Дьявол среди людей - Аркадий и Борис Стругацкие

– Отойди, отзынь, трус паршивый! – взвилась она. – Почему ты не убил убийцу твоей дочери? Почему он жив и в ус не дует? Боишься, слизняк? Я одна здесь не боюсь! А вы здесь все трясетесь, затаились, шкурники проклятые! Мужчины, называется! Алкоголики сраные! Все вместе одного упыря задавить трусят!

Так она бушевала, совсем охрипла, билась в истерике, выкрикивая уже совершенно непечатное. При некотором усилии воображения можно представить себе, что происходило тогда в квартирке Волошиных. Как Люся, чтобы не слышать, зажимала уши и прятала голову под подушку. Как недоуменно хлопала глазами маленькая Тася, отрезанная от событий своей глухотой. Как метался из угла в угол Ким, скрипя зубами, с налитым кровью лицом, и все пытался… нет, тут воображение отказывает мне. С тем же успехом могу представить себе, как он сидит у стола, потягивая водку, прикрыв глаз тяжелым синеватым веком, и даже слегка ухмыляется зловещей бесовской ухмылкой…

Жена монтера замолкла на полуслове и потеряла сознание, а очнулась через несколько минут хрестоматийным кретином, утратившим вдобавок память и речь. Час спустя кто-то догадался вызвать «скорую», и ее увезли. Потом след ее затерялся.

Весть об этом новом злодеянии (а в том, что это именно злодеяние, никто в городе уже не сомневался) обычным чудом облетела нашу публику той же ночью. Во всяком случае, когда я в девять утра пришел в больницу, о случившемся знали все больные, все сестры и няньки. Я связался с Моисеем Наумовичем. Он тоже уже все знал. Я предложил выйти потолковать под открытым небом: в больнице было полно народа и лишних ушей. Мы сошлись на середине двора и закурили.

16

И в тумане табачного дыма

Слово вымолвил старый стрелок,

Что для воина все достижимо,

Лишь бы только варил котелок!

Я решительно сказал:

– Надо что-то делать, Моисей Наумович.

Он зябко повел плечами под накинутой шубейкой. Лицо у него было измученное.

– Надо бы, – пробормотал он.

– Написать в облздрав? В министерство?

– Даже не смешно…

– Может быть, у вас в Москве кто-нибудь есть? Старые связи какие-нибудь… Нет?

Он безнадежно махнул рукой. Я сказал с раздражением:

– Люди же гибнут, Моисей Наумович! Может, в ГБ обратиться?

– Послушайте, Алексей Андреевич. Если верить этому вашему лейтенантику из милиции, в КГБ все и без нас известно… И потом…

Он замолчал и вдруг пугливо поглядел на небо, серое пасмурное небо, откуда сыпал на нас в безветрии мелкий снежок. Словно бы он ждал, что вот-вот на нас спикируют какие-нибудь «мессеры».

– Что – потом? – рявкнул я, чтобы подавить в душе страх. – Что – потом, Моисей Наумович? Говорите же, мы здесь не шутки шутим!

– Все, что мы с вами знаем, они знают и без нас. А вот с кем они дело имеют, этого они не знают…

– А вы знаете?

Он поник головой и едва ли не шепотом произнес:

– А я знаю. Но они не поверят. Не готовы они.

– Но хоть мне-то вы можете сказать? – закричал я. – Я-то уж, кажется, ко всему готов! Да говорите же, черт подери, право!..

И он заговорил, а я стал слушать, выпучив глаза и раскрыв рот. Нет, к этому не был готов и я.

Ким Волошин, объяснил Моисей Наумович, не живой человек в полном смысле этого слова. Возможно, он не человек вообще. Ким давным-давно умер, был ввергнут в ад, осужденный на вечные муки, но ему удалось бежать. Бежать совершенно так же, как в нашем мире бегут из тюрем, колоний и прочих мест, куда менее отдаленных. А беглецу из ада, как и заурядному беглецу с каторги, требуется как можно скорее смешаться с массой, затеряться в толпе. Ведь адские слуги, упустившие его, рыщут в поисках по всему миру, чтобы нагнать, схватить и вновь ввергнуть в пучину немыслимых мучений! Но тут возникает закавыка. Никто не может представить себе, какие травмы и увечья получает иномирская плоть от разных там сковородок, котлов и раскаленных щипцов, но в первую очередь, очевидно, беглец озабочен заменить свое изувеченное иномирское обличье на нормальное тело обитателя нашего мира. Иначе и у нас его не поймут, и погоня настигнет в два счета. Ну и вот…

Моисей Наумович замолчал и со значением посмотрел на меня.

– Что – ну и вот? – тупо спросил я. Я обалдел. Все-таки передо мной был один из самых умных и образованных людей, каких я когда-либо знал. Материалист, черт подери. Медик!

