Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах

V. Сенсационная находка – “Прорыв под Сталинградом”

На этом месте глава “Генрих Герлах” казалась завершенной[162]. Уникальный процесс создания романа, о котором удивительным образом (больше) ничего не знали даже литературоведы старшего поколения, стал частью истории немецкой литературы. Тем не менее первоначальная рукопись считалась утраченной – существовала только новая версия, и это на ее долю пришелся главный успех. В кратком вступительном слове к “Армии, которую предали” Герлах упомянул необычные обстоятельства, при которых создавался роман – плен, конфискация рукописи и новое начало с нуля:

В 1944/45 годах, находясь в советском плену еще под сильным впечатлением от недавно пережитого, я написал книгу. Мне помогали все, кто был рядом, независимо от чинов и рангов, делясь советом и опытом. Но в декабре 1949 года рукопись, которую так тщательно и так долго удавалось скрывать, была конфискована органами МВД. Окончилась неудачей отважная попытка друга нелегально переправить в Германию переписанную на 20 тетрадных листках миниатюрную копию. С 1951 по 1955 год книга писалась во второй раз уже дома. Я чувствовал, это мой долг перед живыми и мертвыми[163].

В эпоху противостояния Востока и Запада идея найти в архивах Министерства внутренних дел СССР изъятую оригинальную рукопись казалась утопической. Вчитываясь в предисловие, я невольно задавался вопросом: насколько велики различия двух версий? Если новый вариант критики единодушно хвалили за аутентичность, что же тогда в оригинале – ведь он писался, как говорится, по горячим следам, практически сразу после сталинградской трагедии. Я спрашивал себя: что стало с рукописью после изъятия, была ли она уничтожена или хранилась в каком-нибудь секретном российском архиве? Но никакого способа разузнать это я не видел.

Однако в октябре 2011 года совершенно неожиданно такая возможность представилась: тогда я довольно регулярно встречался с Манфредом Гёртемакером, ведущим специалистом по новейшей истории, в то время преподавателем Потсдамского университета и автором книг “История Федеративной Республики Германии” (1999) и “Томас Манн и политика” (2005). Однажды мы обсуждали будущие совместные проекты, и Манфред Гёртемакер поведал мне о последних своих изысканиях, приведших его в Москву. На мой вопрос, доступны ли сейчас российские архивы, он откровенно сказал: попасть туда непросто, но шанс есть. Я никак не мог успокоиться после нашего разговора и в конце концов послал Гёртемакеру письмо, в котором изложил предмет своего интереса. Речь шла не только о Генрихе Герлахе, но и о культурной работе, которая велась среди немецких военнопленных, и попытках придать ей материальное воплощение в литературных мастерских, устроенных в духе советской идеологии перевоспитания. Я также упомянул о немецких писателях-эмигрантах, живших в СССР, таких как Эрих Вайнерт и Иоганнес Р. Бехер. Манфред Гёртемакер откликнулся незамедлительно и связал меня с Москвой. Полученные из России документы вселяли надежду, и 14 февраля 2012 года вместе с Норманом Эхтлером я стоял перед Российским государственным военным архивом (РГВА) – ничем не примечательным двухэтажным зданием на улице Адмирала Макарова в Москве. На его территории чуть в глубине, невидимая с главного входа, высилась башня, похожая на элеватор, где хранились документы сразу нескольких русских архивов. РГВА, как известно, за свою историю несколько раз сменял названия: основанный в 1918 году как Архив Красной армии, после развала Советского Союза он в 1992 году получил свою сегодняшнюю аббревиатуру (РГВА)[164]. Это гигантское хранилище документов советских вооруженных сил и спецвойск, начиная со времен Гражданской войны до Второй мировой, включавшее также собрание личных дел. Как выяснилось, с 1999 года к военному архиву принадлежал и Центральный государственный Особый архив СССР (ЦГОА), обладавший самым большим немецким фондом. Доступом в Особый архив, учрежденный советскими секретными службами в 1945 году для трофейных документов, заведовал исключительно Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), а с 1954 года – Комитет государственной безопасности. Хранившиеся там документы после 1945 года использовались в качестве доказательной базы во время процессов над военными преступниками и для работы КГБ внутри страны и за ее пределами. До 1970-х годов новые поступления заносились в карточный каталог, но систематизация была скорее спорадическая[165]. Даже сегодня не все документы архива обработаны и рассортированы. Не было никакой гарантии, что нам удастся напасть на нужный след, с другой стороны, всегда был шанс обнаружить что-нибудь сенсационное. Мы не только не знали, что искать, но даже не представляли, в какой части архива лучше приняться за дело. Исследователи-иностранцы хоть и имели доступ к невероятному количеству военных документов, но из-за отсутствия копировальной техники обработать их в большом объеме казалось почти невозможным. Кроме того существовал еще другой сектор, состоявший из архивов, которые долгое время считались секретными, – хранившиеся в них документы сперва подвергались сложной процедуре – новой классификации и только потом становились достоянием общественности. На их выдачу давала разрешение специальная комиссия, и если они были только на немецком языке, сначала требовался перевод – только потом принималось решение об их публичном использовании. Ко всем этим сложностям добавлялось еще одно: не зная русского языка, пользоваться архивными фондами почти невозможно, нельзя даже приблизиться к предмету поиска. Когда-то я изучал славистику, и это стало залогом нашего успеха в последовавших изысканиях. Итак, перед нами открылась тяжелая деревянная дверь Российского государственного военного архива, и мы вступили в схватку с турникетом, за которым стояли на страже вахтеры в бронежилетах, обеспечивавшие сохранность документов. Регистрация заняла много времени, но наконец мы получили пропуска и прошли в архив, который располагался на втором этаже. С порога стало понятно, что здешние условия несравнимы с теми, к каким привыкли посетители архивов в Берлине или Марбахе. Наслышанные о недостаточном финансировании российских госхранилищ, мы не ожидали ничего другого. По инструкции, ежедневно разрешалось брать на руки не больше пяти дел. Чтобы не потратить впустую целые дни, требовалась основательная сортировка материала. В читальном зале архива тянулись – как в школе – три длинных ряда столов. На столах громоздились внушительные аппараты для просмотра микрофишей. После долгого ожидания мы наконец получили какое-то подобие описи на русском языке и принялись за дело. Через некоторое время в бесконечно длинном инвентарном списке мы увидели кое-что интересное: доклады пленных немецких офицеров, письма курсантов антифашистских школ, материалы из небезызвестного лагеря № 27, где был основан Союз немецких офицеров и о котором рассказывал граф фон Эйнзидель, приветственные обращения Сталина к слушателям антифашистских курсов, личные благодарности от военнопленных, адресованные Сталину. В конце концов мы добрались до той части фонда, где были собраны материалы о проводимой в лагерях для военнопленных культурной работе. И там действительно обнаружили то, что искали. В каталоге – мы даже не сразу сообразили – русскими буквами было написано: Герман Герлах “Прорыв под Сталинградом”! Мы подняли глаза и посмотрели друг