Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

Она похудела, под глазами легли синяки, а знаменитая роскошная седина потускнела. Зеленое шелковое платье висело на ней мешком.

Она, наверное, сейчас носит зеленое, потому что вычитала, что зеленое улучшает цвет лица: по закону дополнения цветов. На самом деле оно превращало ее в утопленницу.

– Садитесь, – сказала она.

Дома у нее были удобные кресла. Не то что в кабинете.

– Чаю? Кофе?

– Если можно, кофе.

Издалека, из кухни, доносился звон посуды, я решил, что там трудится молодая, не очень красивая горничная в передничке, но к нам вышел широкоплечий молодой человек, держа на огромных руках серебряный поднос. На подносе чуть подрагивали тончайшие бело-синие чашки. ЛФЗ, узор «тетерева», если я не ошибаюсь. Такие считались неплохим подарком еще в советские времена. Плюс сахарница и молочник. Это вам не «Дулево» с его цветастыми огромными заварочными чайниками. Питер, культурная столица.

– Спасибо, Дима. Можете идти, – сказала она властно.

И, хотя я ни о чем не спрашивал, пояснила:

– Это мой курсант. У него пересдача.

Курсант был в футболке, синих адидасовских тренировочных и без носков.

Я пожал плечами. Левицкая славилась своим темпераментом не меньше, чем своими бриллиантами.

– Это мой последний курс, – сказала она, – больше не будет. Не важно. У нас с вами, кажется, есть о чем поговорить.

Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и я разлил по чашкам из серебряного кофейника. Диме вполне можно было засчитать пересдачу. Кофе был хорошим.

– Эмма Генриховна, – сказал я, – я не меньше вас заинтересован в том, чтобы найти Сметанкина.

Она моргнула. Глаза у нее были накрашены. Но тушь на ресницах слиплась, и потому они торчали, как иголочки.

– Этот интерес у меня, как и у вас, очень личный.

Она чуть приподняла брови. Сегодня на ней был лишь бриллиантовый кельтский крест на цепочке. Почему кельтский? Она же не готка!

Наверное, тоже кто-нибудь подарил.

– Вы, наверное, заметили, что за столом в «Палас-отеле» я сидел рядом с некоей девушкой…

– Нет, – сказала она, – не заметила.

Еще бы. Такие, как она, не очень-то замечают девушек. Да и до меня ей было мало дела. Ей было дело только до Сметанкина.

– Не важно. Так вот. Она родственница Сметанкина.

Во всяком случае, она так утверждает, подумал я.

– И я хочу ее найти. Я люблю ее, понимаете?

– Более-менее понимаю, – сказала она.

На самом деле она, наверное, никогда никого не любила в прямом смысле этого слова. Обходилась без этого.

– В связи с этим у меня есть несколько вопросов. Но они… несколько личные.

– Ничего, – сказала она, – это не страшно. После этого приема в «Палас-отеле» у меня уже нет ничего личного. Спрашивайте.

– Скажите, вы следили за судьбой Сережи постоянно? От его рождения до появления здесь?

Она покачала головой. Седые волосы плотно прилегали к черепу, и я с ужасом и жалостью увидел, что сквозь них просвечивает розовая кожа.

– Нет, – сказала она, – на какое-то время я потеряла его из виду.

– На какое?

Она потерла лицо ладонями. Сверкнули бриллианты.

– Надолго, – призналась она наконец. – Ему было лет десять. Одиннадцать. Не помню. Да, я в этот год защитилась, значит одиннадцать. Я позвонила им, в администрацию, по межгороду, и мне сказали, что год назад в детдоме был пожар. Никто не пострадал, но сгорело одно крыло здания, и часть детей перевели в другие учреждения. И Сережу вместе с ними. Я спросила куда, но они сказали, что там какая-то путаница с документами, не помню.

Она, получается, звонила в детдом раз в год. А то и реже.

– Я пыталась навести справки, но все время были другие, более важные дела. Тогда мне казалось, что были другие важные дела.

