И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

– Страшно мне даже представить, что потом начнётся! – через пару томительных минут прохрипел боярин.

– Начнётся празднование Великой Победы и награждение непричастных, – хмыкнул Пожарский, – Я для думцев специальные медали отолью. Назовём её, медаль эту: "За вспомоществование Великой Победе". Ну, или как‑нибудь похоже.

– Не по годам ты разумен зятёк. Что ж, пойду собираться. Выступаем‑то когда?

– Вот как вернёшься, князь, из Москвы и выступаем, нам спешить особо некуда, нужно чтобы ляхи начали все силы к Смоленску собирать.

– Точно ли патриарху Филарету не говорить? – напоследок попытался опять поспорить Долгоруков.

– Если о нашем плане прознает хоть один человек, то ничего не выйдет, – пожал плечами Пётр, – Ты уверен, боярин, что патриарх со старыми друзьями посоветоваться не захочет, а что знают трое, то знает свинья.

– Ну, да поможет нам бог, пошёл я собираться.

– Подожди боярин. Есть у меня ещё одна мысль. Нужно письмецо отцу моему переслать, но чтобы Государь его сначала прочитал. Только Государь и никто другой.

Событие тридцать второе

Василий Петрович Полуяров подводил итоги очередного года. Всё, все злаковые убрали, можно и посчитаться. Начал агроном с опытного поля Зосимы Олександрова, туда посеяли перебранную пшеницу яровую, привезённую из Курляндии. К полям подошли на совесть, весной произвестковали и вывезли навозу не мало, да ещё и отходы от производства поташа туда высыпали. Но чуда не произошло. Собрали очень хороший урожай – тридцать пять центнеров с гектара, если перевести кади и чети на новые величины. Многие крестьяне и на его "полуяровке" столько же собрали. Ячмень из той же Курляндии у Зосимы дал и того меньше двадцать шесть центнеров. Тем не менее, Василий бросать эксперимент с заграничными культурами не собирался. Он выкупил весь урожай у Олександрова и засадил монашек на переборку, вернее на три переборки, сначала отделить зерна от мусора и овсюга, потом выбрать крупные зёрна, а потом ещё раз выбрать крупные из крупных. Поглядим, на урожай следующего года.

Яровая рожь, привезённая купцом из Речи Посполитой, была весной отдана Епифану Воронову и дала при тех же трудозатратах двадцать семь центнеров. Тоже не лучше выпестованной им местной ржи. Что ж и здесь эксперимент продолжим.

Местные сорта ржи и пшеницы яровой уже выращиваемые третий год с двойной переборкой и прожаркой дали на круг тридцать один центнер с гектара. Это пусть на десять процентов, но лучше прошлогоднего. На следующий год и здесь нужно будет завести опытовые поля и перебрать для них семена три раза. Урожай и так народ порадовал. Опять пришлось все войска отправлять на "битву за урожай", как шутит князь Пожарский. В этот раз и овёс с ячменём были перебраны и тоже не подвели.

Ещё летом Василий объехал всех крестьян Пурецкой и Жарской волостей, и дал им задание выбрать и принести самые крупные морковки, теперь в амбаре у Трофима Пристукина, пересыпанная песком промытым, эта морковь дожидалась весны, чтобы быть посажена для получения семян. Теперь будем ещё и морковкой заниматься. А ещё таким же образом поступили с репой. Трофим теперь будет помощником у Василия по выведению более урожайных огородных культур. На следующий год запланировано заняться капустой и огурцами.

В "зоопарке" у Кости Фомина семь верблюдиц благополучно произвели на свет верблюжат. "Зоопарком" эту заимку Пётр Дмитриевич назвал, по латыни это значит – лес для животных. Хозяйство Кости и находится на опушке леса, якам у нас жарко летом, вот они в лес, поближе к болоту и забираются. Князь из Казани и Уфы прислал ещё четырнадцать верблюдов, и теперь вместе с верблюжатами их скопилось ровно сорок. На следующий год ожидается ещё одиннадцать верблюжат. Весной всех девятнадцать старых обитателей зоопарка постригли, да ещё всю зиму вычёсывали, в итоге набралось двести двадцать килограммов шерсти. Шерсть разделили на три кучки по цветам и отдали на ткацкую фабрику для выделки нити. Пётр Дмитриевич дал команду пока пересыпать всё это полынью от моли и хранить до следующего года. Хочет он найти специалиста по вязанию ковров и попробовать научиться и у нас ковры делать.

