Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешне сохраняя верность демократическим традициям гласного обсуждения принципиальных решений, Бухарин «забыл» сказать, что эти решения были приняты уже три месяца назад и перспектива их пересмотра по инициативе зарубежных компартий представлялась крайне маловероятной. Тем не менее его обещание было частично выполнено. Во второй половине января 1928 года состоялся ряд встреч лидеров английской компартии с членами «русской делегации», которые должны были привести стороны к соглашению. Их участникам пришлось сопоставлять два проекта резолюции о предвыборной тактике КПА: один из них был подготовлен самим Бухариным, второй — лидерами английской компартии[1269]. Галлахер и Инкпин защищали более мягкий проект резолюции предстоявшего пленума, но в конечном счете смирились с требованием отказаться от общих с лейбористами кандидатов в избирательных округах[1270].
В принятом на основе предложений Бухарина проекте излагались ключевые задачи предвыборной кампании: лозунг лейбористского правительства отвергался, выдвигалось требование разработки собственной платформы и «беспощадной разоблачительной кампании» против руководства лейбористов и тред-юнионов. В последнем пункте проекта, который являлся частичной уступкой англичанам, голосовать за кандидатов противника разрешалось «в исключительных случаях, но с разоблачением лейбористской партии в особой декларации». В ходе встреч англичане безуспешно пытались донести до руководителей Коминтерна тот очевидный факт, что маленькой компартии не по силам тягаться с лейбористами, а худой мир между двумя партиями — лучше доброй ссоры. Они точно предсказали результаты новой тактики в своей стране: «Мы выступим против организованного рабочего движения, будем разбиты, изолированы и облегчим реформистским вождям [возможность] выкинуть нас из профсоюзов»[1271].
Модус работы с лидерами КПА показал, что идеи Бухарина после того, как он возглавил Коминтерн, о «создании подлинно международного руководства», в том числе образовании постоянных представительств отдельных партий в Москве, так и остались пустыми пожеланиями[1272]. Близкие к нему сотрудники Исполкома изредка выступали с протестами и заявлениями, отмечая, что в повседневной работе их роль сведена до роли статистов. Так, итальянец Эрколи (П. Тольятти), избранный членом Западноевропейского Бюро Коминтерна (ЗЕБ), отказался работать в этом органе. «Благодаря тому, что в составе Бюро находятся два товарища, связанные очень близко с ВКП(б), западноевропейские товарищи склонны рассматривать его скорее как представительство ВКП(б), а не ИККИ. Все это стоит в противоречии с идеей большего привлечения западноевропейских секций к делу руководства Коминтерном»[1273].
Созданная уже после Девятого пленума «комиссия трех» (Бухарин, Реммеле, Эмбер-Дро), которая должна была повысить оперативность в принятии решений, оказалась мертворожденным организмом[1274]. В своей практической работе Исполком руководствовался стилем и нормами, которые безоговорочно доминировали в ВКП(б). Голос лидеров КПА был услышан, но не более того. «Русская делегация» оставалась стержнем коминтерновской структуры, что лишний раз подтвердила ее позиция в английском вопросе. Бухарин мог торжествовать победу, хотя она, как покажет уже ближайшее будущее, оказалась пирровой.
В ходе работы Девятого пленума ИККИ тезис о «полевении» рабочего движения, о тяге простых рабочих к коммунистам и репрессиях социал-демократов по отношению к последним превратился в сакральную истину, которую никто не решался поставить под сомнение. Вот как логика эволюции европейского рабочего движения выглядела в бухаринском докладе на пленуме: «Мы имеем все усиливающуюся тенденцию к устранению коммунистов из больших рабочих организаций. Атака на коммунистов уже началась, по-моему, она еще более обострится. Таково положение в Германии: вспомним последние события в профдвижении, характерна позиция профсоюзов в Англии, позиция Рабочей партии, заостренная против левых элементов внутри партии; такие же симптомы мы имеем и во Франции. И все это вырастает в общую тенденцию обострения борьбы со стороны реформизма, со стороны социал-демократии, со стороны профсоюзных организаций Второго Интернационала, в первую очередь против коммунистов»[1275].
Желаемое в очередной раз выдавалось за действительное — чтобы оправдать собственный сдвиг на обочину политической жизни, западные коммунисты и их московский центр представляли себя мучениками, главной жертвой буржуазного мира, в то время как этот мир как раз в годы просперити избавился от страха перед «красной угрозой» и все меньше внимания уделял борьбе с ней. Данная угроза ассоциировалась с существованием Советского Союза, который в отличие от Веймарской Германии никак не хотел встраиваться в Версальскую систему международных отношений, и в той мере, в какой компартии проводили политику оправдания и защиты советской внешней политики, они рассматривались как составная часть этой угрозы.
Не будет преувеличением сказать, что инерция борьбы с внутрипартийными оппозициями левого толка, под которой к началу 1928 года была подведена черта, продолжала накладывать свой отпечаток на восприятие лидерами ВКП(б) и Коминтерна внешнего мира. Вместо поиска полей для сотрудничества, пусть даже самого ограниченного, вместо прагматических компромиссов и в том, и в другом случае делалась ставка на «последний и решительный бой». «Было бы ошибкой полагать, — продолжал Бухарин, — что поскольку враг усугубил свое наступление на нас, мы должны идти на какие-нибудь идеологические, тактические или иные уступки для того, чтобы таким путем завоевать новые возможности для продвижения вперед».
Но если левые течения внутри компартий, включая российскую, можно было изолировать и нейтрализовать, то за их пределами такая тактика оборачивалась самоизоляцией самих коммунистов. Они стали восприниматься общественным мнением западных стран не столько как занесенная над ними «рука Москвы», сколько как дорогостоящая игрушка, пропагандирующая военно-политический потенциал Советского Союза, выступавшего в роли первой страны, покинувшей орбиту «цивилизованного мира». Этому в значительной мере содействовала коминтерновская установка на то, что компартии должны отказаться от следования лозунгу «пораженчества» в ходе грядущей войны между империалистическими державами и СССР[1276]. Напротив, им предписывалась активная поддержка последнего.
При закрытии прений по вопросу об оппозиции в ВКП(б) Бухарин отметил: «…мое заключительное слово будет кратким, т. к. в целом никто не критиковал мое мнение». Интонация глубокого удовлетворения, которая сопровождала это
