Клуб удивительных промыслов (рассказы) - Гилберт Честертон

Необычная сделка жилищного агента

Лейтенант Драммонд Кийт принадлежал к тем людям, разговоры которых, словно гроза, разражаются сразу после их ухода. Причин было много. Он носил легкие просторные костюмы, словно в тропиках, да и сам был легок и проворен, а точнее – тонок и изящен как пантера, правда, с черными и беспокойными глазами.

Денег у него не было, и, подобно многим беднякам, он беспрестанно переезжал. Есть в Лондоне места, где, в самом сердце искусственной цивилизации, люди снова стали кочевниками. Но даже и там нет такого неутомимого бродяги, как элегантный офицер в белых и просторных одеждах.

Судя по его рассказам, в свое время он перестрелял много дичи – от куропаток до слонов, но злоязычные знакомые полагали, что среди его жертв бывала и луна. Занятная поговорка! Когда о человеке, тайно съехавшем с квартиры, говорят, что он выстрелил в луну, так и видишь ночную охоту во всем ее волшебстве.

Из дома в дом, из квартала в квартал он перевозил такой багаж: два связанных вместе копья, которыми, по всей вероятности, пользуется какое-то дикое племя; зеленый зонтик; большой растрепанный том «Записок Пиквикского клуба»; большое ружье; большую бутыль нечестивого восточного вина. Все это переезжало на каждую новую квартиру, хотя бы на сутки, и не в ящике, а в неприкрытом виде, едва перевязанное бечевкой, к радости поэтичных уличных мальчишек.

Забыл сказать, что он переносил и старую саблю тех времен, когда служил в полку. И тут вставал еще один вопрос: при всей своей подвижности и стройности, он был не так уж молод. Волосы уже поседели, хотя пышные итальянские усы оставались черными, а лицо казалось немолодым, несмотря на итальянскую живость. Странно и не очень приятно видеть стареющего человека, который ушел в отставку лейтенантом. Именно это, равно как и непоседливость, внушали подозрение осторожным, почтенным людям.

Наконец самые его рассказы вызывали восхищение, но не уважение. Дела происходили в сомнительных местах, куда приличный человек не пойдет, – в курильнях опиума, в игорных притонах, так и казалось, что ты слышишь запах воровской кухни или каннибальских пиршеств. Словом, такие рассказы позорят рассказчика независимо от того, поверили ему или нет. Если Кийт сочинил все это, то он лжец; если не сочинил – по меньшей мере авантюрист. Он только что вышел из комнаты, где были мы с Бэзилом и брат Бэзила Руперт, занимавшийся сыском. Конечно, мы сразу заговорили о нем. Руперт Грант был молод и умен, но молодость и ум, сплетаясь, нередко порождают какой-то странный скептицизм. Сыщик-любитель видел повсюду сомнительное и преступное, он этим питался, этим жил. Меня часто раздражала его мальчишеская недоверчивость, но сейчас, должен признаться, я согласился с ним и удивился, почему Бэзил спорит. Человек я простой, проглотить могу многое, но автобиографию лейтенанта Кийта я проглотить не мог.

– Вы же не верите, Бэзил, – сказал я, – что он тайно бежал в экспедицию Нансена или был безумным муллой.

– У него один недостаток, – задумчиво произнес Бэзил, – или одно достоинство, как хотите. Он говорит правду слишком точно, слишком буквально. Он чересчур правдив.

– Если тебя потянуло на парадоксы, – недовольно бросил Руперт, – будь поостроумней. Скажи, что он не выезжал из родового поместья.

– Нет, он все время переезжает, – бесстрастно ответил Бэзил, – и в самые странные места. Но это не мешает правдивости. Вы никак не поймете, что буквальный, точный рассказ звучит очень странно. Такое не рассказывают ради славы, это слишком нелепо.

– Я вижу, – ехидно заметил брат, – ты переходишь к избитым истинам. По-твоему, правда удивительней вымысла?

– Конечно, – согласился Бэзил. – Вымысел – плод нашего разума, он ему соразмерен.

– Ну, правда твоего лейтенанта удивительней всего, – сказал Руперт. – Неужели ты веришь в этот бред про акулу и камеру?

– Я верю Кийту, – ответил Бэзил. – Он честный человек.

– Надо бы спросить его бесчисленных хозяек, – не без цинизма возразил Руперт.

– Мне кажется, – мягко вмешался я, – он не так уж безупречен. Его образ жизни… – прежде, чем я докончил фразу, дверь распахнулась, и на пороге появился Драммонд Кийт в белой панаме.

– Вот что, Грант, – сказал он, стряхивая о косяк пепел сигареты, – я без денег до апреля. Вы не одолжите мне сто фунтов?

Мы с Рупертом молча переглянулись. Бэзил, сидевший у стола, неспешно повернулся на вращающемся стуле и взял перо.

– Выписать? – спросил он, открывая чековую книжку.

