прикрыла веки, чувствуя, как внутри зарождается панический ужас…это он вселяет его инстинктивно. Самая естественная способность нейтрала заставить до смерти бояться. Инстинкт взывает к инстинктам.

– Твои права так же ничтожны, как и твоя жизнь. Одно неверное движение, и я буду живьем отрывать от тебя куски плоти.

А потом рассмеялся. И я представила, как изменилось в ужасающем оскале его лицо. Закашлялся, и смех резко стих.

– А ты думала, ты здесь, потому что я сжалился? Или потому что спрятал тебя от правосудия. Нееееет. Я и есть твое правосудие, и я хочу наслаждаться миллионами приговоров и казней. Наслаждаться твоей агонией бесконечность.

Тряхнул в воздухе, заставив задыхаясь, инстинктивно вцепиться в его запястье.

– Твоей болью. Ты думаешь, что знаешь, какая она? О, нет…ты даже представления не имеешь о настоящей пытке. Но это пока. Я познакомлю тебя со всеми ее гранями. Обещаю.

И мне кажется, что это говорит не он…его голос, его интонации, и все ж это не он. Это нечто…живущее внутри него. Медленно открыть глаза и встретиться с мертвым взглядом.

– Еще раз посмотришь без моего разрешения – ослепнешь.

Швырнул на постель, и уже через секунду в келье стало пусто. О том, что он только что был здесь, свидетельствовали только легкие колебания воздуха и его запах…смешанный со зловонным смрадом смерти, и боль, взорвавшая грудную клетку вместе с пониманием – это начало конца.

Глава 6. НИК. МАРИАННА

Я не мог находиться рядом с Марианной и в то же время не мог отпустить её. Ощущение её тела, её дыхания всего в нескольких шагах от меня, на моей кровати или в углу на полу вызывало судороги безумия, а мысль о том, что вдруг не почувствую её аромат, когда войду туда, наводила самый откровенный ужас.

Зависимость. Моя грёбаная зависимость ею становилась всё больше, всё объёмнее, вплеталась в ДНК прочными соединениями, расщепляя на атомы и собирая в нечто новое, в нового меня. Эта проклятая сучка продолжала менять меня, не произнося ни слова. Иногда просто смотрел, как спит, и чувствовал, как начинает покалывать всё тело от желания прикоснуться. Хотя ни хрена это не было просто желанием. Потребностью. Дикой. Необузданной. Каждый день жадно получать свою дозу этой женщины. Иногда доза состояла в одной секунде взгляда на ее скрючившееся на полу тело. В одной секунде…одной долбаной секунде перед тем, как уехать на несколько дней. Но получить свою толику кайфа, запаса прочности, чтобы не начинало выворачивать кости от нереальной ломки.

Иногда доза состояла в том, чтобы молча сидеть возле её кровати, прислушиваясь к слабому дыханию ночь напролёт, удерживая её сон и не позволяя проснуться, не желая разрушать собственную фантазию о том, что она по своему желанию спит в моей постели, что через несколько мгновений она откроет глаза и, сладко потянувшись, сонно улыбнётся мне, маня к себе.

Иногда я вырывал свою дозу в быстром жестком поцелуе, от воспоминаний о котором потом сводило и жгло губы сутки.

Неважно что. Неважно каким образом. Но всегда смысл один – оставить в себе и на себе часть её, чтобы одержимо наслаждаться ею то время, что нахожусь вдали.

Конечно, я пытался справиться с этим. Пытался излечиться. Я был полным идиотом, но я верил, что это возможно. Я шёл к самым красивым женщинам, источавшим чистый секс одним только взглядом. Иногда я платил им за секс, иногда парализовал их волю, иногда они сами с радостью для меня распахивали свои длинные стройные ноги, готовые и истекающие влагой. И я…я не мог ничего. Смотрел на них и понимал, что они возбуждают не больше, чем шкаф или тумбочка возле этого шкафа. Они исступленно сосали мой член, пытаясь возбудить меня, а я всё сильнее вонзался когтями в собственные ладони, отказываясь до последнего верить в то, что стал импотентом. Я рвал их плоть клыками, резал кинжалами, стегал плетью и жёг воском, я душил и забирал их жизнь, оголтело вбиваясь в них своими пальцами…и не чувствовал ничего. Абсолютно, совершенно ничего. Их лица перестали откладываться в голове, их возбуждённые соски и блестящая розовая плоть вызывали раздражение, а не похоть.

