Русская душа и нерусская власть - Татьяна Миронова

То, что этот литературный, а сегодня уже и кинематографический круг образов порочен и лжив, в настоящее время требуется уже доказывать, причем доказывать не столько внешнему миру, который пускай бы и тешился в иллюзиях своего мужественного превосходства, сколько это приходится доказывать самим русским людям, ныне как никогда разочарованных в себе. Эта горькая уже привычка — досадливо махнуть рукой на собственный народ, дескать, ни на что мы не годны, ничего не можем, только ныть да стонать, да болтать, как глупые бабы, — знакома каждому из нас. Но это всего лишь плоды навязанного русскому народу мифа, который, как всякий умно, упорно и надсадно распространяемый миф, рано или поздно оседает в людях, убежденных в том, что женственность русского характера есть «отражение реальной действительности».

Однако исторические судьбы русского народа на каждом шагу нашей истории опровергают миф о женственности русской натуры.

Русский героизм в бесконечной череде войн, которые вела Россия, крушит представление чужаков о нашей слабости. Самоотверженность, самопожертвование, ожесточенность русских в многочисленных восстаниях против угнетения, развеивают утверждения о нашей уступчивости и податливости.

Русский мужской склад ума, способный охватывать огромные пласты природы и социума, устанавливая для них закономерности, открывая физические законы, русская изобретательность, далеко продвинувшая человечество по пути технического прогресса, — все это напротив опровергает упреки русских в женоподобной нелогичности и неспособности мыслить.

Создание великой Российской Империи, а потом и Советской Империи, заставивших уважать себя все великие державы мира, камня на камне не оставляют от утверждения о русской бездейственной бабьей созерцательности.

Революции, восстания, потрясающие Россию в последние два века, вдребезги разбивают тезис о женственном долготерпении русских.

Наша любовь к этому миру и видение этого мира через призму любви взрастили совершенно иной русский характер в отличие от представляемого нам иностранцами да русскими писателями — решительный, последовательно идущий к цели, логически точный, сильный и напряженный, всегда добивающийся своего. Но русский жертвенно-мужественный характер совсем не похож на эгоистично-мужественный характер западного человека, оттого не способного понять нашу русскую жертвенную мужественность, свойственную в трудные минуты даже русским женщинам, ибо только в жертвенности проявляется любовь в годину испытаний.

То, что мифы о русском народе, усиленно и небезуспешно насаждаемые в наши головы извне, противоречат друг другу до взаимоисключения, творцов мифов — западных идеологов не смущает. Чтобы обезволить русский народ, внушить нам, что мы не способны к сопротивлению, и вечная участь наша влачить ярмо беспрекословного подчинения поставленным над нами властителям, нам навязывают миф о нашей женственной русской натуре — мягкой, податливой, вселюбящей, всепрощающей, легко внушаемой. Когда же нам, русским, пытаются навязать вину перед другими народами, якобы нами завоеванными, порабощенными и угнетенными, нас описывают кровожадным, безжалостным завоевателем — отсюда давно и настойчиво навязываемые нам разговоры о нетолерантности русского народа, о нашей природной агрессивности и враждебном отношении к инородцам. В нас развивают комплекс вины, настаивая на том, что русские, простираясь на огромные территории, всегда вели себя как завоеватели, подавляя, порабощая, ассимилируя народы. Вспомните, как воспитывали вражду к нам в балтийских этносах — литовцев, латышей, уверяли в агрессивных притязаниях русских на исконные земли балтов. Прибалты делали вид, что подзабыли судьбу пруссов — их балтийских соплеменников, которые оказались стерты с лица земли германскими племенами, и памятью о погибшем балтийском племени пруссов осталось лишь название немецкой провинции — Пруссии. Оккупантами стали называть нас с недавних пор и грузины, забыв, что накануне подписания Георгиевского трактата, приведшего Грузию под спасительную руку Российской Империи, в самой Грузии было практически исчерпано мужское население, все мужчины старше семи лет уводились в неволю либо беспощадно истреблялись. Геноцид грузинского народа остановили русские.

