Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

Тут она не выдержала и разрыдалась, и Сент-Джеймс стал успокаивать ее, говоря, что все, хватит, она сказала достаточно. Но Линли знал, что она никогда не скажет достаточно, чтобы объяснить, как его жена, как женщина, которую он любит…

— Что потом? — спросил он.

Сент-Джеймс поднял на него обеспокоенный взгляд:

— Томми…

— Не надо, Саймон, — сказала Дебора. — Прошу тебя. — И посмотрела на Линли: — Она была на верхней ступеньке, в руке держала ключ. Я попыталась поднять ее. Я думала, что она потеряла сознание, потому что крови не было, Томми. Крови не было. Совсем не похоже на то, что можно было бы ожидать, когда кого-то… Я никогда не видела… я не знала… Но потом она застонала, и тогда стало понятно, что произошло что-то ужасное. Я позвонила в «Службу спасения» и потом обняла ее, чтобы она не замерзла, и вот тогда… У себя на руке я заметила кровь. Я решила, что порезалась, и стала искать где, но потом увидела, что это не я, и испугалась, что это ребенок, но у нее на ногах, на ногах Хелен… то есть крови не было там, где должна быть, когда… И вообще это была другая кровь, не такая, потому что я знаю, Томми…

Даже в пучине собственного отчаяния Линли почувствовал ее горе, и тогда онемение спало с его души. Она бы поняла, выкидыш у Хелен или нет, она знает, какая кровь бывает при выкидыше, потому что она сама перенесла… сколько? Он не знал. Он сел, не рядом с Деборой и ее мужем, а напротив, на стул, на котором раньше сидел Теренс Файр.

— Ты подумала, что она потеряла ребенка, — сказал он.

— Сначала. Но потом я наконец разглядела кровь на ее пальто. Слишком высоко для выкидыша, вот здесь. — Она показала на точку под левой грудью. — Я снова набрала три «девятки» и сказала, что у нее идет кровь. Чтобы они торопились. Но полиция приехала раньше.

— Двадцать минут, — сказал Линли. — Боже, двадцать минут.

— Я звонила трижды, — говорила Дебора. — Спрашивала, где же они. У нее идет кровь. Идет кровь. Но я и тогда не знала, что в нее стреляли, понимаешь, Томми, если бы я знала… Если бы я им сказала… Потому что я представить не могла, только не в Белгрейвии… Томми, как в Белгрейвии могут стрелять?

«Ваша жена — настоящая красавица». Эта гнусная статья в «Сорс». Снабженная фотографией улыбающегося суперинтенданта и его очаровательной жены. Титулованный парень, этот ваш суперинтендант, не то что другие.

Линли, ничего не видя, поднялся. Он найдет его. Он его найдет.

— Томми, нет, — сказал Сент-Джеймс — Пусть полиция Белгрейвии… Сядь.

И только тогда Линли понял, что говорил вслух.

— Не могу, — ответил он.

— Ты должен. Ты нужен здесь. Ее скоро повезут из операционной. С тобой захотят поговорить. Ты будешь ей нужен.

Линли все равно пошел к дверям, но, по-видимому, именно на этот случай у входа стояли два констебля. Они остановили его, говоря:

— Делом уже занимаются, сэр. Лучшие силы. Все под контролем.

И тут к ним подоспел Сент-Джеймс.

— Томми, пойдем со мной, — сказал он. — Мы не оставим тебя одного.

Забота друга неподъемной тяжестью опустилась ему на грудь. Он задыхался. Ему нужно было ухватиться за что-нибудь.

— Боже мой. Я должен позвонить ее родителям, Саймон.

Как я им скажу, что случилось?

Барбара никак не могла заставить себя уйти, хотя понимала, что здесь она не нужна и, возможно, не желанна. Вокруг нее сидели, стояли, ходили люди, каждый — в своем личном аду ожидания.

Родители Хелен Линли, граф и графиня какие-то там (Барбара не помнила, слышала ли она когда-нибудь их полный титул), сжались от горя и выглядели хрупкими, старше своих семидесяти лет и совершенно не готовыми к тому, что уготовила им судьба.

Сестра Хелен Пенелопа примчалась из Кембриджа с мужем и пыталась утешить их — после того, как сама с плачем кинулась к ним при встрече: «Как она? Мама, боже, как она? Где Сибил? Дафна едет?»