«Какая усмешка судьбы, Морт…Ей оказалось мало лишить тебя памяти и семьи…она лишила тебя того единственного, что делало тебя мужчиной. Импотент…жалкий-жалкий импотент»

Смех твари теперь раздавался в ушах двадцать четыре часа в сутки.

«На что ты вообще способен, Мокану? Разве нейтралами управлять должен не мужчина со стальными яйцами? Ведь теперь это не про тебя?

– Ну что ты, моя омерзительная девочка. Я же не трахать их собираюсь.

– Конечно, нет, любовь моя. Ты теперь никого не собираешься трахать. Ведь так?»

Порой она довольно искренне, насколько вообще можно это слово употребить в отношении неё, соболезновала моей беспомощности. В минуты, когда я срывался и выл от бессилия, сбивая в кровь кулаки о камни.

Сколько бы ни старался скрыть от этой мрази своё отчаяние…хотя разве можно скрыться от собственного безумия? Оно пожирает тебя изнутри, смакуя с громким чавканьем каждый кусочек из остатков твоего вывернутого наизнанку сознания. Оно с наслаждением слушает, как ты взвываешь в своём одиночестве, полосуя лезвием собственные пальцы.

Но потом взвыла она. Взвыла так громко, что у меня пошла кровь из ушей и перехватило в горле. Она истошно вопила, громыхая костями и скалясь зубастым, словно у акулы ртом. Когда поняла, что проиграла снова. Проиграла не мне. Марианне. Проиграла, потому что теперь к больной одержимости этой женщиной примешивалась похоть. Самая натуральная, чистейшая, мощнейшая похоть, от которой кровь ревела в венах и скручивало желудок от желания взять Марианну. От которой член становился каменным и ожесточенно пульсировал, требуя разрядки.

Когда зашёл в свою комнату и увидел, как меняет платье. Резко отшатнулась, глядя расширенными от страха глазами и прикрывая обнаженную грудь, а меня прострелило возбуждением такой силы, что еле на ногах удержался. Смотрел на судорожно подрагивающий живот, на острый съежившийся от холода сосок, который оставался открытым, и думать мог лишь о том, чтобы взять её прямо у стены. Прижав к камню спиной и осатанело вдалбливаясь в её тело.

Выскочил тогда из кельи своей и бросился вниз, к подножиям гор, ощущая, как не хватает дыхания. Как и объяснений самому себе. Потому что это был бред. Самый настоящий бред. Невозможно хотеть одну так, что дубиной стоит член, и быть абсолютным импотентом с другими. Ведь это физиология. Это, мать её, самая обыкновенная физиология. И если у меня вставал на Марианну, то, значит теперь я мог иметь любую женщину. Ни хрена…НИ ХРЕ-НА! Как только чувствовал под пальцами чужую кожу, как только видел чужие волосы и глаза, отвратительно не сиреневые глаза, эрекция пропадала.

«Я говорила тебе. Много раз говорила. Приворожила тебя эта шлюшка. Околдовала. Ведьма. Она ведь дочь демона. Они могут и не такое. Избавься от неё, Морт. Избавься.»

И я решил избавиться. Решил скинуть с себя наваждение с именем Марианна Мокану. Скинуть, потому что знал – не сдержусь. Если рядом будет – возьму её. А взяв, снова возненавижу, что с другими делил. Теперь уже осознанно. Возненавижу и убью. А после и сам без неё сдохну. Потому что без неё, без этой дряни дешевой, не будет иметь смысла больше ничего для меня. Ни война, ни Нейтралитет…ни дети. Сукааа…как же ты в мозги-то мои въелась…

Я знал, куда её уведу. Знал с самой первой секунды, когда решил убрать её из своей комнаты. На это была ещё одна причина. Я всё еще не мог доверять всем нейтралам, жившим в замке, а это означало, что Марианне угрожала опасность в моё отсутствие.