– Все-таки, – начал Руперт как-то слишком громко, – поскольку лейтенант Кийт решился высказать такую просьбу при мне, члене семьи…

– Вот, прошу, – сказал Руперт, бросая чек беспечному офицеру. – Вы спешите?

– Да, – отрывисто ответил тот. – Я должен повидаться с… э… моим агентом.

Руперт ехидно смотрел на Кийта, словно вот-вот спросит: «Со скупщиком краденого?», но он спросил:

– Агента? Какого же именно, лейтенант?

Кийт недружелюбно глянул на него и отвечал без особой любезности:

– Жилищного.

– Вот как, жилищного? – мрачно спросил Руперт. – Не пойти ли с вами и мне?

Бэзил затрясся от беззвучного смеха. Лейтенант Кийт замялся и нахмурился.

– Простите, – переспросил он, – что вы сказали?

Проходя все фазы жестокой иронии, Руперт ответил:

– Я говорю, что хотел бы пойти с вами к жилищному агенту. Вы не возражаете, если пойдем мы все?

Гость буйно взмахнул тростью.

– Прошу! – воскликнул он. – Ради Бога! И в спальню. И под кровать. И в мусорный ящик. Прошу, прошу, прошу.

И выскочил из комнаты так быстро, что у нас перехватило дыхание.

Неспокойные синие глаза Руперта Гранта озарились сыщицким пылом. Он догнал Кийта и заговорил именно с той фальшивой развязностью, с какой переодетый полисмен должен говорить с переодетым преступником. Подозрениям его способствовала особая нервность спутника. Мы с Бэзилом шли за ними, зная без слов, что оба мы это заметили.

Лейтенант Драммонд Кийт вел нас через очень странные, сомнительные места. По мере того, как улицы становились извилистей и теснее, дома – ниже, канавы – неприятней, Бэзил все больше хмурился с каким-то угрюмым любопытством, а Руперт (вид сзади) победно ликовал. Пройдя четыре или пять серых улочек бесприютного квартала, мы остановились; таинственный лейтенант еще раз оглянулся в мрачном отчаянии. Над ставнями и дверью, слишком обшарпанными даже для самой жалкой лавчонки, висела вывеска: «П. Монморенси, жилищный агент».

– Вот его контора, – язвительно сказал Кийт. – Подождете минутку или ваша поразительная заботливость велит вам выслушать нашу беседу?

Руперт побледнел, его трясло. Ни за что на свете он бы не выпустил добычу.

– Если позволите, – сказал он, сжимая за спиной руки. – Я имею некоторое право…

– Идемте, идемте, – вскричал лейтенант, безнадежно и дико махнув рукой, и ринулся в контору. Мы пошли за ним.

П. Монморенси, жилищный агент, одинокий и пожилой, сидел за голой бурой конторкой. Голова у него была как яйцо, рот – как у лягушки, бородка – в виде сероватой бахромы, а нос – красноватый и ровный. Носил он потертый сюртук и какой-то пасторский галстук, завязанный совсем не по-пасторски.

Словом, он так же мало походил на агента по продаже недвижимости, как на разносчика реклам или на шотландского горца.

Простояли мы секунд сорок, но странный старый человечек на нас не смотрел. Правда, и мы на него не смотрели, при всей его странности. Мы, как и он, смотрели на хорька, ползавшего по конторке.

Молчание нарушил Руперт. Сладким и стальным голосом, который приберегался для самых важных случаев, а репетировался в спальне, он произнес:

– Мистер Монморенси, надеюсь?

Человечек вздрогнул, удивленно и кротко поглядел на нас, взял хорька за шкирку и сунул в карман. После чего виновато выговорил:

– Простите?

– Вы жилищный агент? – осведомился Руперт.

К великой его радости, человечек вопросительно взглянул на Кийта.

– Вы агент или нет? – заорал Руперт так, словно спрашивал: «Вы громила?»

– Да… о, да!.. – ответил тот с нервной, почти кокетливой улыбкой. – Именно жилищный агент! Да, да.

– Так вот, – с ехидной мягкостью сказал Руперт, – лейтенант Кийт хочет с вами потолковать. Мы пришли сюда по его просьбе.

Лейтенант, мрачно молчавший, заговорил:

– Я пришел, мистер Монморенси, по поводу моего дома.

– Да, да, – откликнулся жилищный агент, барабаня по конторке, – все готово, сэр. Я все выполнил… это… ну…

– Хорошо, – оборвал его Кийт, словно выстрелил из ружья. – Не беспокойтесь. Сделали все – и прекрасно.

И он резко повернулся к дверям.

Мистер Монморенси, немыслимо жалобный, что-то забормотал, потом решился:

– Извините, мистер Кийт… я спрошу… я не совсем уверен. Отопительные приборы там есть… но зимой… на такой высоте…

– Нельзя много ждать? – оборвал его лейтенант. – Ну, конечно, я и не буду. Все в порядке, мой дорогой. Вы не беспокойтесь, – и он взялся за ручку.