Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 - Джон Норвич

Вскоре по прибытии новый катапан решил нанести визит в Сицилию – вероятно, для того, чтобы ускорить отправку греческих соединений, чья помощь срочно требовалась в Апулии. На обратном пути – а он, вероятно, плыл на корабле, направлявшемся в Салерно, – он встретил Ардуйна, который возвращался вместе с нормандцами ко двору Гвемара. С самого начала между Ардуйном и Михаилом установились прекрасные отношения. Ардуйн в совершенстве говорил по-гречески; он был опытным воином и мог привести с собой отряд нормандцев; его недавняя ссора с разжалованным Маниаком также свидетельствовала в его пользу. В результате катапан назначил Ардуйна, лангобарда, комендантом Мельфи, одной из главных горных крепостей на границе византийских владений.

Если бы Дукеян знал, что он делает! Его легковерие оказалось гибельным, но не стоит слишком осуждать его за это. В Мельфи требовался опытный и храбрый военачальник, а такого нелегко было найти среди итальянских греков. У Ардуйна имелся прекрасный послужной список, и в прошлом он доблестно сражался за дело Византии. Его отъезд с Сицилии нельзя было поставить ему в вину, естественно, что он не стал бы служить под началом Маниака после того, что произошло под Сиракузами. По языку и культуре он больше походил на грека, чем многие греки, а его лангобардское происхождение еще не давало повода сомневаться в его верности; лангобарды часто занимали высокие посты в Капитанате. Помимо всего прочего, положение было критическим, и Дукеян не мог слишком долго разбираться. Он не представлял себе, как жестоко его обманут.

О соображениях, которыми руководствовался Ардуйн, можно только догадываться. Честолюбие определенно играло главную роль. Он был лангобардом. Лангобарды бунтовали. Ему выпал шанс в этом поучаствовать, и он ухватился за него. Возможность командовать тремя сотнями бесстрашных нормандских рыцарей в победоносной военной кампании вскружила ему голову, и он знал, что эти рыцари, если дело будет для них стоящим, готовы вновь идти в бой под его командой. Его вмешательство в ход апулийского восстания могло оказаться решающим для судеб его соотечественников, томившихся под византийским игом. Кроме того, он еще не изжил обиду на Маниака и хотел отомстить грекам. Соответственно, оказавшись в Мельфи, он начал постепенно склонять местных жителей на свою сторону. Аматус пишет об этом с искренним восхищением:

«Он часто устраивал пиры, на которые приглашал на равных и благородных, и низкорожденных, предлагая им отборные мясные блюда; а пока они ели, говорил с ними по-доброму… сочувствуя тем горестям, которые им причиняли их греческие властители, и обидам, которые претерпели их жены… Ах, как хитроумно он настраивал знать и народ против тех, кто плохо с ними обращался!»

В марте 1041 г., заручившись поддержкой горожан, Ардуйн тайно отправился в Аверсу. Здесь с помощью Райнульфа он набрал три сотни нормандских воинов под командованием двенадцати вождей, в число которых входили Вильгельм и Дрого де Отвили. Его предложение было достаточно простым: он предоставляет нормандцам Мельфи в качестве опорного пункта, после чего лангобарды и нормандцы изгоняют греков из южной Италии раз и навсегда и делят освободившиеся земли поровну. Нормандцев не требовалось особо уговаривать, а увещевания Ардуйна, если Аматус передает их правильно, были на редкость искусны: он играл сперва на их гордости, затем – на их честолюбии, далее пробуждал в них презрение к врагу и под конец разжигал их алчность:

«Вы еще теснитесь на той земле, которую вам отвели, еще живете как мыши по щелям… настало время выступить, и я буду вашим вождем. Следуйте за мной. Я буду идти впереди, вы будете следовать за мной, и дайте мне сказать почему – потому что я поведу вас против мужчин, что подобны женщинам и живут в богатой и большой стране».

Комендант покинул свою крепость один под покровом ночи, а вернулся с армией. Жители Мельфи сперва заколебались, увидев их; но хорошо подвешенный язык Ардуйна убедил их, что эти люди принесут им освобождение. Горожане открыли ворота. Это было кардинальное решение. С этого дня Мельфи встал во главе мятежа. Этот город, укрепленный греками и почти неприступный благодаря своему местоположению, стал отличной горной базой. Оттуда нормандские рыцари, все еще разбойники в душе, могли совершать набеги и грабежи для собственного удовольствия; туда они могли возвращаться с добычей, уверенные в безопасности[10].

Вскоре пала Веноза, затем Лавелло, затем Асколи. Катапан, жестоко виня себя в том, что произошло – хотя он еще не сознавал размеров катастрофы, – поспешно выступил из Бари со всеми наличными силами, и 16 марта в зоне его видимости оказался основной корпус нормандской армии, теперь пополнившейся большим количеством лангобардов. Войско бунтовщиков расположилось на берегу Оливенто, небольшой реки, протекающей около Венозы. Приказав своей армии остановиться, катапан послал гонца к ним, предложив выбор: или сегодня покинуть византийскую территорию мирно, или сражаться с его армией завтра.

