То, что мы прячем от света - Люси Скор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что вместо того чтобы увязнуть в бумажной работе в участке, как планировал, я включил фоном футбольный матч, открыл чёртовы жалюзи и принялся за уборку.
Посудомойка мыла третью и последнюю партию посуды. Мне предстояло убрать в шкаф целую гору Эверест из постиранного белья… если мне удастся не дать собаке растащить все мои вещи. Я расправился со слоями пыли и липкими ручками мебели, выбросил недельные залежи заплесневевших контейнеров с едой на вынос и даже умудрился заказать небольшую доставку продуктов.
Пайпер составила мне компанию, пока я мыл, скрёб, сортировал, отчищал и раскладывал вещи по местам. Пылесос её не особо смущал. Но потом я решил, что ей нечего жаловаться, ибо до этого утра она жила в сливной трубе.
Она склонила голову набок и потопталась на месте, а её недавно подстриженные коготки цокали по деревянному полу.
Ругнувшись, я бросил овечку в сторону гостиной и смотрел, как собака восторженно несётся за ней.
Моё плечо ныло. Голова раскалывалась. От усталости мои кости ощущались хрупкими, будто я страдал от непрекращающегося гриппа. Как просто было бы просто сидеть на полу до конца дней моих?
Раздался громкий стук, с которым рукоятка метлы упала на пол, затем послышалось жалобное взвизгивание и цокот когтей по полу. Пайпер вернулась без носка и без овечки и запрыгнула ко мне на колени, дрожа всем телом.
— Ну бл*дь, — пробормотал я. — Ты думаешь, я способен защитить тебя от чего-то? Я даже себя-то защитить не могу.
Похоже, это не беспокоило собачку, потому что она усердно пыталась зарыться в мой пах.
Я вздохнул.
— Ладно, чудик. Пошли. Я спасу тебя от большой и грозной метлы.
Я сунул её под мышку и со скрипом поднялся на ноги, чувствуя себя столетним дедом. Остатки дохлых цветов я выбросил в переполненную мусорную корзину, схватил последнюю партию выстиранного белья и потащился в спальню.
— Вот. Счастлива? — спросил я, положив Пайпер и бельё на постель.
Она посеменила к изголовью кровати и моей подушке, свернулась тесным калачиком так, что хвост оказался у носа, и вздохнула, прихрюкнув.
— Не привыкай. Я только что выложил 86 баксов за собачью лежанку для тебя, не говоря уж о том, что как только я найду тебе новых хозяев, ты отсюда вылетишь.
Она закрыла глаза и проигнорировала меня.
— Ладно. Можешь оставить кровать себе.
Я всё равно там не спал. Вместо этого я оставался на диване, позволяя монотонной болтовне телеведущих убаюкать меня и погрузить в сон, где меня преследовали кошмары, пока я не просыпался вновь в тёмном облаке, никогда не пропускавшем свет.
Какой весёлый и продуктивный цикл.
Гора постиранного белья — почти весь мой гардероб — сидела там и бросала вызов, чтобы я её проигнорировал.
— Иисусе.
Сколько же мне реально нужно серых футболок? И почему, чёрт возьми, из сушилки вечно доставалось нечётное количество носков? Ещё одна великая тайна жизни, которая никогда не будет раскрыта. Вместе с тем, в чём смысл этой самой жизни, и с тем, почему кролики ждали до того самого момента, когда ты прибавишь газу, и потом выскакивали на дорогу перед машиной?
Бутылочки с таблетками на тумбочке привлекли моё внимание.
Я не прикасался к обезболивающим. Но те, что от депрессии и тревожности, вначале помогали. Пока я не решил просто принять ту холодную, тёмную пустоту. Тонуть в ней. Посмотреть, как долго мне удастся выживать в её мутных глубинах.
Я скинул все бутылочки в ящик тумбочки и захлопнул его.
Собака издала громкий храп, и я осознал, что на улице стемнело.
Я пережил ещё один день.
Я ел.
Я делал уборку.
Я разговаривал с людьми, не ограничиваясь недовольным бурчанием.
И я не позволял никому увидеть зияющий раскол пустоты, что жил в моей груди.
Если сумею ещё принять душ и побриться, этого будет достаточно.
Лапки Пайпер напряглись, и она сонно тявкнула. Ей что-то снилось, и я гадал, хороший это сон или кошмар. Аккуратно, чтобы не разбудить её, я положил рядом с ней овечку, чтобы та отгоняла плохое, и направился в ванную.
Я включил воду в теперь уже чистом душе и настроил подходящую температуру, после чего сбросил одежду. Розовые морщинистые шрамы привлекли моё внимание в зеркале. Один на плече, другой на животе, где пуля прошла навылет.
Моё тело исцелялось, по крайней мере, внешне. Но меня беспокоил именно разум.
Терять рассудок и скатываться по спирали в раздрай, к сожалению, являлось семейной чертой.
И никто не мог вечно сбегать от того, что вытатуировано в его ДНК.
Пар поманил меня в душ. Я позволил воде струиться по мне, расслаблять тугие мышцы жаром. Я плашмя упёрся ладонями в прохладный кафель и опустил голову под струи.
Лина.
Образ её, смеющейся в мокром спортивном лифчике, всплыл на поверхность, а следом за ним и остальное наше утро вместе. Встревоженная Лина с широко распахнутыми глазами. Лина на четвереньках, пока я вытаскивал её к себе. Лина, улыбающаяся мне с пассажирского сиденья, пока я вёз нас домой.
Мой член тяжело набух между ног, пробуждаясь к жизни по мере того, как мысли о ней перешли в фантазии.
Это была тоска, порождённая лишениями. Я почти упивался этим ощущением, потому что чувствовать что-то — это лучше, чем ничего. И потому что эта извращённая нужда подарила мне то, что я страшился потерять.
После ранения я ни разу не испытывал эрекции. До этого самого утра… с ней.
Мой член становился всё толще, пока во мне разгоралось возбуждение.
Я не позволял себе думать об этом. В конце концов, какой мудак ставит работу своего члена наперёд собственного психического здоровья? Так что я похоронил все тревоги и притворился, будто всё ниже пояса просто заскучало, устало, или что там ещё бывало с членами.
Но стоило Лине Солавите оказаться на коленях передо мной, и мои фантазии ожили. Я подумал об ощущении её бёдер под моими ладонями. Об изгибе её задницы, когда я притянул её к себе. Желание стиснуло меня за горло и яйца. Оно вытаскивало меня из тьмы в огонь. К ней.
Я ничего не мог с собой поделать. Мне нужно было больше.
Упёршись одной ладонью в кафель, другой я стиснул свой вздыбившийся ствол и подавил желание выругаться. Прикосновение принесло одновременно облегчение и разочарование. Я хотел, чтобы это была её рука,