Як огулял и свою самку и двух предоставленных ему коров и сейчас имеются три телёночка. Ячиха отелилась бычком, а обе коровы тёлочками мохнатыми с лошадиным хвостом, князь их "хайнаками" обзывает. Яков тоже и вычёсывали и постригли на лето, но шерсти получилось мало, всего‑то три килограмма. Сплошное разорение, как говорится, ни шерсти, ни молока, один навоз. Ладно, охота Петру Дмитриевичу иметь зоопарк пусть будет, дети вон ходят кататься на верблюдах. Где ещё на Руси можно на верблюде покататься?

Жеребята прошлого года, наконец, подросли, и стало понятно, кого выбирать для потомства на племя в следующем году. Дестриэ, уменьшившиеся в количестве после набега на Вершилово старшего Пожарского, принесли жеребят уже в третий раз. Вернее кобылы, спаренные с дестриэ. Сейчас ещё говорить о породе рано, но судя по двухлеткам, неплохие выйдут кони, самое то, для войска, здоровущие, выносливые и смирные. Чего не скажешь об арабских скакунах и кохейланах. Вот тем бы всё играть и резвиться, сладу с ними нет. Омар, купец, что привозит кохейланов, появился и этим летом, привёз ещё пять кобыл и три жеребца. Не маленький табун этих красавцев уже набирается. Денег Омар не взял, поменял коней на две вазы фарфоровые специально для него сделанные с затейливым переплетением зелёных полос и чёрточек. Понятно, две таких больших вазы стоят гораздо дороже восьми лошадей, но Пожарский велел купца не обижать, вазы ещё наделаем, а вот новый рынок сбыта продукции освоим и коней замечательных получим. Полуяров прощаясь с Омаром, предложил ему, по наказу князя Пожарского, на следующий год привезти на продажу красивые ковры и если получиться рабов или просто мастеров, умеющих ковры вязать, а так же если это возможно десяток воинов или телохранителей. За всё обещали расплатиться фарфором или цветным стеклом. Купцу кроме того были предоставлены, как образцы товара перьевые ручки, чернильницы и бумага. Если будет спрос, то милости прошу, приезжайте, покупайте. Омар уехал довольный и окрылённый открывающимися перспективами.

Кроме этого купца были и другие. Весной просто столпотворение было от желающих на семена его "полуяровку" получить. Пожарский продавать разрешил, но только один раз от мусора и овсюга перебранную и прожаренную от спорыньи. Цена из‑за этого была не маленькая, но распродали всё что приготовили, да ещё и куча купцов ни с чем уехала. Теперь нужно готовиться к новому весеннему наплыву купцов. Уже и с Казани и с Владимира приезжали, даже московский один гость был. Мог ли Василий Петрович ещё три года назад подумывать о таком, ведь из‑за его ржи и пшеницы настоящие драки с кровопусканием ведутся.

Да, бог с ними, с драками, крестьяне свечи ставят в храме за многие лета "нашему Полуярову". А ещё в семье Василия Петровича родилась девочка Маша.

Событие тридцать третье

Пётр Дмитриевич Пожарский стоял перед большим караваном переселенцев и не знал, что с ними делать. Они с Марией ходили осматривать их дворец. Здание уже возвели во все четыре этажа и черепицу на крышу уложили. Сейчас вставляли рамы и стеклили их. Процесс не быстрый. Пожарский подсчитал, что заводу по производству оконного стекла придётся целый месяц работать на остекление его "Лувра". В здание было больше сотни залов, комнат и комнаток и везде огромные двойные окна, а в спальных помещениях даже тройные. Они как раз размышляли с Машей, где будет детская, когда прибежал мэр Вершилова Коровин и сказал, что приехали переселенцы, и грамотки от царя у них нет.

Оказалось всё просто. Это была третья волна. Пётр знал, что её не миновать. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Переселенцы были из Риги. Это были не крестьяне и не учёные. Товарищи были мастерами. И были они родственниками его рейтар или их жён, приехавших к ним весной. Народ обжился и написал родичам, что тут молочные реки и кисельные берега. Немцы всегда были лёгкими на подъём. Тем более Риге не избежать очередного нападения шведов.