Пропавший легион. Император для легиона - Гарри Тертлдав

– А что же собираешься делать ты, дорогой друг?

Скавр надеялся, что в ответах его друзей будет какое-то единодушие, но они оказались такими же противоречивыми, как и его душа. Он долго молчал, чувствуя, что склоняется то на одну, то на другую сторону, и наконец сказал:

– После того как штурм закончился неудачей, я не думаю, что у Гавраса есть реальная возможность захватить город, а без столицы он проиграет войну с Ортайясом. Скорее всего, я отправляюсь в Намдален. Под властью Сфранцезов Империя рухнет. Но я в любом случае не буду им служить. Даже йорды, по-моему, лучше, потому что не прячут своего лица под маской.

Приняв такое решение, трибун был далеко не уверен в своей правоте и потом, заканчивая свою речь, сказал:

– Я не буду никому приказывать. Пусть каждый решает этот вопрос сам. Гай, мой друг, мой учитель, я знаю, что ты будешь поступать честно и по-человечески с теми солдатами, которые последуют за тобой.

Они крепко обнялись, и Марк поразился, увидев слезы на глазах ветерана.

– Мужчина поступает так, как считает нужным, – сказал Гай Филипп. – Много лет назад, когда я был совсем молодым, я воевал на стороне Мария, в то время как мой ближайший друг сражался за Суллу. Пока длилась гражданская война, я готов был убить его, если бы смог. Но спустя несколько лет после окончания войны мы случайно встретились в таверне и, как прежде, пили вино до упаду. Пусть так будет и у нас с тобой когда-нибудь.

– Пусть будет так, – шепнул Марк, чувствуя слезы на своем лице.

Виридовикс тоже обнял Гая Филиппа:

– Пусть меня съедят вороны, если я не буду скучать без тебя, толстокожий суслик!

– Мне тоже будет не хватать тебя, большой дикарь!

Привыкшие держать все чувства при себе, Горгидас и Квинт Глабрио обменялись взглядами, тяжело вздохнули, но не сказали ни слова.

– Нет смысла говорить о нашем решении солдатам, иначе весь лагерь загудит, как потревоженный улей, – решил Марк. – Утром, после завтрака, они все узнают. Это хорошее время для раздумий, пусть они делают свой выбор, а мы до тех пор помолчим.

Все четверо согласно кивнули.

Они медленно возвратились в лагерь, каждый знал, что скоро расстанется надолго с друзьями, и был погружен в свою думу. Дикие крики, доносившиеся из-за городских стен, вторгались в их мысли. Вопли в городе производят такое впечатление, что за стенами кипит бунт, а не празднество, горько подумал трибун и мысленно проклял Сфранцезов за то решение, которое вынужден был принять.

Часовые провожали своих офицеров взглядами, солдаты таращились на них, когда те проходили мимо.

– Черт бы тебя побрал! – рявкнул на одного из них Виридовикс. – У меня еще не отросла вторая голова и красных перьев на роже не появилось, так что нечего пялиться, как на чудище!

Вспышка кельта оказалась в этот раз весьма кстати – легионеры вернулись к ужину, разговорам и игре в кости.

– Я вас покину, мне нужно еще помочь раненым, хотя методы мои грубы и несовершенны, – сказал Горгидас.

К большому своему неудовольствию, он все еще лечил раны и болезни настойками и мазями, шинами для переломов и повязками. Нейпос уверял, что у грека есть все необходимые качества, чтобы выучиться видессианскому искусству исцеления, но пока что усилия врача были бесплодны. Скавр подозревал, что это было одной из причин, побудившей его остаться в Видессосе.

Квинт Глабрио последовал за врачом и сказал ему что-то так тихо, что Скавр не смог расслышать слов, но увидел, как грек утвердительно склонил голову.

Кто-то вытащил бурдюк с вином. Виридовикс потянул носом и двинулся вперед, притянутый пряным запахом так же верно, как железный гвоздь магнитом.

Хелвис спала, когда трибун скользнул в палатку. Он коснулся ее щеки, жена шевельнулась, потом медленно, чтобы не разбудить Мальрика и Дости, поднялась с постели.

– Уже поздно, – сказала она, протирая глаза. – Что тебе нужно, Марк?

Скавр коротко рассказал Хелвис о плане ее брата. Она не произнесла ни слова, пока трибун говорил о встрече с намдалени, и, только когда он закончил, спросила:

– Что ты будешь делать?

Вопрос был задан безразличным голосом, но за сдержанностью Хелвис трибун легко угадал напряжение, с которым она ждала ответа.

– Я пойду с ними, – сказал Марк. Причины его поступка не имели сейчас значения. Даже в темноте он увидел, как широко раскрылись ее глаза.

– Ты пойдешь? Мы пойдем? – Хелвис неловко улыбнулась. Она ожидала отрицательного ответа и готова была взорваться. Затем, забыв о спящих детях, громко и счастливо рассмеялась, обвила руками шею Скавра и поцеловала его в губы.

Радость ее не улучшила настроения Марка. Он все еще был подавлен принятым решением, и ее счастье только усилило сомнения, одолевавшие его. Сияющая Хелвис не замечала сумрачного настроения трибуна.

– Когда мы двинемся в путь? – спросила она, тут же со свойственной ей практичностью переходя к делу.

– Я полагаю, дня через три, – неохотно ответил Марк. Названный им срок делал грядущее событие болезненно реальным.

Мальрик проснулся и сердито сказал:

– Вы слишком много говорите. Я хочу спать.

Хелвис подхватила его и прижала к себе.

– Мы много говорим, потому что счастливы. Мы скоро поедем домой.

Слова ее ничего не сказали малышу, родившемуся в Видессосе и не представлявшему жизни вне походного лагеря.

– Как мы можем вернуться «домой»? – спросил он. – Ведь мы уже дома.

– Интересно, как ты объяснишь ему это противоречие? – улыбнулся трибун.

– Цыц, – сказала Хелвис, качая на руках сонного малыша. – Благодарение Фосу, он скоро узнает, что значит это слово на самом деле. И спасибо тебе, милый, за то, что ты дашь ему эту возможность. Я так люблю тебя за это.

Скавр кивнул. Даже приняв решение, он все еще боролся с собой, и похвала показалась ему незаслуженной.

Рано утром трибуна разбудил шум. Он с трудом раскрыл слипающиеся глаза, выругался и резко вскочил с постели. Первой ему в голову пришла мысль, что солдаты узнали о его решении уходить в Намдален. Он быстро накинул плащ и вышел из палатки. Хаос в лагере легко мог превратиться в мятеж.

Вместо того чтобы стоять, как обычно, на утренней поверке перед своими палатками, легионеры, оживленно переговариваясь, сгрудились у западных ворот лагеря, вглядываясь в даль и указывая куда-то вверх, за палисад. Солдаты стояли стеной, и трибуну понадобилось несколько минут, чтобы пробиться в передние ряды. Но даже оказавшись там, он все же не понял, что произошло, что так взбудоражило римлян. Кажется, ничего особенного не видно…

Кто-то тронул его за плечо. Глаза легионера светились от радости, а крепкое скуластое лицо расплылось в улыбке:

– Вот это зрелище! А? Любо-дорого поглядеть!

Марк прищурил глаза, пытаясь понять, что же он проглядел. Впереди высилась насыпь Туризина, за ней были видны фортификационные укрепления города, мощные и молчаливые, как всегда.

Молчаливые… Безлюдные! –