Убик - Филипп Дик

— Меня зовут Герберт Шенгейт фон Фогельсанг. Вы хотите обратиться ко мне со своей болью, сэр? Милостиво прошу сообщить мне ваше имя и адрес, на тот случай, если нас разъединят. — Хозяин моратория производил впечатление совершенно спокойного человека.

— Произошел несчастный случай, — сказал Джо.

— То, что мы считаем случайностью, — возразил фон Фогельсанг, — есть лишь проявление воли Господней. В некотором смысле любую жизнь можно назвать случайностью. Однако…

— Я не собираюсь вдаваться в теологические дискуссии, — заявил Джо. — Во всяком случае, не сейчас.

— Однако именно в такую минуту — более чем когда-либо — религия дает наибольшее утешение. Умерший был вашим родственником?

— Моим начальником, — ответил Джо. — Это — Глен Ранкитер, президент «Корпорации Ранкитера» из Нью-Йорка. Мы совершим посадку через восемь-девять минут. Не могли бы вы выслать один из ваших грузовиков-холодильников?

— А сейчас он пребывает в холодильнике?

— Нет, — ответил Джо. — Он сейчас загорает на пляже во Флориде.

— Я понял, что ваш шутливый ответ означает подтверждение.

— Я прошу, чтобы ваша машина ждала нас в космопорте, — сказал Джо и отключился. «Теперь нам придется работать при посредничестве этого типа», — подумал он.

— Мы доберемся до Рэя Холлиса, — сказал он собравшимся инерциалам.

— Это как? — спросил Сэмми Мандо. — Пригласим его на место мистера Ранкитера?

— Отыщем его и прикончим, — заявил Джо. — За все то, что он сделал.

«Глен Ранкитер… — думал он. — Замороженный в горизонтальном положении, помещенный в прозрачный пластмассовый гроб, разукрашенный пластиковыми цветочками… Приводимый в состояние активной полужизни раз в месяц сроком на час. Истощающийся, слабеющий, слышащий все с большим трудом. Господи, — подумал он с яростью, — почему из всех людей на свете это выпало именно ему? Ведь в нем было столько жизни, столько энергии!»

— В любом случае, — заметила Венда, — он будет рядом с Эллой.

— В определенном смысле, — согласился Джо. — Надеюсь, мы поместим его в холодильник не слишком… — Он замолчал, не желая высказывать вслух свои мысли. — Я не люблю моратории. И их владельцев. Не выношу Герберта Шенгейта фон Фогельсанга. Почему Ранкитер выбрал швейцарский мораторий? Чем его не устраивал тот, что находится в Нью-Йорке?

— Это швейцарское изобретение, — сказала Эди Дорн. — И согласно исследованиям, проведенным нейтральными фирмами, относительная длительность полужизни в нем более чем на два часа превышает результаты, полученные в других нешвейцарских мораториях. Швейцарцы, кажется, знают какие-то особые способы.

— ООН должна запретить содержание людей в состоянии полужизни, — сказал Джо. — Это нарушает естественный цикл рождений и смертей.

— Если бы Господь был приверженцем полужизни, — иронически заметил Эл Хэммонд, — мы бы все рождались в гробу, наполненном сухим льдом.

— Мы уже в сфере действия микроволнового передатчика из Цюриха, — сказал Дон Денни, сидящий за пультом управления. — Он доведет нас до конца пути. — С хмурым видом он отошел от пульта.

— Хватит хныкать, — обратилась к нему Эди Дорн. — Скажу тебе прямо и грубо: ты только подумай, как нам повезло. Мы все могли бы быть уже мертвыми. Если не от взрыва бомбы, то от лазерного оружия — сразу же после этого. Как только мы приземлимся, тебе сразу станет легче: не надо будет ничего опасаться.

— Уже сам факт, что нам предлагалось отправиться на Луну, — задумчиво произнес Джо, — должен был вызвать подозрение. Из-за пробелов в законах, регулирующих вопросы гражданского права на этой планете. Ранкитер всегда повторял: «Относитесь с недоверием к каждому, кто предложит вам работу за пределами Земли». Будь он жив, именно это он бы сейчас и сказал. «Будьте особенно осторожны, если вас приглашают на Луну. Слишком много профилакториев уже обожглось на этом».

«Если в профилактории он всегда повторял это, то и в моратории, если он вернется к жизни, это будут первые его слова, — подумал Джо. — Так и скажет: «Я всегда с подозрением относился ко всему, что связано с Луной». Хотя слишком уж выгодным был контракт, он не мог от него отказаться, потому и пренебрег осторожностью. На эту приманку его и поймали. Как, кстати, он сам всегда и предсказывал».

Загрохотали тормозные двигатели, приведенные в действие микроволновым передатчиком Цюрихского космопорта. Ракетоплан слегка задрожал.

— Джо, — заговорил Тито Апостос, — тебе придется сообщить Элле о том, что случилось с Ранкитером. Ты это понимаешь?

— С тех пор как мы отправились в обратный путь, я только об этом и думаю, — ответил ему Джо.

Корабль ощутимо сбросил скорость и, управляемый различными вспомогательными гомеостатическими устройствами, пошел на посадку.

— Кроме того, — произнес Джо, — я должен проинформировать Объединение о том, что произошло. А уж они сразу закатят жуткий скандал — как мы позволили заманить себя в ловушку, словно стадо баранов.

— Но ведь Объединение хорошо к нам относится, — напомнил Сэмми Мандо.

— После такого поражения к нам вообще никто не станет хорошо относиться, — заметил Эл Хэммонд.

На краю посадочной площадки в Цюрихе их ждал геликоптер с питанием от солнечных батарей. На нем виднелась надпись: «Мораторий Возлюбленных Собратьев». Рядом с ним стояла личность, напоминающая жука и одетая на европейский манер: твидовая тога, удобные спортивные мокасины, алый шарф и пурпурная шапочка в форме самолетного винта. Как только Джо спустился по трапу ракетоплана на гладкую поверхность посадочного поля, владелец моратория подбежал к нему мелкими шажками, протягивая обтянутую перчаткой руку.

— По вашему виду я могу сказать, что ваш путь не был отмечен радостными событиями, — произнес фон Фогельсанг, обменявшись с Джо коротким рукопожатием. — Могут мои люди подняться на борт и начать…

— Да, — сказал Джо, — поднимайтесь и заберите его.

Сунув руки в карманы, сгорбившийся и печальный, он потащился в сторону кафе космопорта. «Теперь начинается обычная жизнь, — думал он. — Вернулись на Землю. Холлис нас не прикончил — и то повезло. Операция на Луне ловушка, в которую мы попали, кошмары и ужасы, которые мы пережили, — все позади. Начинается новая фаза, на ход которой мы не можем оказать непосредственного влияния».

— Прошу пять центов, — сообщили двери кафе, не желая открываться. Он подождал, пока из кафе выйдет парочка, ловко проскочил мимо них, подошел к свободному столику и сел, сгорбившись и опершись обеими руками о его крышку.