А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт

– Мне доктор Кастильо сейчас сказал, что убили Пинчо, и хотя я его почти не знал… но все-таки, так умереть… Собаки у меня на глазах умирают, но смерть человека всегда впечатляет больше, вы понимаете?

– Кажется, понимаю, – сказала я.

– С этим Пинчо что-то было нечисто. Как-то раз я сказал об этом доктору, но он ведь у нас святой, такой добрый со всеми… Он не захотел лишать Пинчо возможности заработать немножко.

– Почему он вызывал у вас подозрения?

– Даже не знаю, из-за своего обличья, что ли. А потом я с самого начала был уверен, что у него какие-то делишки или с городской гвардией, или с работниками приюта. Это единственная возможность доставать столько собак. Не ловил же он их по улицам. Было время, когда у нас обучалось много интернов и требовалось много собак. И вот ты заказываешь ему, к примеру, семь штук – ровно столько он и добывает. Сами подумайте, с такой легкостью… Поневоле заподозришь неладное.

– Вы поддерживали с ним связь по телефону?

– Нет, он всегда сам сюда приходил, потому что все эти дела с собаками за один день не обделаешь…

– Когда вы его видели в последний раз?

– Он очень давно перестал появляться. Мы здесь с ребятами его еще обсуждали, дескать, либо он выиграл в лотерею, либо помер.

– Вы не думали, что он мог найти себе работу?

– Работу? Знаете, я не шибко грамотный и мало в чем разбираюсь, но бездельников вижу насквозь, и поверьте, Пинчо был не из тех, кто работает.

Этот скромный труженик с проницательным взглядом подсказал нам возможный путь. Если Лусена с легкостью удовлетворял все заявки на собак, это означает, что у него была налажена система их приобретения. Наш собеседник делал очевидный вывод: Пинчо контактировал с коррумпированным сотрудником низшего звена в городской гвардии либо в муниципальном приюте для собак. Оставалось найти его.

Гарсон же более важной считал тему бухгалтерских книг, что тоже было понятно. Содержание одной из них полностью для нас прояснилось, кроме того, она помогла нам выстроить факты хронологически. Последняя собака была продана кафедре два года назад. Очевидно, к тому времени Лусену уже не удовлетворяли десять тысяч песет за собаку, которые ему платил медицинский факультет. Однако его деятельность на этом не прекратилась: мы располагали тетрадью номер два, показывающей, что торговля продолжалась. Только вот суммы платежей настолько возросли, что трудно было понять, с чем это связано. Как говорил Гарсон, объектом сделок по-прежнему оставались собаки: похожие клички, сопоставимый возраст… Единственным, что изменилось, была цена.

– Наверное, ему платили больше за то же самое в каком-нибудь другом месте.

– За поставку собак для экспериментов?

– Совершенно верно. А где проводят подобные исследования, кроме университета?

– В фармацевтической промышленности, как нам сказала Анхела Чаморро.

– Они столько платят за каких-то бродячих собак?

– Мы же не знаем, почем сейчас собачатина на черном рынке.

Я в некотором отчаянии взглянула на Гарсона.

– Все это настолько жутко и в то же время так нелепо! Вы понимаете, что мы влипли в какую-то нелепую историю?

– Из-за этой нелепой истории убили человека.

– И мы не знаем даже, кем он на самом деле был.

– Вы же сами однажды сказали, инспектор: никто не знает, кем в действительности был Шекспир, но он писал литературные произведения.

Так вот, возможно, мы не знаем, кем был Лусена Пастор, но он торговал собаками.

– Торговал собаками, с ума сойти!

Гарсон вдруг посмотрел на часы:

– Петра, я пошел, у меня запланирована встреча во время обеда.

– По работе?

– Нет, частная. Увидимся в комиссариате.

– Когда вернетесь, сразу же свяжитесь с сержантом Пинильей. Скажите ему, чтобы он занялся сотрудниками городской гвардии и муниципального приюта. Необходимо выяснить, кто обеспечивал Лусену собаками.

– Если этот кто-то существует.

Я с тревогой взглянула на него и суровым голосом повторила:

– Если этот кто-то существует.

Думать, что, возможно, мы начинаем двигаться в неправильном направлении, – хуже всего. Сразу возникает ощущение собственной тупости, как у играющего в прятки ребенка, который ищет своих товарищей в одном углу, а они сидят в другом, да еще подсмеиваются над ним. Более того, это проклятое дело не вызывало во мне никаких чувств, в нем отсутствовали эмоциональные компоненты. Ничтожная жертва не запускала во мне механизмы справедливого возмездия, как это было в моем предыдущем деле с изнасилованными девушками. В сущности, мы ни на миг не допускали, что Лусена может оказаться невиновным. С самого начала мы были убеждены, что в известной мере он сам нарывался на неприятности, и это стоило ему жизни. Ужасно, если вдуматься, ведь единственным, из чего мы исходили, чтобы прийти к такому заключению, была на самом деле его внешность, а вернее, социальная принадлежность, отразившаяся в его внешнем виде. Разве стали бы мы подозревать его в чем-то, если бы он выглядел как большой начальник? Но Лусена был таким же, как собаки, которыми он торговал: беспородным, уродливым, меняющим кличку с каждым новым хозяином, не имеющим ни родных, ни знакомых, которые искали бы его после смерти. С одним отличием: собаки вызывали жалость, потому что за ними не числится никакой вины.

