Взлет и падение третьего рейха (Том 2) - Уильям Ширер

Вечером 19 июля Штауфенберг опять был вызван в Растенбург для доклада Гитлеру о положении дел с новыми дивизиями ополчения, которые армия резерва поспешно формировала для переброски на разваливающийся Восточный фронт. Ему было поручено на следующий день, 20 июля, сделать доклад в ставке фюрера на первом дневном совещании - в 13 часов {По свидетельству генерала Адольфа Хойзингера, начальника оперативного управления сухопутных войск, вести, поступившие 19 июля с Украинского фронта, были настолько плохи, что он запросил ставку о наличных войсках армии резерва, проходящих подготовку в Польше, которые можно было бы перебросить на Восточный фронт Кейтель предложил вызвать на следующий день Штауфенберга для доклада по этому вопросу (Хойзингер А. Спорный приказ, с 350) - Прим. авт.}. Штауфенберг попросил фельдмаршала фон Вицлебена и генерала Гепнера, проживавших в пригороде Берлина, прибыть в город к назначенному времени. Генерал Бек сделал последние приготовления для руководства переворотом до того момента, когда Штауфенберг возвратится самолетом после выполнения своей задачи. Ответственные офицеры в гарнизонах внутри и вокруг Берлина были извещены о том, что 20 июля - день операции.

На Бендлерштрассе Штауфенберг продолжал работать до вечера над докладом Гитлеру и отправился домой в Ваннзе вскоре после 8 часов вечера. По дороге он остановился у Далемского католического собора, чтобы помолиться {Фицгиббон пишет "Считается, что перед тем он ходил на исповедь, но конечно не получил отпущения грехов" Автор рассказывает, что Штауфенберг поведал епискому Берлинскому, карциналу графу Прейсингу, о том, что намерен совершить. Епископ ответил, что он с уважением относится к мотивам, побуждающим к действию молодого человека, и не вправе удерживать его по религиозным соображениям - Прим. авт.}. Вечер он провел дома с братом Бертольдом и рано отправился спать. Все, кто видели его днем и вечером, вспоминают, что он был приветлив и спокоен, как будто не предстояло ничего особенного.

Теплым солнечным утром 20 июля 1944 года, в начале седьмого, полковник Штауфенберг в сопровождении своего адъютанта лейтенанта Вернера фон Хефтена отправился на машине мимо разбомбленных зданий Берлина на аэродром в Рангсдорфе. В своем раздувшемся портфеле он вез документы о новых дивизиях ополчения, о чем ему предстояло в 13 часов докладывать в ставке Гитлеру. Между бумагами лежала завернутая в рубашку бомба замедленного действия. Она была того же типа, что и та, которую Тресков и Шлабрендорф заложили в самолет фюрера годом раньше и которая не сработала. Как известно, она была английского производства. Срабатывала она после того, как разбивалась стеклянная ампула и находившаяся в ней кислота разъедала тонкую проволочку, освобождавшую боек, который ударял по капсюлю-детонатору. Толщина проволочки определяла время до взрыва. Этим утром он вложил в бомбу самую тоненькую проволочку. Она должна была раствориться за каких-нибудь 10 минут.

В аэропорту Штауфенберг встретил генерала Штиффа, который доставил ему накануне вечером бомбу. Там они разыскали ожидавших их личный самолет генерала Эдуарда Вагнера, первого генерал-квартирмейстра сухопутных войск и руководителя заговора, который позаботился о том, чтобы предоставить им самолет для этого важного полета. Самолет взлетел в 7 утра и в 10 с небольшим приземлился в Растенбурге. Хефтен проинструктировал летчика быть готовым к возвращению в любое время после полудня.

С аэродрома штабная машина доставила прибывших в ставку Вольфшанце, расположенную в мрачном, заросшем густым лесом районе Восточной Пруссии. Попасть туда было непросто, а выбраться еще труднее, что наверняка отметил про себя Штауфенберг. Она была построена в виде трех колец, каждое из которых прикрывалось минным полем, дотами и колючей проволокой под напряжением. Днем и ночью "логово" охраняли фанатично преданные фюреру войска СС. Чтобы проникнуть в тщательно охраняемый внутренний комплекс, где жил и работал Гитлер, даже высшие чины генералитета обязаны были представлять специальный разовый пропуск и пройти личный досмотр оберфюрера СС Раттенхубера, начальника управления безопасности у Гиммлера и командира подразделения охраны СС, или одного из его заместителей. Однако, поскольку Гитлер лично приказал докладывать Штауфенбергу, он и Хефтен, хотя их и остановили для проверки пропусков, сравнительно легко миновали три контрольно-пропускных пункта. После завтрака с капитаном фон Меллендорфом, адъютантом начальника гарнизона, Штауфенберг разыскал генерала Фрица Фельгибеля, начальника службы связи ставки.

