Анатолий Серов - Зинаида Чалая

— Что ж на улице-то? — улыбнулся Свиридов. — В комитет приходи, поговорим как следует.

— Нет, давай здесь.

Шли некоторое время молча. Анатолий сказал:

— Я всегда считал себя комсомольцем.

— Для комсомола ты, пожалуй, мало подготовлен. Правда, учишься неплохо, в цехе на хорошем счету. Да вот слишком уж спортом увлекаешься, а газет не читаешь.

— Хорошо, я почитаю. Отвечу на все вопросы. Только, знаешь, я не один. Есть в цехе еще ребята — молодые рабочие, не фабзавучники. Бузотеристые тоже, как я когда-то — не знают, куда силу девать. Даже хулиганят некоторые. А присмотрись, ничего, из них получится, знаешь, какой славный народ? Только их больше тянет после завода на воздух, на лыжи… А ведь можно их через это самое — через спорт, и организовать?

— А что, мысль правильная. Подумаем. Может, тебя и возьмем в работу по этой части.

Свиридов загляделся на чистое зимнее небо, усыпанное сказочно-яркими звездами.

— Тошка, а ведь ты собираешься в авиацию? Верно?

— Откуда ты узнал?

— А кто этого не знает? Я вот что думаю: не зря ты увлекаешься физкультурой. Для тебя это имеет определенный смысл.

— Ну, вот, сам понимаешь.

— И вообще надо развиваться всесторонне.

— Это правда, я понял. Я тебя теперь еще больше уважаю, чем раньше. Смотрю на тебя как на своего руководителя — с этой минуты.

— Зайдем-ка.

Они подошли к библиотеке. Прошли в читальню. Там сидело несколько человек в шапках и полушубках: читальня плохо отапливалась. Свиридов отобрал газеты, указал Анатолию, какие статьи нужно прочесть. Толя, не откладывая дело в долгий ящик, тут же принялся за чтение. Он нашел здесь те же вопросы, которые обсуждались и в цехе, и дома, попал в знакомую атмосферу политической борьбы 1926 года.

На другой день он снова занимался в читальне. Часто бывал со Свиридовым, расспрашивал его, увлеченно беседовали они о будущем Надеждинского завода. В свободные минуты он так же увлеченно втягивал в разговор Ивана Алексеевича.

Домой Толя приходил, переполненный впечатлениями, и щедро делился ими с отцом и матерью. Родители с надеждой смотрели на своего старшего. Какая-то обещающая, радостная сила сияла в его глазах. Мать подкладывала ему на тарелку. Он ел с аппетитом, на который никогда не мог пожаловаться. У него был отличный аппетит и к еде, и к работе.

— Вы только мускулы потрогайте, — говорил он отцу. — Мало у меня работы: я бы в три раза больше сделал.

Состоялось комсомольское собрание, которого с таким волнением ждал Анатолий.

Небольшой зал. Одинокая электрическая лампочка на потолке освещала стол президиума, покрытый кумачом, молодые лица за столом и в зале. Словно впервые Толя увидел давно знакомых товарищей по работе, по лыжам, по ФЗУ. Когда его вызвали, он вышел к столу.

Рассказал биографию, отвечал на вопросы. Спрашивали об индустриализации, о том, что знает по истории партии и комсомола, о дисциплине.

— Расскажи, как принес в цех картошку, чтобы испечь ее в мартене.

Грохнул смех.

— Как в газогенераторной коробке отсыпался!

— Почему в газетах читаешь только про физкультуру и спорт?

— А что такого? Он собирается в авиацию.

— В авиацию принимают развитых не только физически, а и умственно, идейно. Вот расскажи, Серов, как ты спорт понимаешь.

Толя, краснея от смущения, откровенно говорил все о себе, о своих недостатках. Потом стал слушать. Ребята разбирали его ошибки, но каждый заканчивал выступление тем, что рекомендовал Серова в комсомол. За него выступила и девушка-библиотекарь, сказав, что он очень думающий парень, в последнее время читает газеты и книги, интересно говорит о прочитанном и у него хорошая душа. Свиридов дал слово Серову. Тот поднялся, вышел к столу и с такой подкупающей искренностью сказал:

— Досталось мне сегодня. Я понимаю, конечно. Это все верно. Очень трудно стать дисциплинированным. Но все-таки я своего добьюсь и обещаю, что одолею все это.

Единодушно он был принят в комсомол. После собрания ребята гурьбой шли по домам. Толя думал: «Вот они какие! Как это я раньше не замечал — умные, все понимают. Просто не задаются, не хвастают, как другие». Он с недовольством подумал, что другие — это он сам, любивший прихвастнуть. Правда, он никогда зря не хвастал, а что обещал, то и делал, хотя и не всегда успешно — вот как с полетом, например. Ткнулся в огородные грядки!

Он пошел со всеми и стал подпевать уральской песенке:

Под окном черемуха колышется,Распуская лепестки свои.За рекой знакомый голос слышитсяДа поют всю ночку соловьи…

Как ветер, влетел в дверь дома:

— Приняли! Я комсомолец!

Комсомольская семья

Через тринадцать лет, выступая однажды перед молодежью, Анатолий говорил:

«С любовью вспоминаю о годах, проведенных в комсомоле. Я горжусь тем, что вырос в комсомоле, что комсомол воспитал меня. Для меня особенно дорого воспоминание о том, что комсомол дал мне путевку в жизнь, что, благодаря комсомолу, я стал летчиком.

В детстве я был отчаянным мальчиком. В рабочем поселке на Урале мне казалось тесно и скучно. Хотелось поехать путешествовать, посмотреть другие страны. Однажды летом я вышел из дому и отправился… в Америку! Конечно, путешествие мое не состоялось. Затем, будучи учеником ФЗУ, я частенько увлекался улицей. Учеба и работа не поглощали всей моей энергии, и я тратил ее без пользы. Но вот в 1926 году в фабзавуче я вступил в комсомол. Коллектив начал направлять мои мысли в сторону учебы и общественном работы. Комсомольская работа целиком поглощала время, свободное от учебы. Появился большой интерес к коллективу… А спортом я так увлекся, что одно время держал по лыжам второе место по Уралу».

В комсомольской организации состояло около 150 человек, несколько ее членов были избраны в районный комитет комсомола. Секретарями организации были последовательно Сухоруков, Свиридов, Туев. Толя дружил с ними всю жизнь.

Серову поручили клубную работу. По его настоянию пригласили инструктора физкультуры. Приятели Серова по лыжам один за другим потянулись в клуб имени Первого мая.

Руководил рабочим клубом артист Михаил Григорьевич Разумов. Он приехал в Надеждинск по договору на один год. Потом остался «на годик», потом еще «на годик». Каждый раз, когда истекал срок договора и можно было вернуться в Ленинград, возникало новое обстоятельство: то был затеян капитальный ремонт клуба и устройство отдельных помещений для кружков художественной самодеятельности, то поступало новое оборудование или музыкальные инструменты, о которых Разумов долго хлопотал, то, как теперь, в 1926 году, начался большой прилив молодежи в клуб.