Судовая роль, или Путешествие Вероники - Елена Блонди

— Что Вероника? Двадцать шесть лет уже Вероника! Чего ты опять? Я в отпуске, так? Женька не будет на тебе висеть! Имею право поехать, как решила?

Мама прижимала руки к цветному халатику, с возмущением глядя на дочь. Наконец, выпалила:

— Учти, денег нету! Вот нету и все!

— Зато у меня есть!

Нина Петровна ахнула и кинулась в коридор, прошлепала в кухню, откуда вскорости знакомо запахло валерьянкой. Ника хмуро прислушалась. Выдернула из шкафа чудесное бирюзовое платье в обтяжку, с высоким разрезом на одной ноге. Мстительно улыбаясь, натянула поблескивающие колготки и сунула ноги в черные туфельки с открытым носком. Повесила на плечо мягкую маленькую сумку. Осмотрела себя в зеркале, покусала сухие губы. И, выходя в подъезд, крикнула матери:

— Я за билетом.

Парни, сидевшие на знакомой лавочке, спрятанной кустами, перестали орать и замолчали, когда Ника процокала мимо, независимо помахивая сумочкой. Кто-то восхищенно присвистнул ей вслед.

Ника посмотрела на часики и медленно пошла по тенистым улицам, разглядывая в витринах свое отражение.

Тина сидела на скамейке, покачивая ногой в тугом чулке. Увидев бирюзовую Нику, удивленно и одобрительно расширила глаза.

— О! Всегда бы так. Ну, извини, просто идет тебе очень, хорошо, что нарядилась.

— Мне билет надо взять.

Тина встала, одергивая тонкий свитерок, поправила узкую юбку-карандаш. Махнула рукой в сторону автобуса.

— Возьмем. Попозже. У Даньки посидим пару часов, а потом я с тобой вместе, в кассу. И не вздумай отказываться.

— А я. Я и не отказываюсь.

Глава 8 Ника и Зов Несбывшегося

Однажды, когда Женечке было два года, а Светка, что нагрянула к маме вместе с мужем сибиряком, ходила на пятом месяце беременности, они впятером снялись и поехали посмотреть дельфинарий на побережье Черного моря. Долго ехали в тряском автобусе, ели в шумной и грязной столовой, а потом, погрузившись в маленький верткий катерок, шли по свежей волне полтора часа к небольшому заливу, укрытому зеленой кудрявой пеной деревьев. Светка, держа руками живот, засела в салоне, и стонала там, утыкаясь в пакет из коричневой плотной бумаги. Женьку тоже тошнило, он плакал, просился домой. Никас с Валерой спаслись от жен на верхнюю палубу и торчали там, рассказывая друг другу мужские байки.

На берегу экскурсовод, надсадно крича, выгнал зеленых подопечных из катера и погнал к бухточке, внутри которой проходили представления. Ника несла орущего Женьку, он цеплялся за ее мокрые от пота волосы, она натерла ногу, и в голове до сих пор все кружилось от полутора часов на скачущей воде.

Но когда толпа понуро вступила на бетон вокруг бассейна, Ника забыла все.

В сказочно лазурной воде стремительно и плавно ходили блестящие длинные тела, вырывались сверкающими свечами, в прозрачных быстрых водопадах. На бетонной кромке вытягивались стройные мальчики и девочки в черных гидрокостюмах, и дельфины, вскрикивая в ответ на свистки, выполняли команды, подхватывая жесты затянутых в черное рук. А вокруг переваливались через серые скалы пышные заросли, зеленые до ласковой боли в глазах. И на противоположном берегу бассейна, приподнявшись на крыльях, стояла комета, белая, как невиданный зверь, поблескивала круглыми иллюминаторами. Там жилой корпус тренеров и научников, рассказала зрителям активная дама, заученно помахивая рукой. Сорок минут Ника сидела, без устали глядя на неправдоподобную синюю воду, сказочную зелень, сверкание белого корпуса и движение глянцевых тел. А потом все встали и заторопились обратно на катер, хватая на ходу мороженое и бутылки с лимонадом в ларечках.

Женечка запросил попить. Никас обернулся, разыскивая взглядом жену.

Зимой, в читалке, рассказывая об этом Тине, неловко улыбнувшись, призналась:

— Я чуть не осталась там…

Сказанное было нереальным, просто такой оборот, чтоб звучало выразительнее. Но Тина ответила, уколов Нику в самое сердце:

— А бывает и остаются. Каждый год.

— Как? — поразилась Ника.

И Тина пожала плечами, улыбаясь:

— Так. Приезжают посмотреть представление. И остаются. Девчонки. Живут рядом в палатках или у кого в каюте. Иногда помогают, делают подсобную работу — картошку чистят, убираются. Хиппуют, в общем.