Нормандцы слышали такие обращения и раньше, и у них имелся свой рецепт на этот случай. Пока вестник говорил, один из двенадцати вождей Гуго Тубо приблизился к лошади гонца и стал одобрительно ее похлопывать; когда гонец закончил, нормандец неожиданно повернулся и с такой силой ударил ее кулаком между глаз, что несчастное животное бездыханное свалилось на землю. После этого, как рассказывает Малатерра, гонец от ужаса упал в обморок; нормандцы с трудом привели его в чувство, дали ему новую лошадь, лучше прежней, и отправили его назад к катапану с известием, что они готовы драться.

Битва состоялась на следующее утро. Она закончилась полным поражением греков. Многие из них погибли, в том числе почти все варяги, которых Дукеян взял с собой из Бари; но еще больше людей утонуло при попытке пересечь разлившуюся реку Оливенто. Катапану пришлось отступить. Прежде чем встретиться с нормандцами в новом сражении, требовалось серьезно пополнить войско.

Вновь отряды вербовщиков рыскали по городам и селам Апулии. Они передвигались быстро, и к началу мая их работа была завершена. На сей раз враждующие армии сошлись на берегах Офанто, в Монтемаджоре, на том самом поле Канн, где греки, лангобарды и нормандцы проливали кровь двадцать три года тому назад. Хотя диспозиция была схожей, результат радикально отличался. Нормандцы по– прежнему уступали противникам в численности, но теперь поле битвы осталось за ними. Их войском командовал Вильгельм де Отвиль Железная Рука. Он страдал от сильной лихорадки и не собирался принимать участие в битве, а наблюдал за ходом сражения с ближнего холма. В какой– то момент соблазн стал слишком велик: соскочив с носилок, он бросился вниз по склону в гущу битвы и привел своих воинов к победе.

Вести об этих двух поражениях неприятно потрясли Константинополь. Дукеяна перевели в Сицилию, где ему поручили неблагодарную миссию по спасению остатков сицилийской экспедиции; на посту катапана его сменил другой Боиоаннес, сын великого катапана Василия. Но, если и существовали какие-то надежды, что этот молодой человек унаследовал блестящие способности своего отца, они скоро развеялись. Новый катапан не привел с собой подкрепления, поэтому справедливо решил избегать прямых военных столкновений с мятежниками, а осадить их в Мельфи. Покинув город прежде, чем подошла греческая армия, нормандцы и лангобарды разбили лагерь в Монте-Сироколо близ Монтепелозо. Здесь 3 сентября 1041 г. они в третий раз разбили незадачливых византийцев и взяли в плен катапана. Боиоаннеса передали в руки Атенульфа, брата правящего герцога Беневенто, который незадолго до того взял на себя формальное руководство восстанием. Катапана привязали к лошади и триумфально провезли по улицам города. Три победы лангобардов окончательно подорвали авторитет византийцев в Апулии; Бари, Монополи, Джовинаццо, Матера встали на сторону мятежников. Пожар бунта разгорался.

Но теперь возникли разногласия. Лангобарды в Апулии не были готовы к тому, чтобы ими командовал Ардуйн, а также к тому, чтобы принять, пусть даже как формального руководителя, бесцветного Атенульфа Беневенто; они подозревали, и не без оснований, что тот и другой являются игрушками в руках нормандцев. Их настроения разделял Гвемар, с 1038 г. князь Капуи и Салерно и, безусловно, самый могущественный из лангобардских правителей. Его до глубины души возмутил тот факт, что предводителем восстания избрали Атенульфа. Похожий раскол произошел и среди нормандцев. Маленькая колония, обосновавшаяся в Трое двадцать лет назад, теперь, как и колония в Аверсе, разрослась и укрепилась, и ее предводители не понимали, с какой стати они должны слушать этих выскочек из Мельфи. Апулийские нормандцы присоединились к своим соседям – лангобардам и потребовали передать руководство восстанием молодому Аргирусу, который, кроме всего прочего, был зачинщиком бунта и, как сын Мелуса, больше подходил на эту роль, нежели любой из беневентских герцогов… Напрасно Ардуйн или кто-то из его сторонников указывали, что это они, а не апулийцы приняли на себя основной удар; почва была выбита у них из-под ног самим Атенульфом, который, как выяснилось, отправил Боиоаннеса назад к грекам, а выплаченный за него выкуп взял себе. Пристыженная фракция Мельфи капитулировала. В феврале 1042 г. апулийские нормандцы и лангобарды провозгласили своим королем Аргируса и короновали его в церкви Святого Аполлинария в Бари.