Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

Мужчины и женщины неторопливо брели в тени, как правило, в сторону дающей жизнь реки, чтобы принести оттуда воду в больших сосудах и канистрах. В этом история всей страны: люди берут в реке воду и поливают землю. Раздававшийся неподалеку унылый звук, напоминавший мелодию волынки, подсказал мне, что работает джирд. Под раскидистым тутовым деревом медленно шел бык, вытаскивая из канала чуть подтекающий кожаный мешок с водой, который потом переворачивался, и вода из него стекала в узкий ирригационный канал, внутри которого ее прогоняла система примитивных, но вполне действенных лопастей. Я уверен, что джирд не изменился со времен Навуходоносора. Он казался старым и сиплым обитателем этих мест, на которого не производят ни малейшего воздействия ни прогресс, ни течение времени. И в самом деле, можно вообразить, что части системы джирдов переговариваются на разные тона от рощи к роще, вдоль всего Евфрата, — это голоса древней земли.

На реке я заметил и необычные рыбацкие лодки, их называют гуфа; наверное, Ной отверг их как слишком примитивные и старомодные. Это круглая плетеная корзина, способная вместить до двадцати человек, а некоторые суда могут взять на борт овец и лошадей; для того чтобы они не пропускали воду, плетеные конструкции обмазывали битумом. Я пообещал себе, что непременно пойду в Британский музей и взгляну на лодки-гуфа в залах Ассирии и Вавилона, потому что, я уверен, такие суда должны были существовать на Евфрате с древнейших времен. Лодочники правят черными гуфа с помощью весел, умело передвигаясь вдоль берега, отталкиваясь на мелководье; чтобы причалить, кто-то выпрыгивает за борт и подтягивает лодку на тонком канате к берегу.

Пока я наблюдал за гуфа, три женщины в черном прошли в зеленоватой тени пальм с кувшинами на плечах. Прежде чем наполнить сосуды водой, они подняли вуали, полагая, что их никто не видит, и на мгновение остановились, чтобы поболтать «на реках вавилонских». Теперь, услышав этот псалом, я буду всегда вспоминать маленькую группу на берегу Евфрата — трех женщин в черном на фоне синего неба, пальм и бегущей воды.

Мне бы хотелось подольше остаться в Хилла; сэр Эрнест Уоллис Бадж в книге «По Нилу и Тигру» отметил: «Евреи из Хилла, несомненно, являются потомками тех, кто эмигрировал из той части Вавилона, которая была заселена вплоть до X века н. э., и в течение многих поколений они занимались торговлей антиквариатом». Есть странная ирония, согласная со словами Иеремии, в самой мысли о том, что часть прежнего Вавилона принадлежит теперь потомкам бывших пленников.

Каждое утро, в 8:30, король Гази, младший сын короля Фейсала, проезжал в офис из скромного дворца на западном берегу Тигра. Он пересекал мост Мод и следовал по улице ар-Рашида. Движение останавливалось. Машины, повозки, экипажи, лошади, случайные в городе верблюды отступали к обочине и ждали, пока проедет король.

Впереди ехали два полицейских на мотоциклах: зоркий глаз имел шанс разглядеть в мчащейся мимо машине фигуру в одежде цвета хаки и черных очках. Процессия довольно скромная, в восточном городе она является образцом поучительной пунктуальности; глядя на нее, я невольно вспоминал короля Фейсала: интересно, что бы сказал тот, если бы мог предвидеть все это в дни, когда он вместе с Лоуренсом Аравийским в пустыне, среди пальм оазиса Вади Сафра, готовил восстание.

Как-то утром, как только проехал король, я взял такси и снова отправился в Вавилон. Я прогулялся среди песчаных насыпей и исследовал руины храма Мардука — очередной вавилонский зиккурат.

В ходе раскопок немецкие археологи обнаружили две загадочных подземных комнаты позади святилища. Профессор Колдуэй считает, что это спальни для тех, кто жаждал откровений оракула или проходил лечение сном. Он утверждает, что именно здесь бодрствовали всю ночь военачальники Александра Македонского, пока умирал от лихорадки их повелитель.

Из всех событий, происходивших в Вавилоне, полагаю, нет такого, что затрагивало бы воображение сильнее, чем смерть молодого Александра, которому не исполнилось еще и 33 лет. Смерть человека, за двенадцать лет создавшего новый мир! Записи о его деяниях были сделаны военачальниками, врачом, смотрителями дорог, капитанами его кораблей, но все они канули в вечность; и хотя поздние историки, на рассказы которых мы полагаемся, представляют Македонца всего лишь воином, нечто за пределами литературы сохранило до нашего времени величие его духа. Любой араб в пустыне расскажет вам историю Искандера Зу’л Карнайна — Александра Двурогого; в горах Персии, Индии или его родной Македонии крестьяне все еще говорят о нем, и, хотя их предания с годами обрели фантастические черты, осталась память о том, кто за короткие годы жизни успел стать легендой.

Есть нечто прекрасное и печальное в фигуре Александра, и ни одному из авторов пока не удалось точно это выразить. Вероятно, секрет в том, что сам Александр называл словом потос — стремление, желание, тоска по далекому и недоступному, то состояние ума, которое поздние комментаторы описывали как «человеческую, сердечную тягу, тайную и почти незаметную, мучительную остроту ощущений», беспокойство, которое «постепенно росло и стало движущей силой для завоевания мира». Практически любая работа по истории христианства начинается за три века до Рождества Христова, с рассказа о молодом человеке, который уничтожил барьер между Востоком и Западом, распространил по всему миру греческий язык и культуру, положив начало эпохе эллинизма. Те, кто во всем зрит руку Божию, не увидят в этом ничего случайного. Кажется, наш мир вырос из завоеваний Александра, он медленно, на глубинном уровне готовился к восприятию христианства, как сад готовится к принятию рассады. Святой Павел, порожденный эллинизированным миром, странствовал по Европе, распространяя слово Божие в эллинистических городах. Евангелие было записано на койне — повседневном разговорном греческом, который после завоеваний Александра стал эсперанто эллинистического мира. История Иисуса рассказывалась людям I века на языке рынка и улицы. Значит, ни один христианин не может посетить Вавилон, не испытывая чувства, что здесь, среди холмов черной пыли и желтого песка, скончался тот, кто стал невольным предтечей христианства.

Собственно, подробности смерти Александра хорошо известны, но многое нам хотелось бы узнать.

«Весной 323 года до Рождества Христова весь порядок вещей от Адриатики до Пенджаба зависел от одной воли, одного разума, вскормленного эллинской мыслью. А затем рука Божия, словно совершая фантастический эксперимент, убрала этого человека с игрового поля», —