Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Над лесом медленно вставало солнце. Расплавленный янтарь обволакивал верхушки деревьев и стрелял лучами между веток.

Надя рассмеялась:

– Чудная! Ты никогда солнца не видела?

– Ты не понимаешь. В городе его нет уже несколько месяцев…

Жёлтый переливающийся круг рос на глазах.

Люба закатала рукава и сняла шапку. Соломенные пряди рассыпались по плечам.

Бледная, усталая кожа жадно впитывала медовые лучи. Тепло! Тепло!

Люба захохотала и запрыгала от счастья. Надя, не зная почему, присоединилась к ней.

– Смешные вы, смешные! – весело кричала она. – Приезжайте к нам – будет вам солнца сколько хочешь!

Когда они вернулись с мокрыми ногами и разрумяненные, оказалось, что на двор привезли дрова. И несколько часов Люба с отцом перетаскивали их в сарай.

Потом время полетело быстро и увлекательно.

В первой половине дня девочки бежали в какое-нибудь новое секретное место: к старой мельнице или заброшенной ферме – либо играли с кроликами, которых держала Надина бабушка. Вечерами в тёплом доме Надя учила Любу вязать или они вместе лежали на печке, а бабушка читала им книги.

Даже с отцом Люба теперь общалась почти без слов, и это не смущало её. Он только показывал головой, а она уже несла ему молоток или полотенце и мыло. Она только раз забыла закрыть заслонку. И посреди ночи пришлось топить печь, но наутро папа её за это ни разу не упрекнул.

Однажды вечером он принёс в дом ведро воды из колодца и, поставив его на пол, сказал:

– Собирайся. Завтра едем обратно.

Девочка посмотрела на него удивлённо:

– Разве неделя уже прошла?

Папа не ответил. Только вода в ведре с кусочками льда медленно расходилась кругами.

Люба колотила в дверь озябшей рукой:

– Надя! Надя!

Девочка вышла, кутаясь в телогрейку, в больших бабушкиных валенках.

– Мы же договорились: до завтра.

Люба горько вздохнула:

– Завтра папа увозит меня обратно.

Надя молча кивнула, а потом грустно добавила:

– Так всегда бывает. Только с вами начнёшь дружить, и вы уезжаете.

– Пока, Надя.

– Пока, Люба.

Дверь скрипнула и закрылась. Столп света исчез, и Землеройка погрузилась в темноту. Она долго шла до калитки, потом вышла на дорогу. Тускло светили фонари, как глаза сонных чудовищ.

Люба прошла около ста метров, когда вдруг из темноты услышала странные звуки. Она оглянулась и вздрогнула. Топот приближался.

– Люба, подожди!

Надя вбежала в столп света, держа что-то в руках.

Они сблизились.

– Этот совсем белый. Я не успела показать тебе. Держи.

В руках у Любы оказался тёплый крохотный крольчонок, он быстро шевелил усиками и поблескивал чёрным глазом.

– Это мне?

– Тебе. Бабушка разрешила. Сейчас всё равно нет покупателей.

– Не знаю, разрешит ли мне папа… – прошептала Люба, опуская пальцы в чудесную мягкую шёрстку.

– Разрешит. Я очень его попрошу. Идём, я провожу тебя.

– Ты без куртки.

– Это ничего.

Они шли медленно, потому что до дома было рукой подать.

Люба посмотрела на подругу. И как она могла принять её за мальчишку?

Вдруг они остановились. Разом.

– Ты чувствуешь?

– Ага.

У Землеройки встала бы дыбом шерсть на теле, а у Любы по коже уже бежали мурашки.

В прохладном воздухе застыл густой тяжёлый запах медвежьей шерсти.

Девочка не могла знать, как именно пахнет косолапый, но почему-то, каким-то древним чутьём поняла, что это он.

– Прошёл совсем недавно.

Они не решались сделать шаг.

– Если увидишь его… нельзя бежать, – прошептала Надя. – Дед рассказывал, что медведь бегает быстрее человека. От него можно убежать только по косогору, но здесь местность ровная.

– Что же делать?

Надя не успела ответить.

В свете фонаря что-то шевельнулось.

Люба хотела завизжать что есть мочи, но из горла было не выдавить ни звука.

Бурый пушистый бок повернулся и исчез в темноте. Мелькнула толстая лапа, слишком широкая для собаки.

«Медвежонок!» – в Любе колебались самые разные чувства, от умиления до ужаса.

По неясному желанию она сделала шаг вперёд.

– Куда?! – шепнула Надя, вцепившись ей в рукав.

Глубокая безмолвная чернота молчала, и тишина давила на уши. Девочки стояли в круге света, образованного фонарём, словно он мог защитить их, и вглядывались в темноту, как в нефтяной омут, разлившийся вокруг.

Едва-едва Люба различила тихий шорох, как будто шершавый язык прошёлся по жёсткой шерсти, и дальше случилось, может быть, самое удивительное и самое страшное, что выпадало ей испытать за свою недолгую жизнь…

Из темноты шагнула лапа невероятных размеров, на которой Люба насчитала пять длинных изогнутых когтей. Затем вторая – такая же. На мгновение в свете фонаря блеснули два глаза Царицы зверей. А следом из ночного мазута, как кит из чёрного океана, выплыла массивная звериная голова, покрытая густым мехом, пошевелила ушами, выпустила облако горячего пара, принюхалась и, важно повернувшись, неторопливо исчезла.

Девочки, не смея дышать, слышали, как удаляются мягкие шаги одного существа, могучего и огромного, и второго, поменьше…

Как они добежали до дома, как попали внутрь и закрыли на все засовы дверь – Люба не помнила. Она только слышала, как громко дышит Надя, как стучит сердце в висках, и думала, что в городе ночью, конечно, опасно, но здесь