Так вот, должна ли я угрызаться из-за того, как относилась до сих пор к этому жалкому человечку? Правильно ли осуждать себя за то, что я не испытываю горячего желания расследовать его убийство? Я и так уже почтила его память, привезя на кладбище собаку, то есть сделала гораздо больше того, что мог бы одобрить любой здравомыслящий человек. Так что к черту Лусену! Мы сделаем все, что по-хорошему можем сделать, чтобы поймать убийцу, то есть как раз то, что диктуется строгим исполнением нашего долга.

Есть мне не хотелось, и я решила использовать дневной перерыв, чтобы выйти погулять с Ужастиком. И мы сразу же направили наши стопы к магазину-консультации Хуана Монтуриоля. Неужели я начала ходить по неизменному маршруту, как это делают животные, или же меня, как и их, ведут инстинкты? Мы долго описывали круги возле дома; в конце концов, Ужастику было все равно где гулять. Наконец без пяти два на улицу вышел продавец, а ровно в два – сам Хуан. Я направилась в его сторону. На нем была кожаная куртка в стиле коммандос, которая ему очень шла. Увидев меня, он поднял руки вверх.

– У меня все в порядке, инспектор, я не виновен!

– Это я чувствую себя виновной. Хочу извиниться за тот раз.

– Ничего, мне не впервые торчать столбом посреди улицы. А ты, наверное, преследовала убийцу?

– Можешь считать это шуткой, но так оно и было.

– Просто меня удивляет, что ты работаешь в полиции, но я вовсе не хотел над тобой насмехаться.

Я пригласила его пообедать у меня дома, но он вывернулся, предложив зайти в ресторан на углу. Я перешла в контратаку, напомнив в качестве аргумента, что с нами Ужастик, однако он заверил, что частенько заходил туда со своим псом. Сколько еще мы будем играть в эту игру? Наверное, я должна была бы постепенно подвести его к такому варианту, как его квартира, но это в мои планы не входило.

– Почему ты не берешь с собой свою собаку?

– Она погибла, попала под машину год назад. Я не стал покупать новую, уж слишком тяжело, когда они умирают.

– Ты боишься страданий?

– Я устаю страдать.

– Да, я тебя понимаю. Думаю, весьма утомительно возлагать надежды на то, что потом исчезнет.

– Это ты о собаках?

– О собаках и о любви.

Я выдержала его взгляд. Он отвел глаза и самодовольно усмехнулся:

– Боюсь, что по этой части я специалист. Два раза разводился.

– Боюсь, что ты не один такой. Я тоже дважды разведена.

Мы тихо рассмеялись. Ладно, дружок, наконец-то мы квиты. По части разводов и усталости у нас ничья. Стало ясно, что никто из нас не будет искать ненужных сентиментальных осложнений. Значит, сделан шаг вперед в наших подспудных переговорах, по крайней мере, я это так расценила. И, видимо, не слишком ошиблась, потому что, выйдя из ресторана, он заговорил о свидании.

– Поужинаем как-нибудь?

– Хорошо.

– Я тебе позвоню.

Оставалось запастись терпением. Похоже, Монтуриоль был врагом поспешных действий и не верил в секс с первого взгляда. Или он хотел насладиться таким типично мужским чувством удовлетворения от того, что играет первую скрипку? На здоровье, тогда лучше отбросить никчемную спесь и уступить. Я готова к тому, чтобы меня соблазнили. В любом случае, я не настолько захвачена историей с собаками, чтобы она превратилась в препятствие для моей личной жизни.

Гарсон появился в комиссариате после пяти, гораздо позднее обычного. Он обедал с Валентиной Кортес. То, что он признался в этом без всякого смущения, наверное, объяснялось его последующим замечанием: «Исключительно для пользы дела». Это противоречило его словам о частной встрече, но я решила не придираться. Главное, что инструкторша подтвердила гипотезу Анхелы Чаморро: в день нашего визита на тренировочную площадку там была одна собака с течкой – Моргана, принадлежащая самой Валентине Кортес. Гарсон выглядел довольным: это сильно упрощало расследование, позволяя избежать опроса всех клиентов, приходивших в тот день на занятия.