Мы потребуем крови - Девин Мэдсон

Он взял книгу и сразу же снова ее отложил.

– Это она тебя научила? Или ты сам набрался, таскаясь за ней, будто за течной кобылицей?

Она была такой теплой подо мной той ночью в повозке, ее дыхание плясало по моей щеке, ее губы искушали.

Я ничего не ответил, но Тор рассмеялся.

– Упустил свой шанс? Ну конечно, упустил. Ты только и умеешь, что все портить. Фраза, которая тебе нужна, – это «Ао гашо те реместе мот, каа ло кииш ао фалачу шо лоа-да».

– Почему? Что она значит?

– Она значит «Я все время думаю о тебе, пожалуйста, сжалься и возьми к себе в постель», хотя, может, я использовал слова погрубее. Ведь я всего лишь какой-то дикарь.

От смеха, прозвучавшего как перекатывание камней в реке, заболело горло, но на лице Тора нехотя расплылась ухмылка.

– Да иди ты, Рах. Просто дай мне тебя ненавидеть.

– Я тебе не запрещаю.

Деркка кашлянул.

– Теперь дай ему отдохнуть, Тор. Я закончил.

С другой стороны костра на меня смотрела заклинательница лошадей Эзма э'Топи. После того как ее ученик закончил процедуры, я некоторое время дремал в одиночестве, а левантийцы в лагере занимались своими делами. Когда к вечеру небо потемнело, Тор накрыл пару седел грудой старых попон, чтобы усадить меня. На удивление, юноша не хотел оставлять меня одного.

Эзма оказалась высокой, а корона из лошадиной челюсти делала ее еще выше. Когда-то я спросил заклинателя Джиннита, тяжела ли корона, и он ответил, что аккурат как ответственность его звания, но гораздо легче, чем его почетность. Он всегда сгибался под весом короны, но Эзма держалась прямо и гордо, истинная предводительница в те времена, когда раздробленные Клинки больше всего нуждались в предводителе.

– Рах э'Торин, – сказала она, выдавая неловкость лишь прикосновением к своим длинным волосам. – Приятно познакомиться с человеком, о котором я столько слышала.

Такие речи должны были польстить, но подняли внутри волну тошноты. После возвращения в гурт я избегал заклинателей – они напоминали мне о времени, потраченном на обучение, о тех днях, когда я скитался по степям в одиночестве, и о стыде, который с тех пор становился лишь сильнее.

Я подавил все это, пытаясь выглядеть уверенно.

– Заклинательница, – сказал я, поднимая усталые руки в приветственном жесте. – Прости, что не встаю.

– Ты сильно ранен?

Несомненно, Деркка уже дал ей отчет о моих ранах.

– Не то чтобы сильно, просто ран слишком много.

– Как я поняла, они получены в поединке.

Готовилась еда, левантийцы собрались у других костров, но я заметил, что суета стихла и все прислушиваются к нашему разговору.

– Да.

Я вспомнил голову Сетта, катящуюся по дороге, и тут же попытался больше не думать о нем. И о том, как Гидеон отнесется к тому, что его кровный брат мертв. По моему слову.

Эзма подошла ближе и села. Не точно напротив, по другую сторону костра, как для поединка, но достаточно близко, чтобы у меня тревожно забилось сердце. Ни улыбки, ни приветливых слов, только жесткий, решительный взгляд, который мне не понравился. Совершенно точно за время пребывания здесь я не успел натворить ничего, чтобы заслужить ее неодобрение.

– Я наслышана о тебе, Рах э’Торин, – произнесла она вполне дружеским тоном. – Среди нас даже есть несколько твоих соплеменников. И конечно, Тор.

Она кивнула в сторону сидевшего подле меня юноши, и он приветственно сложил кулаки.

– Их мнения о тебе весьма разнятся, и я никак не могу решить, опасен ты для моих людей или нет, – продолжила она.

– Твоих людей?

Эзма взмахнула рукой.

– Просто фигура речи. Для всех этих людей.

Заклинатели лошадей, наш оплот здоровья и закона, направляют нас, дают советы обо всем, от места зимовки до выбора племенных лошадей, но никогда не были и не могли быть предводителями. Они не принадлежали ни к какому гурту и имели лишь обязанности.

Им не позволялось жить в гурте, и, наблюдая за тем, как при появлении заклинательницы все опустили глаза и собрались вокруг нее, я понял почему. В прагматичном обществе левантийцев никого не наделяли властью, которую нельзя легко отнять. Чтобы ее сохранить, требовалось хорошо исполнять свои обязанности, и все же с изгнанной заклинательницей лошадей обращались как с кисианской императрицей. Так чилтейцы обращались с Лео. Словно с живым богом.

Она приняла тарелку еды, не поблагодарив. Уверена в своем праве.

Мне стало еще неуютнее.

– Скажи, Рах э'Торин, – промолвила она, ставя тарелку на колени. – Чего ты хочешь? Вернуться после выздоровления в Когахейру и служить императору Гидеону? Отправиться домой? Устроить собственное восстание левантийцев, чтобы захватить новые земли?

– Я хочу спасти своих людей.

– Гидеон дал бы в точности тот же ответ. Как и я сама. И в чем же ты видишь спасение?

Я мог бы рассказать ей о Гидеоне. О планах кисианцев использовать нас так же, как использовали чилтейцы, но в глубине души таилось сомнение. Я встретился с ее вопросительным взглядом и попытался убедить себя, что мое недоверие вызвано лишь неприязнью к заклинателю Джинниту. Представив, как он сидит на совете и признает Эзму недостойной ее звания, я решился.

– Когда-то я верил, что нас спасет наше мировоззрение, – начал я, осторожно подбирая слова. – Что нужно лишь придерживаться старых обычаев, блюсти честь, и этого будет достаточно. Всегда было достаточно. Но лучший ли это способ выжить или нам просто не выпадали настоящие испытания, вот в чем вопрос.

Когда я остановился, она ничего не сказала.

– Больше я не стану принимать решений, основанных на наших верованиях, когда иное решение может сохранить жизни. Ты спрашиваешь, в чем я вижу спасение? В том, чтобы как можно больше людей пережило эту заваруху, чего бы это ни стоило.

В наступившей тишине я вдруг заметил, сколько народу собралось нас послушать, и то, что я не видел их лиц за светом костра, еще больше напоминало поединок, где каждый высказывает точку зрения, чтобы левантийцы могли проголосовать за своего предводителя. Но она была заклинательницей лошадей, а я никем.

– Все это не слишком вразумительно, Рах э'Торин, – после паузы произнесла Эзма. – Ты темная лошадка. Смутьян. Наши обычаи, догматы и верования важны, поскольку объединяют людей ради общего дела…

– Так же, как желание выжить.

Она подняла брови, и они исчезли в тени ее короны.

– Я не люблю, когда меня перебивают, Рах э'Торин. Ты здесь не капитан. У тебя нет никакого ранга. Я задаю все эти вопросы, потому что ты не единожды не исполнял приказы своего гуртовщика, и я хочу понять почему.

– При всем уважении к твоему прошлому, у тебя здесь тоже нет никакого ранга, изгнанная заклинательница лошадей Эзма э'Топи.

Не стоило этого говорить, но ее слова наполнили меня безмолвной яростью, которую телесная слабость только усиливала. Я не мог встать и уйти, тем более сражаться, но будь я проклят, если