– Вот он и ищет себе новую плоть, – пояснил Моисей Наумович. – А это не просто. Тела убитых на войне или погибших при катастрофах сильно повреждены. Переселяться в них – все равно что менять одну драную телогрейку на другую. А добраться до тех, кто почил более или менее естественной смертью, он не успевает, ибо эти телесные оболочки почти сразу же попадают к прозекторам. Ну и вот.

– Погодите, Моисей Наумович! Ну и вот, ну и вот… Каким образом все это согласуется…

– А я не знаю, каким образом. Я никогда ни о чем подобном не слышал. Предположим, он принялся изготавливать себе трупы сам. Или ему не обязательно нужен труп, а так… живой, но безумный, скажем. И предположим, что при побеге ему удалось завладеть адским оружием своих мучителей… Бывает же, что преступники при побегах захватывали у охраны пистолеты, автоматы, не знаю, что там еще…

Я взял его за руку и мягко сказал:

– Моисей Наумович, признайтесь, где вы нахватались всей этой несусветной чепухи?

Он отвернулся и высвободил руку.

– Что ж, не буду скрывать. На идею меня навел один фильм. Американский. Фильм ужасов. Хотя в нем все совсем не так… Но это не чепуха, поверьте старику, Алексей Андреевич! Может быть, я сумбурно изложил… не все детали учел… но в главных чертах, в основном я прав, я уверен…

– Да, – сказал я с горечью. – В основном вы правы, конечно. К принятию такой версии в КГБ, несомненно, не готовы. Другое дело – наши няньки и старушки. Они уж за эту версию ухватятся, да еще подробностей добавят…

– А хотя бы няньки и старушки! – произнес он, гордо задрав свой огромный старый нос. – Глас народа, знаете ли…

Я обнял его за плечи.

– Пойдемте, Моисей Наумович. Вы совсем озябли… А знаете, какое самое уязвимое место в вашей версии?

– Знаю, – сердито пробормотал он. – Она многое не объясняет.

– Это бы еще что! Главное – ее практически нельзя применить. Понимаете, дорогой Моисей Наумович, словить бежавшего из тюрьмы какого-нибудь Фомку Блина наши доблестные органы еще смогут… А вот ущучить беглеца из ада, да еще вооруженного неведомым адским оружием… тут уж, простите, вся наша королевская рать не справится… И насчет гласа народа. Не стоит разбрасывать перлы вашего воображения направо и налево. Не ровен час, еще попадете кому-нибудь не в бровь… Ручаюсь, у нас в палатах, да и в ординаторских, уже разрабатываются подобные версии. А если еще и вы с вашим авторитетом…

– Отстаньте, Алексей Андреевич, – сердито прервал он меня. – Я не ребенок и знаю, где можно, а где нельзя.

– Ну-ну, – сказал я, и мы расстались.

И все же я был заведен, и абсурдная гипотеза Моисея Наумовича, не стыжусь в этом признаться, произвела на меня впечатление. Я призывал себя к хладнокровию и здоровому скепсису, я ругал себя за впечатлительность и презрительно дивился себе, как вдруг, во время обхода, сообразил, что меня мучит. Да, сказочка моего друга была абсурдна, ни с чем не сообразна, но включала она в себя одно очень точное словечко, и словечко это было – ад. Правда, не в том смысле, в каком употреблял это словечко Моисей Наумович. Но все равно, я интуитивно почувствовал, что именно от ада надлежит разматывать этот кошмар с Кимом Волошиным. Все объясняет ад. И уже к концу обхода я объяснил себе все.

Правда, легче мне не стало. Потому что объяснение мое страдало тем же изъяном, что и версия Моисея Наумовича: оно не могло служить руководством к практическим действиям…

17

Не тушуйся, парень, заряжай женщину и стреляй из нее в белый свет. И она выстрелит пушкой или пушкарем, а они выстрелят своим чередом, тоже пушками и пушкарями, а те в свою очередь, и так оно и пойдет, выстрел за выстрелом, пока белый свет не станет черным, а тогда, глядишь, и передышка наступит. Покой наступит, парень, понимаешь? Черный свет и покой! И чем скорее ты зарядишь свою женщину, а лучше не одну, побольше их зарядишь, тем скорее он наступит, покой.

В тягостных мыслях своих протянул я почти до обеда, а тем временем город забурлил и накалился. Все смешалось в моей больнице. Руки наши наполнились, закипела вода в радиаторе «скорой помощи».

Снова пошли петиции и делегации. Кое-где митинговали. Кое-кто сбивался в дружины. У терминала межгородского автобуса разгромили пивной ларек. Двое раненых. Нужник подрался с пэтэушниками, и те всласть измочалили его приводными цепями. Возникло несколько пожаров. Трое обгорели, пятеро отравились дымом. С лесов пятиэтажника, возводимого на улице им. писателя Пенькова, сорвался пьяный рабочий. Тяжелые переломы. Десятиклассники школы № 2 попытались обойтись бесчестно с молоденькой учительницей, недавно переведенной к нам из Еревана не по своей воле; оказалось, она владеет каратэ, четверо несостоявшихся насильников были доставлены в больницу с увечьями…