Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

В битве за Москву в Красной армии родился «жуковский миф»: там, где он появляется, победа обеспечена. Рассказывая о событиях 1942 года, мы покажем, что реальность не всегда совпадала с этим идеализированным взглядом на него.

Глава 15

Против сталинской мегаломании. Январь-июль 1942

5 января 1942 года Жуков провел в своем штабе в Перхушково. Ему надо было решить множество проблем. Группа Белова остановилась из-за нехватки боеприпасов, продвижение в направлении Медыни замедлилось, 10-я армия Голикова топталась перед Сухиничами. Новые снегопады до крайности затруднили снабжение войск. Со всех сторон неслись просьбы от командующих армиями прислать боеприпасы, хлеб, горючее, антифриз. На всех направлениях контрнаступление начало пробуксовывать. Во второй половине дня он получил срочный вызов на заседание Ставки, членом которой, напомним, он являлся со дня ее создания.

Необходимо подробнее остановиться на теме заседания. Вот что рассказывал о нем Жуков: «После краткой информации Б.М. Шапошникова о положении на фронтах и изложения им проекта плана И.В. Сталин сказал: „Немцы в растерянности от поражения под Москвой, они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление“». Были изложены проекты различных намеченных наступательных операций, от Ленинграда до Черного моря. Главная роль отводилась Западному фронту Жукова и соседним фронтам, которые должны были окружить мощную группу армий «Центр» Клюге. «По изложенному проекту И.В. Сталин предложил высказаться присутствовавшим». Жуков утверждал, что сразу же выступил против планов общего наступления. Зато согласился с сосредоточением главных сил в центре: «На западном направлении, где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление». В районе Ленинграда и на юго-западе, добавил он, оборона противника еще слишком сильна. Вознесенский, ответственный за производство вооружения, якобы поддержал точку зрения Жукова, заявив: «Мы сейчас еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов». Пауза, затем снова заговорил Верховный главнокомандующий.

« –  Я говорил с Тимошенко,  – сказал И.В. Сталин.  – Он за то, чтобы наступать. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной.

И.В. Сталин спросил:

 –  Кто еще хотел бы высказаться?

Ответа не последовало.

 –  Ну что ж, на этом, пожалуй, и закончим разговор.

Выйдя из кабинета, Б.М. Шапошников сказал:

 –  Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным.

 –  Тогда зачем же спрашивали мое мнение?

 –  Не знаю, не знаю, голубчик!  – сказал Борис Михайлович и тяжело вздохнул»[539].

Это свидетельство Жукова очень важно. Оно относится к решению, которое, после ослепления накануне 22 июня и отказа отвести войска от Киева в сентябре 1941 года, составляет третью крупнейшую ошибку Сталина. Действительно, общее наступление зимой 1942 года стоило Красной армии сотен тысяч погибших, не принеся крупных побед. Немногие силы, оставшиеся после операций начала 1942 года, будут разбросаны по всему фронту длиной 1800 км и за три месяца растрачены в бесплодных и нескоординированных наступлениях вместо того, чтобы быть сосредоточенными на единственном направлении. В этом пункте Жуков был прав, тысячу раз прав. Но действительно ли он пытался возражать против решения начать общее наступление?

Заседания Ставки происходили в кремлевском кабинете Сталина. Что нам говорит журнал записи посещений? Что Жуков был на приеме 1 и 7 января, но не 5-го. Из присутствовавших Жуков упоминает Шапошникова и Василевского. Однако Шапошников с 24 декабря по 15 февраля не появлялся в сталинском кабинете. Он снова болел, и его замещал Василевский, его заместитель. Василевский действительно побывал 5 января в кабинете Сталина, но без Жукова. Наконец, Вознесенский не встречался со Сталиным между 4 и 16 января. Нет никаких документальных доказательств того, что Жуков возражал Сталину. Не имеется никаких подтверждений данной истории в воспоминаниях крупных государственных деятелей того времени, оставивших мемуары (Микоян, Хрущев) или дававших интервью (Молотов, Тимошенко). Василевский, коротко описав в воспоминаниях это решение Сталина, ничего не говорит ни о Жукове, ни о чьей бы то ни было еще оппозиции планам Верховного, и лишь выносит мнение, общепринятое после смерти вождя: «Верховное Главнокомандование недостаточно точно учло реальные возможности Красной Армии»[540].

Может быть, Жуков придумал этот диалог на заседании 5 января, чтобы снять с себя всякую ответственность за провал общего наступления, а также с целью возвеличить собственный талант стратега? В таком случае мы не в первый и не в последний раз поймали бы его на приукрашивании собственной роли в войне. Как ни странно, многие фразы, приписываемые им Сталину, практически дословно повторяют те, что фигурируют в «директивном письме Ставки № 3» от 10 января. Возможно, из этого документа он их и заимствовал. Что же касается участия в разговоре Вознесенского, отвечавшего за выпуск вооружений, Жуков мог придумать его для придания рассказу большего правдоподобия, потому что из всех советских руководителей он, по словам Микояна, «был единственным, кто мог прямо возразить Сталину».

Можем ли мы на основании всего вышеизложенного отвергнуть предположение, что Жуков сопротивлялся безумному плану вождя? Бесспорно, что он, в отличие от Сталина, умел сосредотачиваться на одной цели. В июле и августе 1941 года он потребовал приоритета для московского направления в ущерб всем остальным. В октябре – декабре того же года не проходило ни одного совещания, на котором он не требовал бы для Западного фронта всего вооружения, что производили заводы. Все это повторится при свидетелях, когда речь пойдет о подготовке наступления на смоленском направлении и общего наступления весны 1942 года. Летом он начнет наступление на Ржевский выступ – на московском направлении – с ожесточением, которое удивит генерала Моделя, его противника. Он предпримет новое наступление в том же месте в ноябре – декабре (операция «Марс»). Вплоть до 1945 года московское, или западное, направление будет его навязчивой идеей. Подтверждение его правоты можно найти в оценках Гальдера, начальника Генерального штаба ОКХ: «Единственная важная цель – это Москва». Защита столицы от угрозы нового вражеского наступления останется для Жукова приоритетной задачей вплоть до 1943 года. Потом, когда военная удача окончательно перейдет на сторону советских войск, он будет отстаивать приоритет западного направления Минск – Варшава – Берлин, как прямого кратчайшего пути к победе. Так что не будет ошибкой предположить, что и в январе 1942 года он отстаивал ту же точку зрения.