Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

Джерек восхищался домиком, но почти не принимал участия в его создании. Внутри были дубовые столы, кресла, книжные полки без книг (не в ее власти было воссоздать их; неудачу потерпела и попытка воссоздать картины — Джерек утешил ее: никто не мог в Конце Времени сделать такие вещи), ковры, полированные буфеты, вазы с цветами, шторы, статуэтки, подсвечники, лампы. Из огромной кухни с водой и всякой современной утварью, включая точилку для ножей и газовую плиту, хотя она знала, что редко будет пользоваться ими, выходила дверь в огород, где уже наливались соком овощи. На втором этаже дома было две отдельные комнаты для них со спальнями, гардеробами, кабинетом и гостиной в каждом помещении.

Закончив, она посмотрела на Джерека, ожидая его одобрения, которое он, всегда восторженный, не преминул выразить.

Всюду шло бурное созидание: сверхобилие изобретательности.

Благодаря пикантным способностям Железной Орхидеи, Епископ Тауэр был рожден вместе с митрой и посохом, затем на свет появилась Миледи Шарлотина, немного сбитая с толку той памятью, что была раньше, потом наступила очередь Госпожи Кристии, Неистощимой Наложницы, Доктора Волоспиона, О’Кэлы Инкардинала, Эдгаросердного По, Сладкого Мускатного Ока.

Все новорожденные горели желанием внести свой вклад в реконструкцию мира и друзей. И Монгров из слякоти своих дождливых скал снова позволил мрачному романтичному Вертеру де Гете смотреть на мир и скорбеть, в то время, как Лорд Кархародон, неверящий, презрительный, оставался во владениях Монгрова только несколько мгновений, прежде чем броситься вниз с утеса, чтобы быть вновь воссозданным сочувствующим Монгровом и признать, что он был не совсем в себе, вызвать свой простой серый аэрокар и улететь прочь, чтобы построить себе жилье с квадратными комнатами и населить их автоматами-двойниками (не из желания насытить свое «я», а по скудости фантазии).

Лишь только резиденция и слуги-близнецы были воскрешены; Лорд Кархародон оставил потуги на Творчество, и вокруг его убогого дворца лежала серая безжизненная земля, покрытая трещинами. Во всех уголках планеты поднимались целые горные хребты, великие реки катились по плодородным равнинам, бушевали моря, шумели леса, возвышались холмы, дышали луга, насыщенные жизнью.

Эдгаросердный По сделал, возможно, свой самый величественный вклад в мир, скопировав до мельчайших подробностей древний город, каждую разрушенную башню, каждый шепчущий купол восхитительного вкуса и аромата, каждое химическое озеро — суп из неописуемых лакомств, каждый камешек, от которого текли слюнки — деликатес.

Герцог Квинский построил флот летающих грузовиков, заставив их проделывать сложную акробатику в небе над своим домом, где он готовил вечеринку на тему о Смерти и Разрушении, роясь в банках памяти Городов в поисках пятидесяти самых знаменитых руин в истории: Помпея снова существовала на склонах Кракатау; Александрия, построенная из книг, сгорела заново; каждые несколько минут новый гриб распускался над Хиросимой, проливая дождем грибы, почти сравнимые с кулинарными чудесами Эдгаросердного По. Могильные ямы Брайтона были искусно уменьшены, потому что для них требовались огромные пространства, были завалены крошечными телами, которые все еще шевелились, стонами и взывали к жалости. Но самым эффектным его изобретением был расплавленный Миннеаполис, замороженный, жестокий, все еще узнаваемый, с его обитателями, запечатленными в полупрозрачном желе, в попытке спастись от Швейцарской резни.

Это был Ренессанс, как и предсказывал Епископ Тауэр.

Лорд Джеггед Канари стал героем, его подвиги чествовались. Только Браннарт Морфейл считал вмешательство Джеггеда нежелательным. Действительно Браннарт оставался скептиком по поводу всей теории, связанной с методом спасения. Он исподлобья разглядывал резвящиеся скульптуры вокруг зеленого дворца Миледи Шарлотины (она отказалась от своего подводного мира, памятуя о наводнении, которое застигло ее в доме), на розовые пагоды Госпожи Кристии и эбеновую крепость Вертера де Гете, предостерегая всех, что это маленькая отсрочка Концом Света, но никто из них не захотел выслушать его.