Ныне и малые народы в составе России частенько намекают на свое рабское состояние рядом с русскими, постоянно шантажируя нас нашей нетолерантностью, агрессивностью, экстремизмом. Зависть малых народов к большим вполне понятна, и попытка оправдать свою малость давлением со стороны сильного соседа вызывает сочувствие. Ну, не удалось кому-то вырасти в великий народ, оставить мощный след в истории, искусстве, культуре, вот и приходится им перед потомками объясняться, а виноватого легче всего найти на стороне. И пусть бы себе объяснялись друг перед другом, да только ныне народы, окружающие русских, живущие с нами в ближнем и дальнем соседстве, стремятся внушить и нам, русским, что мы исконные агрессоры, а Россия была и остается, по зловещему ленинскому определению, тюрьмой народов. Легко опровергнуть ложь фактами истории, но мы обратимся за аргументами к русскому языку, объективному свидетелю того, что мы никогда не порабощали другие народы.

Разные народы по-разному понимают рабство, и институт рабства отражен в их языках. Крупнейший французский лингвист Эмиль Бенвенист, привлекая языковой опыт индоевропейских и неиндоевропейских культур, установил, что «единого обозначения для понятия раба нет ни в одном индоевропейском языке». Раб поставлен вне общества, он всегда «чужой», так как большинство народов получали рабов из военнопленных: «раб обязательно чужестранец». В латинском раб — это servus, вероятно, из имени этрусков, которых завоевали римляне, у французов раб — esclave, что значит славянин, в англосаксонском раб — wealth, означающее кельт, а еще английский язык знает для понятия раб слово slave, также означающее славянина. Западные народы добывали рабов из завоеванных племен, из инородцев, из чужих, причем в большинстве своем этими инородцами были как раз славяне, населявшие Западную Европу и оставившие там немало славянских названий в именовании рек, озер, городов. Что такое Венеция — это город венедов — племени славянского, а Лейпциг — онемеченное звучание славянского города, нечто похожее на наш Липецк. Знаменитое озеро Балатон — вовсе не венгерское название. Это название славянское, и означает оно, что озеро окружено болотами. Но разве славянские народы живут в Венеции, Лейпциге или на Балатоне? Их давно уже нет, зато остались в языках европейских народов именования славян в значении рабы.

Именования инородцев в значении раб выступают в большинстве языков. Но на русских это правило не распространялось никогда. Мы, русские и другие славяне, не делали пленных чужеземцев рабами. Вот свидетельство греческого историка Маврикия Стратега: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе. Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения, при переходе с одного места на другое охраняют их в случае надобности, так что если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел ущерб, принимавший его раньше начинает войну против виновного, считая долгом чести отомстить за чужеземца».

Русские, унаследовавшие этот обычай всех славян, действительно не использовали чужеземцев как рабов. И слова раб, отрок, холоп, обозначавшие в русском языке подневольное состояние, имеют исконное русское происхождение, а вовсе не означают представителей плененных народов. Все эти слова являются славянскими названиями детей, малолеток, подростков, то есть служат терминами родства.

Слово холоп (холпъ) находится в теснейшем родстве со словами холка и холостой, происходит от глагола холить, что исконно означало «стричь очень коротко». Обычай острижения волос у мальчика — это древний обряд посвящения подростка в юноши. И потому слово холоп было обозначением юноши — младшего члена рода, используемого в работниках.

Наилучшими работниками у славян были молодые — младшие в роду. Как известно из древних рукописных книг, русские люди делили свои возрасты по седмицам — семилетьям: «До семи лет — младенец, до двух седмиц лет (то есть до четырнадцати) — отроча, до трех седмиц лет (значит, до двадцати одного года) — отрок, до четырех седмиц лет (это до двадцативосьмилетия) — юноша, до восьми седмиц лет (до пятидесяти шести) — муж, и оттоле старец». Вот и выходит, что слово отрок обозначало подростка от четырнадцати лет до двадцати одного года, младшего в роду и семье, но которого уже можно было использовать для работы.