Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

Значение продолжения Георгия обусловливается теми извлечениями, которые внесены в него из неизвестного памятника. К сожалению, автор, пользовавшийся памятником, не обладал критическими способностями, так что мы не можем быть даже уверены в исправном с его стороны пользовании, не говоря уже о том, что самый факт пользования не может служить ручательством за достоинство памятника.[241] Утверждать, что этот памятник был славянского происхождения на том основании, что из него взяты сведения об отношениях греков к болгарам, было бы слишком смело.

Венецианская редакция продолжения — весьма краткая, она заключает биографические сведения о патриархах, частью об императорах, и возбуждает некоторый интерес своими хронологическими и генеалогическими показаниями; что же касается московской редакции, то она, несмотря на свою сравнительную древность (XII в.), никакого значения не имеет, так как представляет простой перечень императоров с обозначением продолжительности царствования каждого и, несмотря на краткость, наполнена грубыми ошибками.

13) Краткий список болгарских архиепископов,[242] составление которого относят[243] к середине XII в., заключает перечень иерархов с указанием их прежнего положения и главнейших заслуг, начиная со св. Мефо–дия и оканчивая Иоанном Комнином. Сначала внесено в список несколько подозрительных подробностей, но для XI и первой пол. XII в. сведения сообщаются вполне достоверные.

14) Список византийских императоров, известный под именем Коди–на,[244] писателя XV в., если принадлежит Кодину, то лишь в последней своей части (с Феодора Ласкариса), все же остальное составлено другим, более ранним писателем, даже не одним, а несколькими. Автор списка, начиная с Алексея I Комнина, был, по собственному его заявлению, современником Мануила Комнина, список же императоров до Алексея Комнина, отличающийся чрезвычайной краткостью и отрывочностью, был откуда–нибудь им взят, как готовый. Для нас представляют интерес не столько хронологические показания этого списка, местами обнаруживающие близкую связь с датами Зонары, сколько некоторые вставки и замечания в истории Василия II и Михаила Калафата.

Б) Латинские памятники

I) Барийские анналы,[245] составленные неизвестным автором в Бари, главном городе Апулии, в сер. XI в.,[246] обнимают время с 605 по 1043 г. и как по способу изложения, так и по достоинству излагаемых сведений распадаются на две части: в первой, до 1035 г., сведения отрывочны, изложены с большими пропусками,[247] хронологические показания возбуждают недоверие,[248] некоторые из них заведомо ложны;[249] во второй (годы 1040, 1041, 1042 и 1043) о событиях говорится без пропусков и совершенно верно, как в хронологическом, так и в фактическом отношении. По всему видно, что первая часть — произведение неоригинальное, заимствованное из какого–нибудь более раннего источника, может быть, из недошедших до нас древнейших барийских анналов,[250] что автор пользовался этим источником отрывочно и неумело, почему и допустил хронологические скачки и ошибки. Вторая часть, напротив, обнаруживает очевидные признаки оригинальности: автор говорит обстоятельно, точно и основывает свои показания на свидетельстве современников, бывших очевидцами и действующими лицами описываемых событий.[251]

Значение второй части анналов, как вполне оригинальной, определяет важность показаний ее для 1040–1043 гг. Показания эти касаются столкновений греков с норманнами, а также деятельности Аргира и Маниака в Италии. Из городов Италии преимущественное внимание обращено на Бари.

2) Хроника так называемого[252] Лупа Протоспафария[253] обнимает время с 860 по 1102 г. и в этих пределах времени излагает по порядку годов и с тщательным указанием хронологических дат (месяц и день) события, имеющие не только местный, но и общеисторический интерес, в том числе о преемственности византийских императоров, о столкновениях греков с норманнами, сарацинами и пр. При изложении этих событий в хронике обнаруживается местами сходство с барийскими анналами, что может быть объяснено общностью источника, а по отношению ко времени 1040–1043 гг. — заимствованиями из анналов.[254] Но пользуясь барийскими анналами, автор пользовался еще какими–то источниками, не дошедшими до нас;[255] с помощью их он восполнял барийские анналы новыми сведениями и прояснял те сведения, которые в анналах изложены смутно.[256] На этих дополнительных данных основывается значение хроники как памятника, имеющего (вследствие отсутствия первоисточников) важность при установлении фактических и хронологических подробностей. Впрочем, важность его должна быть допускаема в ограниченных размерах, потому что, с одной стороны, неизвестно, насколько отдален автор от описываемых событий,[257] а с другой, в хронике заметны следы не совсем удачного пользования источниками, несколько погрешностей генеалогических[258] и хронологических.[259] Кроме того, в области хронологических показаний самый вопрос о том, какому летосчислению следовал автор — пизанскому (calculus Pisanus, с 25 марта предшествующего года) или греческому (с 1 сентября предшествующего года), — вопрос недоуменный;[260] только факт распространенности греческого летосчисления в Нижней Италии, официальное его значение в греко–итальянских владениях и наконец очевидное пристрастие автора к грекам[261] склоняют весы на сторону того мнения, что он в своей хронике едва ли мог предпочесть греческому летосчислению какое–нибудь иное.

