Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Вот для присмотра за Маштаковым он и направил сюда полсотни своих людей во главе с нашим Фаридом. Кстати, — вспомнил Тарханов, — он в Петрограде торговой фирмой владеет. Под фамилией Насибов. Там тоже можно его связи отследить…

— Не наша забота, — перебил Сергея Чекменев. — Не отвлекайся.

— Информацию о нашей акции Фарид получил через пятнадцать минут после ее завершения. Тут я промазал, — самокритично признал Тарханов, — два их поста наблюдения расшифровал и обезвредил, но что–то упустил. Но они все равно не успели. Наша схема прикрытия сработала четче.

Так вот, поднял он своих орлов по тревоге, заодно прихватил местных, которые в тот момент в лагере оказались. И вперед. За час доехали, за второй — город блокировали, начальника УГБ захватили, выяснили, что «объект» туда не поступал и местные контрики понятия не имеют, что почем.

Догонять неизвестно кого и неизвестно в каком направлении Фарид не счел разумным, предпочел провести акцию устрашения. Захватить гостиницу «Бристоль» и предъявить властям ультиматум. Четыреста постояльцев в обмен на Маштакова и прибор.

— И ты им второй раз игру поломал…

— Не только я. Тюрьму и полицию с разбегу взять он не сумел, вот и пришлось Фариду больше половины своих войск еще и на их блокаду выделить. И темп потерял. Но все ж таки в основном я, — не стал скромничать Тарханов. — А если совсем точно, то не второй, а четвертый, нью–йоркские события учитывая, а захват Маштакова и бой в гостинице за два эпизода считая.

— Не многовато ли для одного человека, как полагаешь? С теорией вероятности мало согласуется.

— Как судить. На войне теория вероятности для конкретного человека не слишком много значит. В массовом масштабе — другое дело. Там, в Израиле, действительно маловероятная случайность произошла, а дальше, если уж я стал этим делом профессионально заниматься, так просто логика событий.

Мог, конечно, сам на КМВ не поехать, все Кедрову доверить, но, как куратор, принял именно такое решение. То же и в гостинице. Мог уклониться, но не стал. Так что тут скорее закономерность, чем случай…

— Ладно, убедил, — решил не вдаваться в философские тонкости Чекменев. — И много еще на Кавказе таких баз и лагерей?

— Думаю, достаточно. Подробно мы об этом пока не говорили, но можно понять, что не один и не два… Суммарно не меньше чем на дивизию потянет.

— Вот мудаки, — выругался Чекменев, имея в виду контрразведчиков и военных начальников Кавказского округа и всех российских спецслужб сразу. — Чем они там вообще занимаются? Проморгали, ну пусть теперь сами и расхлебывают. Я им помогать не намерен.

Правительственные органы очень ревниво относились к ведомствам, подчиненным Великому князю, и изо всех сил добивались того, чтобы их влияние не выходило за пределы Москвы и Московского военного округа.

То, что происходило между ними, нельзя даже назвать соперничеством между равновеликими структурами, борющимися за авторитет и влияние на одном и том же поле. Фактически ведь разведуправление, которым руководил Чекменев, являлось обычной штатной структурой армейского уровня, и то, что оно незаметно превратилось в подобие полноценного Министерства госбезопасности, де–юре нарушало и Конституцию, и другие писаные и неписаные соглашения и традиции.

Разумеется, это вызывало в Петрограде нескрываемое раздражение и соответствующие реакции.

Тарханов уже сталкивался с моментами, когда государственная контрразведка охотилась на спецназовцев князя с не меньшим азартом, чем на настоящих преступников, стоило им только засветиться на «чужой» территории.

Соответственно, и отдел спецопераций, которым уже две недели руководил Тарханов, и «печенеги», составляющие его ударную силу, отвечали коллегам тем же.

Вот почему, собственно, Сергей так стремительно убыл из Пятигорска, прихватив с собой пленника. В противном случае он вполне мог оказаться на положении подозреваемого, а то и обвиняемого. В чем угодно — в незаконном ношении оружия, а главное — его применении, в самоуправстве, да хоть бандитизме, наконец, если подвести под это определение акцию по захвату и вывозу в Москву профессора Маштакова.

А из второй столицы, как в свое время с Дона, — «выдачи нет».

— Хорошо, тут мы их сделали. Теперь — дальше, — выпустив пар, сказал Чекменев. — Мне вчера Розенцвейг насчет вашей беседы с «Кулибиным» излагал, принципов действия «Гнева» и еще какого–то эпизода с тобой лично. Я не все понял.

