Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия

Сталин не отдавал себе, конечно, отчёт в том, что такой постановкой вопроса он готовит свою уже скорую гибель от рук партоплазматического «крапивного семени». А молодым «идеологам» ЦК было над чем подумать после 20 октября 1952 года. И не только им.

Появление же Берии буквально на миг – перемигнуться со Сталиным, что ли – придаёт вечеру в Кремле 20 октября 1952 года дополнительную окраску. Я могу рассматривать это появление Лаврентия Павловича лишь через призму уже скоро сформированной таинственной сталинской Тройки.

27/X-52

Георгий как депутат получил письмо из Калининской области. Пишет человек, что неблагополучно с продовольственным снабжением, в магазинах только водка, вино, консервы и дорогие конфеты. Сахара нет, круп нет. Городскую электростанцию строят четыре года.

Хорошо, что человек написал, плохо то, о чем написал. Незавершенка мне уже костью в горле. Сколько говоришь, что не планируйте больше чем можете! Без толка[1230].

Георгий предложил пойти вместе к Кобе, показать письмо, посоветоваться. Сегодня было Бюро Президиума ЦК, но мы зашли к нему одни.

Он прочитал, ничего не говорит. Потом выругался. Мы молчим. Потом говорит Георгию: «По конкретному случаю решай сам как депутат. А как явление это надо рубить под корень».

И сам спрашивает: «А где корень?

Я ему говорю: «В [зас…цах]».

Он прищурился, согласился. Потом начали говорить. У Кобы есть крепкое желание устроить большую чистку, но уже без большой крови. Говорит: «Раньше против нас были внутри страны политические враги, которые готовили форменные заговоры. А сейчас основной враг бюрократ и разложившийся шкурник. Этих к стенке ставить незачем, этих просто уволить, а самых злостных под суд».

Мы согласились, он говорит, это надо хорошо обдумать и хорошо подготовить. Сказал, что разговор пока между нами троими, больше пока ни с кем. Сказал, он тоже ни с кем пока говорить не будет.

Мне тоже надо подумать. Тут надо МГБ чистить. Игнатьев[1231] насажал заср…нцев из ЦК, а тут нужны профессионалы. Можно вернуть Всеволода[1232], хотя он уже не тот. Ну, кадры найдем, если надо будет.

Комментарий Сергея Кремлёва

Дневниковая запись от 27 октября 1952 года может расцениваться как сенсационная. Её анализ позволяет понять многое, если не всё в том, что произошло в советских верхах в конце 1952-го и начале 1953 года и почему Сталин был устранён в 1953 году так быстро и решительно.

Чтобы эта запись стала читателю понятнее, сообщу, что 25 октября 1952 года к Г.М. Маленкову как к своему депутату Верховного Совета СССР обратился с небольшим письмом военнослужащий из г. Бежецка Калининской области Ф.М. Филькин. Он обрисовал весьма невесёлую продовольственную и общую картину жизни в Бежецке.

Не знаю, подлинным ли было имя автора письма (очень уж оно смахивает на псевдоним), но само письмо нельзя было расценивать как «филькину грамоту», и Маленков отнёсся к нему серьёзно, адресовав его 30 октября 1952 года министру торговли СССР В.Г. Жаворонкову.

Как следует из дневниковой записи Л.П. Берии, Маленков этим не ограничился и показал письмо Берии, а затем и Сталину. Причём показал в очень интересный момент!

По журналу посещений кремлёвского кабинета И.В. Сталина видно, что 27 октября 1952 года Сталин в своём кабинете принял только двух человек – Берию и Маленкова, с 19.15 до 19.55. Однако в этот же день Сталин общался со всем своим ближайшим окружением. Дело в том, что 27 октября 1952 года – не рядовой день в истории СССР. 27 октября состоялось второе после XIX съезда заседание Бюро Президиума ЦК. На нём было рассмотрено 23 вопроса (многие только оформлены решениями, а рассматривались опросом до этого). И в этот же день состоялся отдельный разговор Сталина с Маленковым и Берией.

Можно догадываться, что разговор тогда вышёл у них серьёзный и нелицеприятный. А отправной точкой было, как выясняется, письмо из Бежецка. И события стали закручиваться всё туже. В одно сплеталось сразу и дело Абакумова, и дело врачей, и обновление высшего руководства, и необходимость коренных изменений по многим направлениям жизни.

Надо учесть также, что в самом начале ноября 1952 года Сталин получил письмо зоотехника Н.И. Холодова из Подмосковья о безобразиях в колхозах Московской области, подчинённой Хрущёву. 3 декабря 1952 года Бюро Президиума ЦК КПСС поручило Хрущёву рассмотреть факты, изложенные в записке Холодова. Вспомним второй вопрос тогдашней повестки дня («Записка т. Бенедиктова по вопросам животноводства»).

4 декабря 1952 года на заседании Президиума ЦК заслушивалась информация о снабжении городов и областей продовольственными товарами. Весьма вероятно, что этот вопрос был инициирован письмом Ф. Филькина из Бежецка. Но этот вопрос касался и Хрущёва, потому что лишь он один из высшего руководства отвечал за положение дел и жизнь в конкретном регионе – в Москве и Подмосковье. А снабжение Москвы продовольствием зимой 1952/53 года Хрущёв организовал из рук вон плохо. А тут ещё письмо рядового зоотехника Холодова.

11 декабря 1952 года Хрущёв ответил Сталину, но больше чернил Холодова, чем признавал вину, и в тот же день Сталин образовал комиссию под председательством Хрущёва для выработки коренных мер по развитию животноводства. Из первых лиц в комиссию вошли Пономаренко, Микоян, министр сельского хозяйства СССР Бенедиктов, министр совхозов СССР Скворцов и др.

Комиссия работала ни шатко ни валко (очень уж колола глаза правда Холодова, и признавать её сельскохозяйственным руководителям было тяжко). И в феврале 1953 года в комиссию были дополнительно ведены Берия и Маленков. Думаю, это тоже ускорило действия Хрущёва и хрущёвцев по устранению Сталина, поскольку положение Хрущёва становилось всё более шатким. Более подробно эта коллизия изложена в моей книге «Зачем убили Сталина?».

Смерть Сталина и Берии и возвышение Хрущёва свели на нет проекты тех коренных реформ в сельском хозяйстве, которые могли быть проведены в духе идей Холодова.

Но дело было не только, да и не столько в сельском хозяйстве. В СССР назревал системный кризис, но объективно это было признаком не слабости строя и не свидетельством его загнивания. Это был кризис роста, и, как любой кризис, он мог быть или успешно преодолён, или не преодолён, или преодолён частично.

Увы, после смерти Сталина и Берии произошло именно последнее.

С одной стороны, 1951 и 1952 годы стали временем многих побед СССР и подготовки ещё более впечатляющих побед. С другой стороны, у тех, кто умел думать и имел полную информацию о внешней и внутренней ситуации на всех их уровнях – от положения полуголодной русской крестьянки до мыслей президента США, – не могли не возникать сомнения и тягостные раздумья о будущем России и мира.