А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.1 - Аркадий и Борис Стругацкие
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не советую,— сказал Бэла.
— А в чем дело?
— Я закроюсь на же-восемь, и у вас висит ферзь.
Инженер некоторое время размышлял.
— Да, пожалуй,— сказал он.— Шаха не будет.
— Глупо было бы отрицать опасность мещанства,— сказал Бэла.— Кто-то из ваших деятелей правильно сказал, что идеология маленького хозяйчика представляет для коммунизма большую опасность, чем забытая теперь водородная бомба. Только адресовал он эту опасность неправильно. Не для коммунизма, а для всего человечества опасно мещанство. Потому что в ваших рассуждениях, Сэм, есть одна ошибка. Мещанин — это все-таки тоже человек, и ему всегда хочется большего. Но поскольку он в то же время и скотина, это стремление к большему по необходимости принимает самые чудовищные формы. Например, жажда власти. Жажда поклонения. Жажда популярности. Когда двое таких вот сталкиваются, они рвут друг друга, как собаки. А когда двое таких сговариваются, они рвут в клочья окружающих. И начинаются веселенькие штучки вроде фашизма, сегрегации, геноцида. И прежде всего поэтому мы ведем борьбу против мещанства. И скоро вы вынуждены будете начать такую войну просто для того, чтобы не задохнуться в собственном навозе. Помните поход учителей в Вашингтон в позапрошлом году?
— Помню,— сказал Ливингтон.— И помню, чем он кончился. И если вы в этом тоже правы, это означает только, что мы все обречены задохнуться в собственном навозе. Потому что бороться с мещанством — это все равно что резать воду ножом.
— Инженер,— насмешливо сказал Бэла,— это утверждение столь же голословно, как Апокалипсис. Вы просто пессимист. Как это там?.. «Преступники возвысятся над героями, мудрецы будут молчать, а глупцы будут говорить; ничто из того, что люди думают, не осуществится».
— Ну что ж,— сказал Ливингтон.— Были и такие времена. И я, конечно, пессимист. С чего это мне быть оптимистом? Да и вам тоже.
— Я не пессимист,— сказал Бэла.— Я просто плохой работник. Но время нищих духом прошло, Сэм. Оно давно миновало, как сказано в том же Апокалипсисе.
Дверь распахнулась, и на пороге остановился высокий человек с залысым лбом и бледным, слегка обрюзгшим лицом. Бэла застыл, всматриваясь. Через секунду он узнал его. «Ну вот и все,— подумал он с тоской и облегчением.— Вот и конец». Человек скользнул взглядом по инженеру и шагнул в комнату. Теперь он смотрел только на Бэлу.
— Я генеральный инспектор МУКСа,— сказал он.— Моя фамилия Юрковский.
Бэла встал. Инженер тоже почтительно встал. За Юрковским в комнату вошел громадный загорелый человек в мешковатом синем комбинезоне. Он скользнул взглядом по Бэле и стал смотреть на инженера.
— Прошу меня извинить,— сказал инженер и вышел. Дверь за ним закрылась. Пройдя несколько шагов по коридору, инженер остановился и задумчиво засвистел. Затем он достал сигарету и закурил. «Так,— подумал он.— Идеологическая борьба на Бамберге входит в новую фазу. Надо срочно принять меры».
Размышляя, он пошел по коридору, все ускоряя шаг. В лифт он уже почти вбежал. Поднявшись на самый верхний этаж, он направился в радиорубку. Дежурный радист посмотрел на него с удивлением.
— Что случилось, мистер Ливингтон? — спросил он.
Ливингтон провел ладонью по мокрому лбу.
— Я получил плохие вести из дому,— сказал он отрывисто.— Когда ближайший сеанс с Землей?
— Через полчаса,— сказал радист.
Ливингтон присел к столику, вырвал из блокнота лист бумаги и быстро написал радиограмму.
— Отправьте срочно, Майкл,— сказал он, протягивая листок радисту.— Это очень важно.
Радист взглянул на листок и удивленно свистнул.
— Зачем это вам понадобилось? — спросил он.— Кто же продает «Спэйс Перл» в конце года?
— Мне срочно нужны наличные,— сказал инженер и вышел.
Радист положил листок перед собой и задумался.
Юрковский сел и отодвинул локтем шахматную доску. Жилин сел в стороне.
— Осрамились, товарищ Барабаш,— сказал Юрковский негромко.
— Да,— сказал Бэла и глотнул.
— Откуда на Бамбергу попадает спирт, вы выяснили?
— Нет. Скорее всего, спирт гонят прямо здесь.
— За последний год компания отправила на Бамбергу четыре транспорта с прессованной клетчаткой. Для каких работ на Бамберге нужно столько клетчатки?
— Не знаю,— сказал Бэла,— Не знаю таких работ.
— Я тоже не знаю. Из клетчатки гонят спирт, товарищ Барабаш. Это ясно даже и ежу.
Бэла молчал.
— Кто на Бамберге имеет оружие? — спросил Юрковский.
— Не знаю,— сказал Бэла,— Я не мог выяснить.
— Но оружие все-таки есть?
— Да.
— Кто санкционирует сверхурочные работы?
— Их никто не запрещает.
— Вы обращались к управляющему?
Бэла сжал руки.
— К этой сволочи я обращался двадцать раз. Он ни о чем не желает слушать. Он ничего не видит, не слышит и не понимает. Он очень сожалеет, что у меня плохие источники информации. Знаете что, Владимир Сергеевич, либо вы меня отсюда снимайте к чертовой матери, либо дайте мне полномочия расстреливать гадов. Я ничего не могу сделать. Я вразумлял. Я просил. Я угрожал. Я даже пытался бить морды. Это стена. Для всех рабочих комиссар МУКСа — красное пугало. Разговаривать со мной никто не желает. «I don’t know anything and it’s not any damn business of yours» [10]. Плевать они хотели на международное трудовое законодательство. Я больше так не могу. Видели плакаты на стенах?
Юрковский задумчиво смотрел на него, вертя в пальцах белого ферзя.
— Здесь не на кого опереться,— продолжал Бэла.— Это либо бандиты, либо тихая дрянь, которая мечтает только о том, чтобы набить свой карман, и ей наплевать, сдохнет она после этого или нет. Ведь у них настоящие люди сюда не идут. Отбросы, неудачники. Люмпены. У меня руки трясутся по вечерам от всего этого. Я не могу спать. Позавчера меня пригласили подписать протокол о несчастном случае. Я отказался: совершенно ясно, что человеку вспороли скафандр автогеном. Тогда этот подлец, секретарь профсоюза, сказал, что будет на меня жаловаться. Месяц назад на Бамберге появляются и в то же утро исчезают три девицы.
Я иду к управляющему, и этот стервец смеется мне в лицо: «У вас галлюцинации, мистер комиссар, вам пора вернуться к вашей жене, вам уже мерещатся девки». В конце концов в меня трижды стреляли. Да, да, я знаю, что ни один дурак не старался в меня попасть. Но мне от этого не легче. И подумать только, меня посадили сюда, чтобы охранять жизнь и здоровье этих обормотов! Да провались они все...
Бэла замолчал и хрустнул пальцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});