В небе Кавказа - Борис Ковальковский

— В будущем, — твердо сказал он, — нарушений не потерплю.

А у самого в глазах заметались искорки. Ведь в конце концов благодаря нарушению правил полк приобрел летчика, отлично зарекомендовавшего себя в боях.

Николай понял, что от него требовали. Приложил руку к шлему, серьезно отчеканил:

— Есть! Не допускать нарушений!

Керчь встретила эскадрилью капитана Аленина из полка Ибрагима Магометовича Дзусова неприветливо. Погода была нелетной. Туман. Сыпал мелкий снежок. Иногда срывался дождь. Истребители были рассредоточены по всему аэродрому. Особенно беспокоились в эти часы техники, обязанностью которых было обслуживание их. Могли ударить морозы, а в этих случаях не избежать замерзания системы и выхода самолетов из строя.

Командир полка И. М. Дзусов и комиссар Н. А. Полищук надеялись на лучший исход. Слишком хорошо знали они летчиков и техников. Сообща можно было что-то придумать.

— Собери, комиссар, техников. Надо поговорить. Выход будем искать вместе. Да пусть зайдет ко мне Назар Елисеев. Помнится, что он еще готовил самолеты для боев в Испании, воевал с японскими самураями, участвовал в прикрытии отхода частей 8-й китайской армии. Этот даст дельный совет.

Скоро в землянке собрался весь цвет аэродромного обслуживания: Елисеев, Шатохин, Петров, Литвин, инженер полка Володин, техники звеньев Талалуев, Азовцев, Филипенко, Крикун.

Командир внимательно вгляделся в каждого, пожал руку, коротко сказал:

— Вся надежда на вас. Выстоим эту ночь — завтра выиграем не один бой. Не выстоим — самих могут смять.

Поговорили. Прикинули, что к чему. Разошлись по местам.

Всю ночь боролись за самолеты. На своих плечах от самолета к самолету переносили они 120-килограммовый баллон со сжатым воздухом, чтобы завести истребители, прогреть моторы и таким образом не дать разморозиться водяной системе.

Шинели насквозь промокли. Коченели руки и ноги. Перекурить собирались в холодной землянке. Но что могли дать одна-две минуты отдыха?! К утру все выдохлись.

— Помощи ждать не от кого, — сказал Елисеев. — Перекурим чуток — и снова за работу. Если уж летчиков называют «пахарями неба», то нас давно бы следовало назвать «сеятелями добра». Так давайте же будем оправдывать это!

Техники выполнили свою задачу. Самолеты были спасены.

Когда на аэродром прибыли летчики, они не узнали своих друзей. Уставшие, с обмороженными лицами, они напоминали бойцов после трудного боя. А то был, действительно, бой — бой своеобразный, бой за спасение самолетов, бой, который не кончился ни в ту, ни во все последующие ночи.

Николаю Лавицкому иногда приходилось иметь дело с механиком по приборам Левой Литвином, худеньким и нежным на вид. Но когда нужно было сделать чудо, Лева делал это чудо.

До предела тихий и скромный, он все время был в действии: приводил в порядок самолетные часы, указатели скорости, высотомеры. И все это ему приходилось выполнять ночью, в условиях полной светомаскировки, разве только при свете «катюши» — своеобразного светильника из гильзы, всячески пряча ее от внешнего глаза.

Как-то вернувшись после боя, Николай сказал Леве:

— Отказал указатель скорости. И, видимо, сильно барахлит.

Тот улыбнулся, подмигнул глазом:

— Будь сдельно, есще не прокричат керченские бездельники-петухи, как будь сдельно!

И у него так потешно получалось это «есще» и «сдельно», что Николай невольно рассмеялся:

— Есще! Есще! А вообще-то ты, Лева, чародей, маг и волшебник. Хоттабыч полка! В этом нет никакого сомнения!

Лавицкий все это говорил, а в глубине души не верил, что можно что-то сделать с прибором. Говорил больше для поощрения друга. И в конце концов сказал:

— Нет сомнения, когда-нибудь твое имя будет записано в книге самых знатных и почетных людей Земли.

Лева попытался отшутиться.

Работа была не из легких. Но так или иначе ее надо было выполнять.

Лавицкий ушел. А Лева просмотрел десятки лючков и люков, проверил всю систему, все линии — от кабины до трубки Питто на крыле самолета. И вот он, как всегда в самом неудобном месте, обрыв трубки системы питания прибора. Днем сюда не доберешься, а попробуй что-либо сделать в такую темь — хоть глаз выколи. Всю ночь придется работать. Но как хотелось Литвину удивить Николая, сделать все во что бы то ни стало. И он взялся за невозможную работу.

Через несколько часов к самолету подошел Лавицкий.

— Возимся есще? — проговорил он с иронией.

— Должен вам доложить, что работа окончена, — в тон ему ответил Литвин.

И оба рассмеялись. Хохотали, хлопая друг друга по плечу.

— Есще… есще раз… эх, есще много, много раз…

— У нас в Баку, — заметил Лева, — говорят: «Вещь хороша новая, а друг старый». Ошибаются люди. На фронте все может быть наоборот.

— На фронте, на фронте. Здесь сразу виден человек, каков он есть!

— Да, тут, что построено на хитрости, непрочно. Я так понимаю: в дружбе или равным быть, или вовсе не дружить.

— А некоторые говорят: «Вода все смоет!»

— Смоет-то смоет, но не грязь души!

— Очень хорошо сказано!

Подошел Назар Елисеев, потом еще несколько человек техников и Костя Ратушный.

— Чувствую, идет соревнование, а какое, не пойму. Острословов, что ли?

— Почти угадал! Вспоминаем пословицы Азербайджана.

— А выдержим ли мы здесь, в Крыму, или придется отходить? — спросил Назар Елисеев.

— Видимо, наши войска будут биться до последнего, — ответил Лева Литвин.

Утром полк — наиболее боеспособный из всех авиационных частей — был переброшен на аэродром «Херсонесский маяк». На его вооружении находились современные истребители «ЯК-1»; подбирались опытные летчики.

Время было тяжелое. В огне войны пылали Крым, Кубань, Ставрополье. Уверенные в своей победе фашисты лезли напролом. По дорогам, ведущим на Грозный, Майкоп, непрерывной лентой тянулись войска врага. На каждый наш самолет приходилось десять вражеских машин, на один наш танк — десять немецких.

Основным немецким истребителем по-прежнему оставался «МЕ-109». Кроме того, на советско-германском фронте действовал истребитель «МЕ-110», который чаще всего использовался для подавления наземных объектов.

Это были насыщенные большой фронтовой работой дни. Летчики высокого класса Василий Шаренко, Дмитрий Аленин, Алексей Поддубский, Владимир Канаев — настоящие воздушные асы — стали боевыми друзьями Лавицкого. Особенно он подружился с Владимиром Канаевым. В полку его любовно звали «московский парень». С ним он часто вылетал на выполнение боевых заданий, коротал свободные часы. Вместе грустили, вспоминая погибших товарищей.