Что Розенцвейг мог своему старому приятелю и коллеге сюжет и фабулу оперативного мероприятия изложить так, чтобы тот не понял, Сергей не поверил. А если бы даже такое паче чаяния случилось, то Чекменев заставил бы его десять раз повторять, пока не вник бы в суть вопроса.

Значит, опять желает выслушать иную трактовку и составить собственное мнение.

Что ж, можно, скрывать ему нечего, только сам он, наверное, из рассуждений Маштакова понял как бы не меньше, чем израильский разведчик.

У того и жизненного опыта на десять с лишним лет побольше, и образование инженерное или физическое имеется, раз именно ему историей с «Гневом Аллаха» заниматься поручили.

Вадим, тот сразу начал конструировать какие–то свои гипотезы, вон, догадался, как углубить и расширить его воспоминания о визите в другой мир, самому же Тарханову все это казалось если не ерундой, то такой же трудно постигаемой вещью, как, скажем, математический анализ или, прости господи, топология.

Он как–то пролистал подобную книжку. Четыре страницы букв, цифр и символов, потом одна–единственная доступная фраза: «Из чего с очевидностью следует…».

Ага, с очевидностью!

Сергей пересказал Чекменеву все, что запомнил и понял, но от собственных трактовок воздержался.

Счел нужным только добавить, что, по мнению Ляхова, мир, в котором он оказался, расположен где–то после 1968 года, поскольку последний «орден комсомола» датирован именно этим годом и связан, очевидно, с пятидесятилетием успешного, в том варианте, большевистского переворота.

— Допустим, допустим, — хмыкнул Чекменев. — Интересно бы было посмотреть. Вдруг да удастся и из этого какую ни есть пользу извлечь. Ладно, побеседуем еще и с профессором, и с твоим приятелем. Не ошиблись мы с ним, в очередной раз убеждаюсь.

— Да уж. Они там не только машинку для допросов изобрели, там и еще что–то намечается…

— В плане прокурорской дочки?

— Дочка и сам папаша — другая статья. Хотя Вадим их уже практически перевербовал.

Они с доктором еще одну штуку дорабатывают. Я так понимаю, для составления психологической карты личности. Якобы может заменить отдел внутренней безопасности и управление кадров в одном лице.

— Вот что делается. Сплошные Кулибины, куда ни плюнь. Так, может, нам Ляхова к себе взять? Должность ему придумаем…

Сергею неосведомленность Чекменева в сути открытий и изобретений Бубнова и Ляхова показалась несколько утрированной. Если уж он распорядился перевести лабораторию Максима на остров, значит, вник и оценил.

Что же касается их разговора в автобусе с Маштаковым, Тарханов был уверен, что Розенцвейг вел его магнитофонную запись. Не такой Григорий Львович человек, чтобы полагаться исключительно на память.

Касательно же вопроса о дальнейшей судьбе Ляхова он ответил категорически:

— Не считаю полезным. Пусть учится дальше. Там от него толку больше будет, особенно исходя из его нынешних знакомств. А нештатно мы с ним и так работаем.

— Тебе виднее. Я его как раз к твоему отделу думал прикрепить. А ты на глазах растешь, капитан. Без всякой Академии дипломатом становишься.

Тарханов не стал в ответ называть его подполковником, хотя их приятельские вне службы отношения такое допускали и в первый момент очень захотелось. Но — вовремя одумался. Что толку? Лучше уж так, кивнуть, принять за обычное панибратство. Или шутку старшего товарища.

Потом же видно будет, «кто кого распнет», как писал в набросках к так и не написанному роману некий Илья Файнзильберг.

— Не забудь, полная распечатка допроса потребуется мне через два часа максимум, — свернул Чекменев аудиенцию. — Князю буду докладывать. Поторопи своих ребят. А на будущее — твой кабинет — напротив моего. Пойди посмотри, что там делают. Есть вопросы или предложения — не стесняйся. ХОЗУ оформит в лучшем виде. Сейчас мы на коне!

Тарханов посмотрел предназначенное ему обиталище. Поменьше, конечно, чем у Чекменева, но тоже метров в тридцать квадратных. Окна всего два, но выходят они прямо на Боровицкие ворота и мощенную брусчаткой аллею, обсаженную вековыми голубыми елями.

Недурно.

И тут же привычно подумал, что и как огневая позиция его кабинет хорош. Стены — пушкой не пробьешь, сектор обстрела великолепный, и в случае необходимости пути безопасного отхода обеспечены.