Знать это было странно и немного больно. Детский сад с криками малышни, разговоры с мамой и телеграммы от мужа, которые Ника пришпиливала на большой никелированный гвоздь, вбитый в стену… Иногда, ставя на сушилку мокрые тарелки, она замирала, думая — где-то там, за волнующейся плоскостью морской воды именно сейчас загорелая девчонка, ее ровесница, свесив к песку выгоревшие пряди, чистит картошку, отбрасывая кожуру в мятую алюминиевую миску. А потом унесет в кухню, с дверями, распахнутыми в сверкание лета, поставит на газ, и, окликая кого-то, помчится купаться. Может быть, у нее там свои огорчения, и неприятности. Но она там. А Ника — здесь. И ей казалось, что та, в купальнике и линялых шортиках, ее двойник.

Всерьез о том, чтобы изменить свою жизнь напрочь, Ника не думала. Слишком много крепких нитей связывало ее с реальностью, разве их оборвешь. Но все равно сердце ныло всякий раз, когда покрытая коричневым загаром другая Ника находила ее взгляд и улыбалась, поправляя растрепанные ветром волосы.

А вот Ронка, которая радушно распахнула двери и, улыбаясь, отступила, пропуская подружек в большую комнату, полную сигаретного дыма и голосов — она была именно оттуда. Немного нескладная в блестящем вечернем платьице и не подходящих к нему кожаных босоножках, она не была привязана никакими нитями, казалось Нике, сейчас отвернется, побежит, стягивая через голову тонкий шелк, и с разбегу плавно ласточкой войдет в сказочную лазурь посреди древних скал.

— Маврикий! — кричал Гонза, валяясь на ковре и согнув длинные ноги, обтянутые джинсами, — только он! Мы торчали над рифом пару суток, болтались с масками и спалили себе даже пятки. Не ну что, разве можно вылезти, мы даже жрать ночью ходили. Чтоб не терять времени.

— Гонзик, а ты мне обещал ракушку, — подхватывала Оля из отдела кадров и присев рядом, совала в рот Гонзе развернутую конфету.

— Обефав, пвивез, — прожевывая, откликался тот и ловил Олину руку, вытирая об нее короткие усы.

Из кухни выглянул Данька, помахал Нике и она, аккуратно обходя лежащих на ковре и сидящих на диване, положила сумочку и пошла, скованно улыбаясь. В маленькой кухне Данька шлепал масло на кружки батона. Показал локтем на плиту.

— Глянь, а. Может, готово? Фартук возьми. Платье красивое.

Ника взяла фартук с крючка, путаясь пальцами в завязках, примостила его поверх платья. Из открытой духовки пахнуло пряностям и жареной рыбой.

— Рецепт мой, — гордо сказал Данька. Запястьем убрал со лба светло-русые густые волосы.

Говорил и смотрел так, будто они вчера попрощались. Чтоб увидеться завтра. И это было хорошо, Ника терпеть не могла всех этих — «о какая стала ну как живешь а я вот»…

Но и легкое разочарование пришло и укололо. Она ему, похоже, никто. И всегда была никем. Поэтому так ласково смотрел и так приятно улыбался. Приятное такое равнодушие. Ну, все честно, ведь ничего не обещал. Да и были совсем щенки.

Ника аккуратно прикрыла дверцу духовки. Встала, не зная, что делать. Данька, все так же рассеянно улыбаясь, обошел ее и, распутав завязки, фартук снял. Снова сказал, подавая на руки большой поднос с бутербродами:

— Платье — красивое.

Взял в руку две бутылки вина, а на пальцы другой навесил перевернутых тонконогих фужеров.

Она пошла за ним, навстречу одобрительным крикам и понимающему Тинкиному взгляду. Ронка, подламывая длинные ноги на каблуках, кинулась помогать, но споткнулась и встала цаплей, согнув ногу и ковыряя застежку на щиколотке.

— Дымочка, помоги, надоели!

Атос расстегнул пряжечки, и Ронка затопала освобожденной ногой.

— Фух, наконец-то.

Выхватила у мужа фужер и упала рядом с диваном на ковер, подбирая ноги и касаясь щекой коленки сидящего с гитарой Атоса. Фужер держала на весу, дожидаясь, когда придет Данька и плеснет темного вина.

Потом были тосты, поспешная болтовня, приветственные крики Даньке с огромным блюдом, на котором лежали сочные золотые куски, в обрамлении колец лука, крупных кружков лимона и веточек зелени.

Все дружно ели, собравшись у низкого столика, придвинутого к дивану. Прерываясь на похвалы, подшучивали друг над другом, вытирая рты, говорили тосты. Звенели вилки, шлепались на тарелки куски. Ника кусала истекающую соком мякоть, смотрела на лимон, прикидывая, как бы деликатнее взять кружочек, чтоб не забрызгать Тину, и остро чувствовала рядом с собой локоть и бедро Атоса-Дымы. Боялась смотреть в его сторону.

Кроме Ронки и кадровички Оли тут была еще худенькая Валя, которая постоянно одергивала мужа Валеру и шипела ему колкие замечания, одновременно сладко улыбаясь хозяину дома. Гонза размахивал длинными руками, не заморачиваясь тем, что с вилки летели капли и рассказывал, как они попали в шторм в Атлантике.