Фельгибель был одной из ключевых фигур заговора. Штауфенберг убедился, что генерал готов в срочном порядке сообщить заговорщикам о взрыве, с тем чтобы они немедленно приступили к действиям. Затем Фельгибель должен был изолировать ставку фюрера от внешнего мира, перекрыв телефонные, телеграфные и радиоканалы связи. Никто другой не годился, как он, для этой цели, и заговорщики, перетянув его на свою сторону, считали, что им крупно повезло. Для успешного осуществления заговора он был незаменим.

После визита к генералу Буле, представителю армии резерва при ставке, с которым они обсудили подготовку резервов, Штауфенберг прошел в блок Кейтеля, повесил в приемной фуражку и ремень и затем вошел в кабинет начальника штаба ОКБ. Здесь он узнал, что ему придется действовать быстрее, чем он рассчитывал. На часах было начало первого, и Кейтель проинформировал его, что, поскольку Муссолини прибудет поездом в 2.30 дня, первое ежедневное совещание у фюрера переносится с 13 часов на 12.30. Полковнику, сказал Кейтель, придется сократить свой доклад, поскольку Гитлер хочет закончить совещание пораньше. Должно быть, перед взрывом бомбы Штауфенберг подумал, что судьба снова готова отнять у него шанс на успех. И в то же время у него, очевидно, промелькнула надежда, что на этот раз совещание будет проходить в подземном бункере фюрера, где взрывная волна во много раз сильнее, чем при взрыве на поверхности. Но Кейтель сообщил ему, что совещание состоится в конференц-казарме {Ряд авторов утверждают, что ежедневные военные совещания у Гитлера в Растенбурге проводились в его подземном бункере и что совещание 20 июля было перенесено в наземное здание ввиду ремонта, а также из-за жары и большой влажности - Прим. авт.} (казарменном помещении для совещаний). Она отнюдь не походила на непрочный деревянный барак, каким его часто изображали. За минувшую зиму по указанию Гитлера первоначально деревянную основу строения укрепили бетонными стенами толщиной 18 дюймов (45 сантиметров) для защиты от зажигательных и осколочно-фугасных бомб, которые могли упасть поблизости. Эти массивные стены усилили действие бомбы Штауфенберга.

Вскоре ему предстояло запустить ее механизм. Он кратко изложил Кейтелю, о чем собирается докладывать фюреру, и, еще не закончив, заметил, как начальник генштаба нетерпеливо поглядывает на часы. За несколько минут до 12.30 Кейтель сказал, что им следует немедля идти на совещание, иначе они опоздают. Они вышли из блока, но не успели пройти и нескольких шагов, как Штауфенберг заявил, что забыл фуражку и ремень в приемной, и быстро пошел назад, пока Кейтель не сообразил, что надо бы послать за ними адъютанта, шедшего рядом.

В приемной Штауфенберг быстро открыл портфель, выхватил тремя пальцами изувеченной руки щипцы и раздавил ими ампулу. Ровно через десять минут, если снова не произойдет сбоя в механизме, бомба взорвется.

Кейтель, который был весьма обходителен с начальством, но груб с подчиненными, раздраженный задержкой, повернулся к Штауфенбергу и рявкнул: "Мы опаздываем". Штауфенберг извинился. Кейтель несомненно понимал, что калеке требуется несколько больше времени, чем здоровому человеку, чтобы надеть ремень. По дороге к блоку Гитлера Штауфенберг, казалось, был настроен добродушно, и мелочная раздражительность Кейтеля - у него не появилось и тени подозрения - рассеялась.

Тем не менее, как и опасался Кейтель, они опоздали. Совещание уже началось. Когда Кейтель и Штауфенберг вошли в здание, последний задержался на минуту в прихожей, чтобы предупредить унтер-офицера, дежурившего у телефонного коммутатора, что он ждет срочного звонка из своего штаба в Берлине, чтобы получить последние данные и отразить их в докладе (это предназначалось для ушей Кейтеля), и попросил немедленно вызвать его, как только последует звонок. Это обстоятельство также не возбудило подозрений Кейтеля, хотя и должно было показаться довольно необычным, поскольку даже фельдмаршал не осмеливался выйти с совещания, не получив разрешения нацистского главаря.

Двое вошли в зал, где проводилось совещание. Прошло около четырех минут с момента, когда Штауфенберг открыл портфель и щипцами раздавил ампулу. В запасе оставалось еще шесть минут. Зал был относительно небольшим, примерно 30 на 50 футов (9 на 15 метров). Все десять окон в этот жаркий душный день были раскрыты настежь. Несомненно, так много открытых окон уменьшит воздействие взрывной волны. В центре зала стоял прямоугольный стол размером 18 на 5 футов (5,4 на 1,5 метра), сделанный из толстых дубовых досок. Это был стол особой конструкции, он опирался не на ножки, а на две большие тяжелые опоры, или тумбы, шириной почти во весь стол, по одной с каждой стороны. Эта необычная конструкция повлияла на дальнейшее развитие событий.