Драма лихих 90-х - Юрий Николаевич Безелянский

когда все это видишь воочию, луга и нивы, и стада (впрочем, какие стада? Это уже чистое воображение), то непередаваемо прекрасно!.. Потом приятно так посидели на лавочке в аллее Анны Керн. То был последний день в Пушкинских горах…

28-го в обратную дорогу. Сопровождающая нас тетя-гид несла околесицу про Пушкина, декабристов, один из которых был, по ее мнению, «высокообразованный, грамотный» (а можно быть, высокообразованным и неграмотным?). Остановка и краткое знакомство с Псковом. Начинаем с Кремля (его тут называют Кром) и снова поражает местный экскурсовод – Ида Флегонтовна, шустрая старушенция и воинственная коммунистка. Поклоняется Октябрю: «А то мы так из смердов и не вышли, если бы не октябрьская революция!..» Брежневская эпоха для нее – лучшее время, а горбачевское – самое ужасное: «В магазине трусы не купишь!». Почему именно трусы – загадка…

Едем по городу. Флегонтовна больше говорит о памятных местах, связанных с именем Ленина, чем о русских церквях. Но, слава Богу, мы видим все сами – эту псковскую красоту, суровую, строгую, аскетичную, без всяких украшений и изысков, – это не Западная Европа.

Далее Печоры, Изборск – холм, Труворов крест, озеро-река… Возвращение в Псков. Осмотр Погашенных палат и даже успели заглянуть на выставку современных наших примитивистов. Картины Григория Кусочкина. Веселенькие картинки с текстами. «Опупеловка». Дебелые грудастые бабы и ядреные мужики, которых нет и в помине:

Хочешь чаю накачаю –

сахара накокаю!

Приходи ко мне, Дуняша,

по пупку похлопаю…

29 августа мы вернулись в Москву. Вдрызг усталые, невыспавшиеся, грязные. Быстренько помылись и пришли в себя. Потом в течение 3 дней разбирал прессу, вырезал, читал и утопал в информационных подробностях.

30 августа поехали в центр, на площадь Ногина, вышли к зданию ЦК, к оплоту всего темного и реакционного. Здание ограждено, закрыто, на цоколе кто-то лихо написал: «Дошли!» и наверху реет российский флаг. Вышли на площадь, к Лубянке. Феликса Дзержинского нет, один искореженный цоколь и тоже всякие революционные надписи. Так же свергнут памятник Якову Свердлову, на цоколе надпись: «Памятник поету Лукьянову». Именно «поету». В книжном на Тверской купили книгу Раисы Горбачевой, и тут же спекулянты торгуют ею. Смех: «дают Раису!.. две в одни руки!..» Вечером по ТВ праздновали «победу».

Капитан Каталкин – козырной валет.

Капитан Каталкин – черный пистолет.

Капитан Каталкин – зоркие глаза,

Нам с тобой защита, мафии гроза… –

пел и прыгал Александр Буйнов. Жанна Бичевская ругала Зыкину: «Зыкина – это не народный фольклор, а просоветский режимный фольклор».

Отпуск прошел, а с ним вся старая жизнь. Кругом новости и новации, и даже нет телепрограммы «Время», теперь Татьяна Миткова.

11 сентября

Пришлось делать какие-то дополнения в политиздатовский календарь, а точнее «СП Баян». Был у нас в гостях Витя Черняк. Посмотрел мои переплетенные тетради календарей, архивные папки и сказал, что я собрал «миллионы» и сижу на «мешке денег». И обсуждали с ним издание календаря-детектива. Ну, и, конечно, брильянтовый дым…

9 сентября с утра поехали к Белому дому, обошли его весь, посмотрели на статьи баррикад и читали листовки, наклеенные на стенах:

С неба звездочка скатилась – Лопнула империя.

Мой миленок объявил

Вотум недоверия.

Гениальный Михаил

Государство развалил.

Треть державы – отделилась,

А две трети – уморил.

* * *

У буржуев – шоколад,

У буржуев – мармелад.

А у нас народу

Все дают «свободу».

Помимо частушек, различные надписи: «Фашизм плох в любой одежде… Храни нас Господь от КПСС во веки вечные аминь. Слава России… Ребята, не расслабляться. Еще не все!.. Борис Николаевич! Дай вам Бог устоять перед соблазном стать очередным светочем, Солнцем, Великим Кормчим… Большевистских выкормышей – в сталинские лагеря… Здесь стояли, чтобы умереть и выстояли, чтобы жить…» и т.д.

Святое место. Тут отстояли свободу…

Реплика, спустя 19 лет. Отстояли свободу, но какую?

Для кого? Вот мнение Владислава Иноземцева, экономиста и социолога: «Россия – уникальная страна, чье главное несчастье заключено в ее властителях… Под разговоры о порядке и заботе о гражданах санкционировали невиданное разворовывание национальных богатств, сколачивание миллиардных состояний и упадок ранее великой индустриальной державы…» (МК, 2 ноября 2010). И заголовок из Литературки: «Эх, Раш, еще Раш, еще много, много Раш…» (тот же ноябрь 2010). И мне нечего добавить…

12 сентября

Вчера ездили на Ваганьково, на могилу мамы. Около колумбария захоронение трех жертв, отдавших свои жизни на алтарь свободы. Два русских парня и один еврей – Илья Кричевский. Среди цветов лежит листок со стихами Кричевского:

И сидя в прокуренном узком сортире,

чего-то хотим мы, чего-то желаем…

А жизнь убегает веселым трамваем,

Зеленой аллеей, хохочущим маем

К последней своей остановке…

Пришли домой, пообедали, выпили немного водки на помин души. Вспомнили с благодарностью и Пушкинские горы – воздух, тишина, исторические места… А Москва – сущий ад, с грохотом, вонью и отравленным воздухом.

22 сентября

На работе очередной переезд – с Черкасского проезда на улицу Вернадского. Если ехать с Полежаевской, то 10 остановок и две пересадки, с Сокола – 11 остановок и две пересадки. Более часа езды, муторно и противно. На новом месте ералаш – мешки с бумагами, пишущие машинки – все вперемешку. Да, что об этом!.. Вот какой-то рецензент, доктор исторических наук, ознакомился с моим календарем и изрек: «Пройдет 50 лет и это издание станет раритетом». А я тем временем врубился в новую тему: 1932 год, чем отмечен и знаменит год моего рождения.

7 октября

С политиздатовским календарем беда: дважды запарывали пленку и срывали дату выхода. Пришли ответы из журналов «Нева» и «Даугава»: мой календарь им не приглянулся. Зато все время возникает Чиж, новая идея: дамский журнал. Я ей предложил название «Незнакомка» и даже сходу сделал материал на 11,5 страницах «Знакомые и незнакомки Александра Блока».

Да, есть печальная услада

В том, что любовь пройдет, как снег.

О, разве, разве клясться надо

В старинной верности навек?

Нет, я не первую ласкаю

И в строгой четкости моей

Уже в покорность не играю

И царств не требую у ней…

Ну, и т.д. «И тонкий стан обняв, лукавить, и мчаться в снег и темноту…». Блок