Цикада и сверчок (сборник) - Ясунари Кавабата

– Что, так спать хочется?

– Угу.

– Хочешь, я отведу тебя в такое место, где ты сможешь как следует выспаться?

– Неужели в гостиницу отведешь?

Харуёси положил ее спать в своем автомобиле.

– И почему ты отсюда не сбежишь?

– А как я, по-твоему, это сделаю?

– А чем ты занимаешься?

– Днем ничего не делаю. А твоя машина всегда здесь стоит? Можно я к тебе буду спать приходить?

– А ты хотела бы стать такой же, как эти танцовщицы?

– А чем это лучше?

Эту-то девочку Харуёси и определил в няньки к Коматиё.

6

Коматиё отправилась на гастроли. Девочка, на которую был оставлен ребенок, пришла к Харуёси в слезах. Она вспомнила, что умеет плакать. Она уже так привыкла быть одной, а тут ребенок заставил ее вернуться к жизни.

Что мог предложить ей в утешение Харуёси? Только посадить в свой автомобиль и покружить по улицам. Но ему вскоре пришлось вспомнить, что бензин на исходе. Он остановился у заправки возле железнодорожного моста. Она была похожа на желтый ящик. Продавщица была накрашена. Позади ящика был каменный забор, а за забором – плоское пространство асфальта, под которым хранился бензин.

– У тебя деньги-то есть? – шепотом спросил он девочку. Она мотнула головой. Тогда он почесал в затылке и зашел на заправку.

– Слышь, сестричка, может, отольешь в долг немного?

– О чем ты? Если б я тебя знала, тогда другое дело. А ты даже не взрослый. И вообще, у нас здесь как в телефонной будке: опустил монетку, тогда и разговаривай.

– Ну и что мне теперь делать?

– Есть здесь один нехороший человек. Вот у него и попроси.

– Ну что, пойдем попросим? – спросил Харуёси.

По возвращении на бензоколонку девочка заплатила за бензин.

Огни парка Уэно уже погасли, они были вдвоем в машине с потушенными фарами. Именно тогда их и застукал полицейский.

7

Старенький «фордик» Харуёси рассыпался на части. А ту девушку, что гнездилась в парке, у него отобрали. Так случается в мире мужчин.

Девушка очутилась в колонии для малолетних. Водитель стал учеником у комика.

Между парком и колонией существовала постоянная связь. Стало известно, что девушка родила ребенка. Говорили, что, как только где-то пахло бензином, она всегда вспоминала Харуёси. А куда потом подевался он сам, то неизвестно.

Вот и окончен рассказ о том, как покрывались белым головы зрителей… Падала, падала вниз пудреная пыльца…

[1930]

Привязанный муж

Нет никакого сомнения в том факте, что мужья привязаны к своим женам. Кроме того, зарегистрированы случаи, когда жена привязывает к себе мужа в буквальном смысле этого слова – какой-нибудь бечевой или чем там еще. Бывает, что за руку. Бывает, что и за ногу. Ну вот, например, вообразите себе, что жена обездвижена тяжкой болезнью. Муж исполняет роль сиделки. Больной жене весьма утомительно каждый раз подавать голос, чтобы разбудить мужа. А ведь бывает еще хуже: парализованная жена почивает в спальне, а вот ее муж расположился в другой комнате. И как тогда ей разбудить своего муженька? Мне кажется, что лучше всего было бы привязать к его руке настоящую веревку и подергать за нее.

Больной жене всегда весьма грустно. И потому непременно находится какой-нибудь важный повод, чтобы разбудить мужа. Вон облетают под осенним ветром листья, вот сон нехороший привиделся. Да и вообще – мыши скребутся. Словом, есть о чем поговорить. Потому что как-то нехорошо выходит – она тут бодрствует, а он, видите ли, почивать изволит.

«В последнее время вы ведете себя весьма странно. Я дергаю-дергаю, а вы все спите и спите. Нужно бы к веревочке колокольчик привязать. Такой ма-аленький колокольчик из чистого серебра». Вот такие затеи приходят ей в голову. А теперь вообразите себе осеннюю ночь и звон этого серебряного колокольчика, поднимающего мужа с постели. Очень грустная эта музыка получается.

Ранко практиковала привязывание мужа за ногу. В то же время она была поклонницей совсем другой музыки – весьма далекой от дребезжания колокольчика, приводимого в движение дрожащей и болезненной рукой. Ранко танцевала в кафе-шантане. И хотя с наступлением осени становилось все холоднее, а ее раскрашенное тело на пути от гримерной к сцене успевало покрыться гусиной кожей, под звуки джаза довольно скоро ее пудра промокала от пота. И тот, кто чересчур внимательно наблюдал за движениями ее ног, будто бы живших своей отдельной и беззаботной жизнью, вряд ли мог представить себе, что бечева соединяла их с одним-единственным мужчиной. Я говорю «соединяла бечева», но на самом-то деле это именно Ранко привязывала мужа за ногу.

Было уже десять вечера, когда Ранко залезла в ванну при гримерной. Только четыре дня из десяти она могла позволить себе такое. В остальные шесть репетиции заканчивались в два, в три, а то и на рассвете. И хотя в ее доме возле парка Асакуса проживало немало людей из театрального мира, все равно в час ночи парадную дверь запирали на «собачку», так что открыть ее можно было только изнутри.

В гримерной Ранко как-то нечаянно обмолвилась:

– Мы живем на третьем этаже и делаем так: спускаем из окна веревку. А веревку он привязывает к ноге. Я снизу подергаю – он проснется и откроет мне дверь.

– То есть ты живешь с настоящим канатом?

(«Канатом» в театральном мире называют мужчину, который живет за счет женщины.)

– Ранко, ты говоришь ужасные вещи. Ты только вообрази себе. Вот я подергаю за веревку, а он подумает, что это ты, и откроет дверь. Он ведь со сна ничего не соображает. До самой постели меня доведет. Надо будет попробовать. Неплохая идея.

Ладно бы над ее секретом подсмеивались только в гримерной. Но – вот ведь неудача! – о нем стало известно и неким юным хулиганам. Они получали контрамарки за то, чтобы со своей галерки хором выкрикивать имена соответствующих актрис. Такое у них было занятие. И вот они-то и решили подергать Ранко за ее секрет.

– Слушай-ка внимательно. Какие-то наглецы вознамерились подергать сегодня за нашу с тобой веревочку, – сообщила мужу Ранко по телефону из гримерной.

Муж сонно промямлил:

– Вот как… Ну что ж, поднимаю ее наверх.

– Нет, подожди, у меня есть идея, – засмеялась Ранко. – Ты только пойми, это, конечно, юные разбойники. Но они ведь вызывают на бис и меня. Так что они работают на мою славу. И я хочу их отблагодарить по-умному. Ты им на свой конец веревки привяжи чего-нибудь вкусненького. Ну, например, булочку. Эти ребята, наверное,