3) Хроника Анонима Барийского,[262] написанная в Бари неизвестным автором (или авторами),[263] начинается с того же времени, с какого хроника Лупа, но простирается далее последней — события доведены до 1115 г. Вообще между обеими хрониками (Анонима и Лупа) замечается большое сходство, особенно в рассказе о событиях до 1024 г. В дальнейшем повествовании до 1046 г. сходство заметно в меньшей степени, а с 1046 г. Аноним значительно отличается от Лупа. Кроме того, Аноним обнаруживает сходство с Барийскими анналами, по сравнению с которыми он говорит то короче,[264] то распространеннее.[265] Едва ли справедливо объяснять это слишком большой зависимостью от Лупа[266] или Барийских анналов,[267] вместе с тем невозможно с решительностью настаивать на полной его независимости не только от первого, но и от второго из этих памятников.[268] Аноним мог иметь в виду анналы и пользоваться ими в той (второй) части, в которой изложение событий отличалось достоверностью; но сведения, почерпнутые из анналов, он дополнял сведениями из других источников, нам неизвестных и, может быть, однородных с источниками Лупа. Пользование однородными источниками могло обусловить и сходство его с Лупом. Что же касается вопроса о том, пользовался ли Аноним непосредственно хроникой Лупа, то более побуждений ответить на этот вопрос отрицательно, чем положительно. Прежде всего, есть основание (хотя слабое) считать Анонима писателем XI в.,[269] между тем о Лупе этого сказать нельзя; затем, сравнение хроники Анонима с хроникой Лупа убеждает, что Аноним скуднее Лупа относительно данных, имеющих общеисторическое значение, в том числе тех, в которых Луп делает промахи, но превосходит Лупа обилием данных относительно дел, касающихся Византии' и города Бари,[270] которые излагает и подробнее, и удачнее, чем Луп.[271] Кроме того, у Анонима с большей тщательностью, чем у Лупа, выдержана последовательность годов — некоторые годы, отсутствующие в хронике Лупа,[272] у Анонима стоят на своем месте и при них указаны события, о которых у Лупа нет ни малейшего намека. Всё это особенности, которые не говорят в пользу зависимости Анонима от Лупа.

Хроника Анонима, как основанная на неизвестных источниках, занимает место рядом с хроникой Лупа, но превосходит последнюю настолько, насколько обильнее ее фактами и удачнее передает факты.

4) История норманнов Амата,[273] монтекасинского монаха второй половины XI в.,[274] написана около 1079 г.[275] и посвящена автором касинскому аббату Дезидерию (занявшему впоследствии, в 1086 г., папский престол под именем Виктора III); доведена до 1078 г. Это — сочинение тенденциозное. Под влиянием чувства признательности к норманнам Рихарду (князю Капуи) и Роберту Гвискару за благодеяния, оказанные ими Касинскому монастырю, Амат взялся описать их деятельность. Предметом и центром повествования избраны Рихард и Роберт; если в сочинение внесено что лишнее, то или по связи с этими лицами, или вследствие увлечения автора, как сам он сознается, Под его пером деятельность Рихарда и Роберта получает провиденциальное значение и для оправдания такого значения налагаются соответствующие краски на события. Поэтому доверие, оказывавшееся этому писателю в прежнее время,[276] при ближайшем с ним знакомстве поколебалось.[277] Строгая историческая критика подвергла сомнению первые шесть книг истории Амата и только 7–я–8–я книги признаны достоверными со стороны содержания. Вывод тем более прискорбный, что у Амата много данных не только в последних двух, но и в первых шести книгах, что составляет часть оригинальную, ни откуда не заимствованную и не имеющую себе ничего соответствующего в известных нам памятниках. Из письменных источников Амат пользовался только «Книгой диалогов», составленной аббатом Дезидерием, и то в ограниченных размерах.[278]