Взлет и падение Третьего Рейха - Уильям Ширер

Из трофейных архивов министерства иностранных дел становится ясно, что так оно и было. Первым шагом, по мнению Германии, должно было стать улучшение торговых отношений между двумя странами. В меморандуме министерства иностранных дел от 4 ноября 1938 года говорится о «настойчивом требовании из ведомства фельдмаршала Геринга хотя бы попытаться реактивировать… торговлю с Россией, особенно в той части, где речь идет о русском сырье». Сроки советско-германских торговых соглашений истекали в конце года, и документы с Вильгельмштрассе изобилуют материалами о валетах и падениях во время переговоров о их возобновлении. Каждая из сторон относилась к другой с большим подозрением, и все-таки они медленно, но неуклонно сближались. 22 ноября в Москве состоялись переговоры между представителями внешнеторговых организаций Советского Союза и известным немецким специалистом по урегулированию экономических конфликтов Юлиусом Шнурре.

Вскоре после Нового года посол СССР в Берлине Мерекалов прибыл на Вильгельмштрассе, что делал нечасто, чтобы сообщить:

«Советский Союз намерен положить начало новой эре в германо-советских экономических отношениях». В течение нескольких последующих недель велись многообещающие переговоры, но в феврале 1939 года они практически прекратились.

10 марта 1939 года Сталин выступил с большой речью на первом заседании XVIII съезда партии. Через три дня внимательный Шуленбург представил отчет об этой речи в Берлин. Он считал знаменательным тот факт, что «ирония Сталина и его критика были направлены в гораздо большей степени против Англии, чем против так называемых государств-агрессоров, в частности Германии». Посол выделял замечание Сталина о том, что слабость демократических держав со своей очевидностью подчеркивается тем фактом, что они отказались от политики коллективной безопасности, и переходом их на позицию невмешательства, на позицию нейтралитета. Подоплекой этой политики было стремление натравить государства-агрессоры на их жертвы. Далее он цитировал советского диктатора, который обвинял страны Запада в том, что они ведут двурушническую политику, «толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора… Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии… и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований».

В заключение Сталин сформулировал основные принципы в области внешней политики:

«1. Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами;

2. …Не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками…»

Человек, принимавший в России окончательные решения, открыто предупреждал, что Советский Союз не намерен оказаться втянутым в войну с нацистской Германией во имя спасения Англии и Франции. Если в Лондоне это предупреждение проигнорировали, то в Берлине на него обратили внимание[48].

Из речи Сталина и из некоторых дипломатических обменов, последовавших вскоре, явствует, что советская внешняя политика была очень осторожной, но вместе с тем открытой. 15 марта, через три дня после оккупации нацистами Чехословакии, правительство России предложило, о чем мы уже рассказывали, созвать конференцию шести держав с целью обсудить меры по предотвращению дальнейшей агрессии. Это предложение Чемберлен назвал «преждевременным»[49]. Произошло это 18 марта. Через два дня в официальном коммюнике Москвы, которое было спешно передано по телеграфу немецким послом в Берлин, отрицался тот факт, что Советский Союз предлагал Польше и Румынии помощь «в случае, если они станут жертвами агрессии». Причина: «Ни Польша, ни Румыния не обращались к Советскому правительству за помощью и не информировали (его) об опасности, грозящей им».

Односторонняя гарантия, данная Англией Польше 31 марта, вероятно, помогла Сталину убедиться в том, что Англия предпочитает союз с поляками союзу с Россией и что Чемберлен, как и в случае с Мюнхеном, намерен отстранять Советский Союз от решения европейских проблем.