Да, все они были в пути, все четыре сестры Хелен, включая Айрис, которая уже летела из Америки.

А мать Линли мчалась из Корнуолла вместе с младшим сыном, в то время как сестра его ехала из Йоркшира.

Семья, думала Барбара. А она не нужна и не желанна здесь. Однако уйти почему-то не могла.

Другие приходили и уходили: Уинстон Нката, Джон Стюарт, остальные члены команды, констебли в форме и сыщики в гражданском, с которым Линли доводилось работать. Приезжали копы со всех участков города. Казалось, что все, за исключением Хильера, побывали в тот вечер в больнице.

Барбара прибыла, совершив худший в жизни переезд из Северного Лондона. Сначала машина отказалась заводиться, и Барбара в панике залила двигатель, пытаясь заставить чертов агрегат работать. Она проклинала «мини». Она клялась превратить автомобиль в гору металлолома. Она душила руль. Она звонила в мастерскую и просила совета. Наконец двигатель ожил, затарахтел, и Барбара как нажала на сигнал, так и не отпускала руку, сгоняя машины со своего пути.

В больницу она вбежала как раз тогда, как Линли сообщали о состоянии Хелен. Барбара видела, как к Линли подошел хирург, и наблюдала, как Линли воспринимает известия. Они убивают его, думала она.

Она хотела подойти к нему, хотела сказать, что, как друг, сняла бы с его души груз, но понимала, что такого права не имеет. Поэтому ей оставалось только смотреть, как к Линли приблизился Саймон Сент-Джеймс, и как они разговаривают, и как Сент-Джеймс возвращается к жене и делится с ней тем, что узнал. Линли и родители Хелен удалились вместе с хирургом, куда — только богу известно, и Барбара знала, что последовать за ними нельзя. Тогда она решила поговорить с Саймоном. При ее приближении он кивнул, и она была страшно благодарна за то, что он не исключил ее из круга близких Линли и не спросил, что она здесь делает.

— Насколько все плохо? — спросила она.

Он вздохнул, готовясь ответить. По выражению его лица Барбара заключила, что следует ожидать худшего.

— Выстрел попал под левую грудь, — сказал он. Его жена стояла, прислонившись к нему, уткнувшись лицом в его плечо, и слушала вместе с Барбарой, — Пуля, вероятно, прошла через левый желудочек, правое предсердие и правую артерию.

— Но ведь крови не было, крови почти не было.

Это произнесла Дебора, не отрывая лица от куртки, в которую был одет муж.

— Как это могло случиться? — спросила Барбара Сент-Джеймса.

— У нее сразу произошел коллапс правого легкого, — ответил Сент-Джеймс, — поэтому кровь стала заполнять полость, которая образовалась в груди.

Дебора начала плакать. Она не стенала. Не выла от горя. Только сотрясалось тело от немого плача, и Барбара видела, как Дебора изо всех сил сдерживается, и не могла не уважать ее за это.

— Когда врачи осмотрели рану, они вставили трубку ей в грудь, — объяснял Сент-Джеймс Барбаре. — И откачали кровь. Литр или два. И после этого сразу стало понятно, что нужно немедленно делать операцию.

— Ну, правильно. Это же хирургия.

— Ей зашили левый желудочек, артерию и выходное отверстие в правом предсердии.

— А пуля? У нас есть пуля? Она была там?

— Да, застряла под правой лопаточной костью, между третьим и четвертым позвонком. Пуля у нас.

— Значит, раз ее зашили, — спросила Барбара, — то это хорошо, правда? Значит, все будет хорошо, Саймон?

Она видела, как его взгляд уходит в себя, в глубину, которую ей не суждено понять или хотя бы представить.

— Она слишком долго ждала врачей, Барбара, — сказал он.

— Что это значит? Слишком долго? Почему?

Он мотнул головой. Она видела, что глаза его увлажнились. Она не хотела слышать ответа, но они уже зашли так далеко, откуда не было возврата.

— Она потеряла ребенка? — спросила Барбара.

— Еще нет.

— Слава богу хотя бы за это, — сказала Барбара. — Так, значит, в принципе все не так и плохо? — повторила она вопрос.

Сент-Джеймс спросил у жены:

— Дебора, ты не хочешь присесть?

— Перестань.

Она подняла голову. Бедная женщина, подумала Барбара, она выглядит как смертельно больной человек. Боже, кажется, она думает, будто это она нажата на курок!