– Но как вы тогда узнали, что это именно он? Я имею в виду, когда он сюда приехал?

– У меня связи шире, чем тогда. Я попросила навести справки. Мои друзья в Красноярске позвонили в паспортный стол. Это он. Сергей Сергеевич Сметанкин, до последнего времени проживал в городе Красноярске на улице…

– Мангазейской?

Она удивилась:

– Откуда вы знаете? Впрочем, да. Вы же были близки.

– А можно точный адрес?

– Зачем? – опять удивилась она. – Ах да. Девушка. Знаете что? Может, это к лучшему. Вы ведь собираетесь туда? Очень хорошо. Я оплачу поездку. Вы… поговорите с ним. Скажите ему, чтобы приехал. Хотя бы ненадолго. Он ведь, кажется, привязан к вашему отцу.

– Был привязан.

– Ах да. Мне говорили. Соболезную. Так вот, его адрес.

Папа ее тоже не интересовал. Понятно, что она сделала такую карьеру, – ее вообще не интересовали люди. Только цели.

Она достала из роскошной визитницы квадратик, на котором аккуратным почерком было написано: «Сметанкин Сергей Сергеевич, г. Красноярск, ул. Мангазейская, дом 8, кв. 21».

Я перевернул карточку. Это была визитка одного из самых известных в городе гинекологов. Даже я его знал.

Почему я сказал «Мангазейская»? Рогнеда ведь говорила, он давно с ними не живет. Что он бросил их, когда она была еще маленькая. Тут что-то не так. Впрочем, тут все не так. Надо бы мне купить хороший пуховик и ботинки на гортексе. Там, наверное, уже зима.

– Почему Сергей Сергеевич? – спросил я неожиданно для себя.

– Его отца звали Сергеем. Скажите ему…

Она вздохнула и на миг закрыла глаза, словно прислушиваясь к себе.

– Скажите ему, чтобы он поторапливался.

– Хорошо. – Она не требовала сочувствия, и мне не надо было его выказывать. Это почти всегда получается фальшиво, если надо выказывать сочувствие. – А скажите, там с вами на курсах… в Красноярске… Не училась такая Таня? Татьяна Васильевна Ларина?

Мама так и не взяла папину фамилию. Наверное, полагала, что Ларина все-таки звучит лучше. Так оно и есть, в общем-то.

– Нет, – сказала она, – не припомню. Там вообще сплошь были женщины. Бедняги, согнали всех в одну кучу. Как овец. Одна тоже была на седьмом месяце. Все время ходила блевать в сортир. Токсикоз. Ее Таня звали? Не помню. Правда, не помню.

Я надвинул капюшон парки, но снег все равно бил в лицо острыми злыми иголочками. Огни фонарей и домов дрожали за его густой подвижной сетью. Под ногами тоже был снег, утоптанный, то желтый, то синий, вспыхивающий короткими вспышками.

Я так и думал, здесь была уже зима. И давно.

Люди к ней привыкли.

Я остановил встречного прохожего с мерзнущей собакой на поводке и спросил дорогу. Люди с собаками всегда знают дорогу.

– Вы проехали, – сказал он, – это мясокомбинат. Ничего страшного, вернитесь назад и дойдите до пересечения со Второй Таймырской. Там направо.

– Долго?

– Нет, – сказал он, – совсем недолго. Минут двадцать.

Настоящий потомок первопроходцев.

Снег скрипел под гортексными ботинками, и моя тень то сокращалась, то разбухала в свете фонарей.

У подъезда в столбе света снег крутился, как тысяча мелких бабочек.

Кодовый замок был выломан, но в подъезде было тепло. На плиточном полу натекла лужа воды.

Я поднялся на второй этаж и надавил ладонью на кнопку звонка.

Я слышал, как он заливается за дверью искусственной птичьей трелью, но никто не открывал. Я надавил еще раз и не отпускал.

– Кто тама? – спросили