В сложившейся ситуации немцы и итальянцы увидели для себя некоторые перспективы. Геринг, к этому времени оказывавший серьезное влияние на Гитлера в вопросах внешней политики, 16 апреля встретился в Риме с Муссолини и обратил внимание дуче на речь Сталина на съезде коммунистической партии. Особенно сильное впечатление произвело на маршала заявление советского диктатора, что «русские не позволят делать из себя пушечное мясо для капиталистических государств». Он сказал, что поинтересуется у фюрера, нельзя ли осторожно выяснить перспективы сближения с Россией. Согласно немецкому меморандуму, дуче приветствовал сближение между государствами оси и Советским Союзом. Он также уловил, что в Москве происходят перемены, и полагал, что сближение может быть осуществлено «сравнительно легко».

«Нашей задачей, — говорил Муссолини, — будет убедить Россию холодно отреагировать на проводимую Англией политику окружения, что соответствует высказываниям Сталина в его речи… Более того, в своей идеологической борьбе против плутократии и капитализма державы оси в некотором роде имеют общие с русским режимом цели».

Это был радикальный поворот в политике держав оси. Чемберлен был бы крайне удивлен, узнав об этом. Удивило бы это, вероятно, и Литвинова.

16 апреля, в тот самый день, когда Геринг беседовал с Муссолини, советский нарком (министр) иностранных дел принял английского посла в Москве и выступил с официальным предложением заключить трехсторонний договор о взаимопомощи между Англией, Францией и Советским Союзом. Предлагалось подписать военную конвенцию трех государств, к которой могла при желании присоединиться Польша. Подписавшиеся должны были гарантировать безопасность всех государств Центральной и Восточной Европы, которые считают, что для них существует угроза со стороны нацистской Германии. Это была последняя попытка Литвинова организовать союз, направленный против Третьего Рейха. Нарком поставил на карту свою карьеру, пытаясь остановить Гитлера коллективными мерами; он полагал, что ему наконец-то удастся объединить для этой цели демократические страны Запада и Россию. Черчилль в своей речи от 4 мая, сожалея, что предложения России до сих пор не приняты в Лондоне, сказал, что «невозможно создать на Востоке фронт против нацистской агрессии без активной помощи со стороны России». Ни одно другое государство Восточной Европы — и уж, конечно, ни Польша — не обладало достаточными силами, чтобы держать фронт в этом регионе. И все-таки предложения русских огорошили Лондон и Париж.

Но еще до того, как они были отвергнуты, Сталин сделал серьезный шаг в ином направлении.

17 апреля, на следующий день после того как Литвинов выступил со своим далеко идущим предложением, советский посол в Берлине нанес визит Вайцзекеру в министерстве иностранных дел. Как записал статс-секретарь, это был первый визит Мерекалова за все время пребывания на занимаемом посту. После обмена общими фразами о германо-русских экономических отношениях посол сказал приблизительно следующее:

«Русская политика всегда следовала прямым курсом. Идеологические разногласия мало повлияли на отношения между Россией и Италией, не должны они повлиять и на отношения с Германией. Россия не воспользовалась существующими трениями между государствами Запада и Германией и не намерена ими воспользоваться, поэтому нет причин, по которым между нашими странами не могли бы существовать нормальные отношения. А нормальные отношения всегда могут улучшиться».

К этому, очевидно, и клонил Мерекалов, на этом он и закончил беседу, добавив, что через пару дней собирается в Москву.

В столице СССР, куда вернулся посол, что-то затевалось. Выяснилось это 3 мая, когда советские газеты в информационном разделе сообщили о том, что Литвинов освобожден от должности Народного комиссара иностранных дел по собственной просьбе, а его место занял Председатель Совета Народных Комиссаров Вячеслав Молотов. Немецкий поверенный в делах на следующий день докладывал в Берлин:

«Внезапная замена вызвала здесь крайнее удивление… Поскольку Литвинов принимал посла Британии 2 мая и накануне был на параде, причиной его отставки могло явиться только внезапное решение Сталина… На последнем съезде партии Сталин говорил о том, что Советский Союз не должен оказаться втянутым в конфликт. Молотов — не еврей, известен как «один из самых близких друзей и соратников» Сталина. Его назначение должно, вероятно, служить гарантией, что внешняя политика будет проводиться строго по предначертаниям Сталина».