Хищное утро (СИ) - Юля Тихая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Церковница открутила кран. Поток чёрной воды рухнул на пол, прогрохотал по камню и разбился, звеня. Колдунья омыла водой зеркала; шёпот её заклинаний становился всё страннее и тише.
— Приподнимите руку, — велела она мне.
Рука была такой лёгкой, словно мне отрезали не кисть, а весь груз прошлого. Церковница прижала к разрезу зеркало; я, повинуясь её жесту, взяла в правую ладонь левую и подставила её к металлу, так, чтобы зеркало оказалось зажато внутри руки.
Она проделала то же самое с Ёши, а затем коснулась обоих зеркал и зашептала снова. Моя кисть чуть шевельнулась, проворачиваясь и сдвигаясь, и замерла, прирастая.
Грохотала вода. Колдунья шептала, шептала — и умолкла. Я подвигала пальцами так и эдак: они слушались плохо, будто с паузой. Круглое зеркало торчало из запястья острыми краями и разбрасывало по залу слепящие блики.
— Можете поцеловать супругу, господин Ёши Бишиг, — сказала церковница.
И закрыла кран.
x
В наступившей вдруг тишине шелест тканей по полу показался мне оглушительным.
Я повернулась к нему на деревянных ногах. Рука не болела, — только пальцы легко кололо отступающим онемением. Зеркало вовсе не ощущалось, будто его и не было.
Не знаю, как выглядело моё лицо, но лицо Ёши так и осталось безразличным и скучным, — только морщина на лбу углубилась, а подбородок очертило резче пережитым напряжением. В его руке зеркало было таким же чужим и нелепым, будто дорисованным.
Я не хотела с ним целоваться. На лице Ёши тоже не было написано особой страсти. Тем не менее, он послушно приобнял меня за талию, а я вскинула лицо выше.
Он был гладко выбрит, — под раздражённой кожей только наметилась темнота будущей щетины, — и пах цветами и родниковой водой. Неровный свет фонарей углубил тени под глазами; вплетённые в волосы бусины легонько звякали, а ткань рукавов искряще скрипела о мою кольчугу.
Губы коснулись губ, — сухо и почти бережно. Я мысленно досчитала до пяти и отстранилась.
— Поздравляю, — сказала церковница.
Ёши кивнул ей, поклонился чану с ритуальной водой и вышел, — только ткани хлопнули сквозняком.
Даже если мне и хотелось уйти к реке, сесть на ступени у воды и скурить три сигареты подряд, а потом долго полоскать рот ледяной водой от всего сразу, это было невозможно: свадебный день был расписан поминутно.
От церкви мы поехали в Холл, от вида которого у меня снова заныли все зубы разом. В пустынном зале навязчивым эхом гудели разговоры, и мне пришлось изображать счастливую улыбку новобрачной за нас обоих, потому что Ёши даже не пытался хоть как-то прикрыть этикетом степень желанности нашего брака. Было всего человек пятьдесят гостей, по большей части деловых знакомых; кто-то из девушек прерывисто вздохнул, разлядев в запястьях зеркала и посчитав их, видимо, чем-то невероятно романтичным.
— Милостивой Тьмы, — желали нам с разных сторон.
— Благословения Рода.
— Детишек побольше и поскорее!
— Взаимопонимания, потому что оно есть важнейшее…
— Любви и общего саркофага.
— Детишек!..
Я украдкой глянула на Ёши, пытаясь сделать свою улыбку как можно меньше похожей на оскал. Лицо моего страшно сказать мужа абсолютно ничего не выражало.
Адвокаты наконец проверили документы, и нас пригласили к столу в парадной нише у колонн, перед высоким застеклённым стеллажом. Я подписала все три экземпляра на каждой странице и, уколов палец булавкой, капнула кровью на карточку, скрепляющую место сшива. Ёши проделал то же самое; регистратор перепроверил бумаги, вынул из ящика за спиной тонкую деревянную пластину и написал на ней знаки иглой. Закончив, он расщепил её на три части, одну убрал вместе с договором в шкаф, а две другие — отдал нам.
Я передала свои адвокату, Ёши — спрятал в огромный внутренний карман в верхнем халате.
Гости зааплодировали. В углу зала накрыли фуршет, и я даже нашла силы запихнуть в себя пару канапе. Ёши застыл каменным изваянием и на все поздравления отвечал сухо и односложно. Большая часть собравшихся была ему, очевидно, не знакома, — странно было бы иначе, с учётом того, что он годами жил в горах среди лунных, а собрания Конклава игнорировал не иначе как из принципа; единственный, кому хоть как-то улыбнулся мой муж, был мастер Хавье Маркелава, — тот самый, что, по слухам, пару лет назад проиграл Ёши чуть меньше чем целое состояние.
— Поздравляю, — сказала Харита и притянула меня к себе, а я в ответ неуклюже похлопала её по лопатке. — Твой избранник такой серьёзный мужчина!
— Думает только о делах, — подтвердила я.
— Похвально, похвально! Есть ли какие-то изменения в статусе нашей заявочки?
Я заверила Хариту, что думаю о запросе полиции денно и нощно, прерываясь только на такие несущественные мелочи, как собственная свадьба, и на брачном ложе тоже буду рассчитывать возможные конфигурации изделий для будущей поставки. Харита пошутила грубую и несмешную шутку о том, что предпочтёт сексуально незаинтересованных горгулий, и на этом разговор увял.
Смертельно хотелось курить, но в общем зале это было бы невежливым, а на улицу меня не выпускали пустая болтовня и нелепые поздравления. Холл бурлил пафосом и звенел прожжённым, циничным фарсом вроде того, с каким надевают траурные одежды на отречение злейшего врага по твоему же заявлению.
Вряд ли хоть кто-то из собравшихся мог всерьёз подумать, будто вся эта скоропалительная и невероятно выгодная Родам свадьба была плодом нашей с Ёши пронзительной, за душу берущей любви. Но, конечно же, говорить об этом открыто было недопустимо, — так же, как нельзя не пригубить налитый для тебя напиток, чтобы не обвинить хозяина в попытке отравления, или как невозможно не выложить оружие, заходя в чужой дом.
— …я счастлив, — говорил Ёши кому-то своим ломким, завышенным голосом, от которого мне всякий раз хотелось поморщиться, — что моя дорогая Пенни дала своё согласие.
— Меня зовут Пенелопа, — мрачно сообщила я позже, когда двери машины закрылись, и водитель вырулил на дорогу. — Это имя не сокращается.
— Оно слишком длинное для несокращаемого.
— Восемь букв. Надеюсь, вы справитесь с тем, чтобы их запомнить?
Ёши оглядел меня снизу вверх, задержавшись на измятой кольчугой рубашке, — я порядком мёрзла в таком виде по зимней погоде, но в пальто или шали смотрелась бы совсем уж глупо, — плоской груди и короткой стрижке.
— Я могу постараться, — он усмехнулся отвратительной, циничной ухмылкой, искривившей его и так не слишком привлекательное лицо. — А