Доктор Волоспион, пугало в черных лохмотьях с черным телом и красными глазами, сделал марсианский саркофаг в тысячу футов высотой с репродукцией на его крыше безумцев Чезара, где четыре тысячи юношей и девушек умирали от истощения, а семь тысяч мужчин и женщин засекли друг друга кнутами до смерти. Доктор Волоспион счел свой дом «тихим», и наполнил его лунатиками-манекенами, пытающимися укусить его или подстроить ему жестокую ловушку. Его забавляла подобная обстановка.

Собор Епископа Тауэра в виде луча лазера, двойной шпиль которого исчезал в небе, казался непритязательным и скромным, но музыка лучей трогала до глубины души, вызывая эйфорию. Даже Вертер де Гете, потрясенный репродукцией Волоспиона, но осудивший ее, поздравил Епископа Тауэра с его творением, а Сладкое Мускатное Око просто позаимствовала идею для голубого кварцевого Старого Нового Старого Старого Нового Нового Нового Старого Нового Старого Нового Нового Нового Нового Старого Нового Нового Версаля, который процветал в ее любимом периоде (седьмом Интегральном Поклонении) на Сорке, планете из Созвездия Кентавра или Беты, давно исчезнувшей, вся структура которой состояла из примитивных музыкальных форм пятнадцатого столетия.

О’Кэла Инкардинал стал обычным козлом и пасся там, где осталась пустыня, не переставая блеять, что он очень любит выразительное чтение. Однако его козлиные замашки не вошли в моду. Единственными поклонниками его козьего таланта были Ли Пао (который поспешил вернуться из родного 2648 года) и Гэф Лошадь в Слезах, забавлявшийся испуганным блеянием новоиспеченного козла, когда он летал над бедной скотиной в своем воздушном самбуке и кидался фруктами.

Путешественник во времени был расстроен затянувшимся ремонтом машины. Он зашел в тупик и очень нуждался в поддержке и помощи, прежде чем он сможет рискнуть временным прыжком через измерения.

Лорду Джеггеду было не до него из-за собственных экспериментов, а Браннарт Морфейл ушел в себя с тех пор, как выслушал массу упреков в первые дни возрождения. Он общался лишь с теми, кто был подвержен его одноименному эффекту.

Ли Пао, кстати, стал заядлым Морфейлистом. Появился какой-то Рат Осаприкс, но вскоре выяснилось, что он беглый каторжник из тридцать восьмого столетия. Миледи Шарлотина застала его в тот самый момент, когда он пытался украсть машину времени. Не церемонясь, она с помощью Кольца отправила его побарахтаться в верхних слоях атмосферы. Миледи Шарлотина, лишившись Браннарта Морфейла, принялась уговаривать путешественника во времени стать ее персональным ученым. Но он, обдумав все хорошенько, отказался от услуг навязчивой покровительницы, находя ее условия слишком стеснительными. Однажды Миледи Шарлотина, вернувшись из старого города, принесла новость, что Гарольд Ундервуд, инспектор Спрингер, сержант Шервуд, двенадцать констеблей и все Латы живы и здоровы, а космический корабль спасителей с Пупли исчез. Это заставило герцога Квинского открыть карты несколько раньше, чем он планировал. Он вновь завел питомник, и пуплианцы теперь там, хотя и не догадываются об этом. Он позволил им построить собственное окружение — закрытый резервуар, в котором они планировали избежать Конца Света. Они пребывали в полной уверенности, что остались единственными уцелевшими существами во всей вселенной. Все посетители питомника Герцога наблюдали, как они суетятся в огромной сфере, совершенно не сознавая, что они видны как на ладони. Они были погружены в загадочную деятельность. Даже Амелия Ундервуд захотела посмотреть на них и согласилась с Герцогом, что пуплианцы, наконец, нашли свое счастье.