Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

— А как нам прикажешь вести себя с Аполлонием? Не поговорить ли с ним по душам? — осведомился Ламид. — Ты ведь как-то сказал, что он один из верных тебе людей.

— Аполлоний, конечно, предан мне, — помедлив, отвечал Минуций, — особенно, если учесть, что я отдал ему в пекулий восемь югеров земли с тремя викариями и обещал вольную… но, нет, он — управляющий, пусть пока занимается своим делом и остается в неведении относительно наших планов.

Так, в одночасье, положено было начало заговору, который спустя немного времени выльется в наиболее мощное и организованное восстание рабов за всю предшествующую историю Италии[198].

Глава пятая

ПИРУШКА НА СУБУРЕ

На следующий день после триумфа согласно постановлению сената в городе справлялись всенародные благодарственные молебствия.

С утра начались обычные священнодействия во всех городских храмах. Перед раскрытыми дверями греческих святилищ собирались мужчины, женщины и дети в украшавших их головы венках. Они возжигали перед алтарями курильницы, источавшие благовонный аромат.

Одновременно шла подготовка к торжественному обряду в честь Двенадцати богов Согласия[199].

Этот ритуал назывался лектистернием. Он являлся особым видом жертвоприношения. В народе его называли «божьей трапезой». Лектистерний проводился под руководством жреческой коллегии септемвиров-эпулонов, в обязанности которых входило приготовление кушаний для богов и богинь Согласия.

Место для «божьей трапезы» отведено было в южной части Форума, между храмами Януса и Весты, рядом с Эмилиевой базиликой. Здесь храмовые служители установили в ряд несколько больших столов, накрыв их покрывалами, расшитыми золотом и окаймленными пурпуром, а перед ними — шесть обеденных лож с подушками. После этого служители торжественно внесли на площадь мраморные изображения богов и богинь. На главное ложе взгромоздили статуи Юпитера и Юноны, на остальных разместили попарно Нептуна с Минервой, Марса с Венерой, Аполлона с Дианой, Вулкана с Вестой и Меркурия с Церерой.

Юноши и девушки, исполнявшие роли слуг и прислужниц, возлагали на божественные головы пиршественные венки из живых цветов, жрецы-эпулоны торжественно разносили по столам золотые блюда с яствами и золотые кубки с изысканными дорогими винами.

Этот религиозный обычай вел свое начало со времени Ганнибаловой войны, когда карфагеняне, предводимые неистовым сыном Гамилькара Барки[200], разгромили легионы Гая Фламиния у Тразименского озера. Известие об этом повергло римлян в ужас, ибо уничтожены были лучшие силы республики. Избранный диктатором[201] Квинт Фабий Максим[202], прозванный потом Кунктатором, прежде всего обратился к делам религиозным, считая, что Фламиний погрешил больше пренебрежением к священным церемониям и ауспициям, нежели безрассудством и невежеством. Поэтому он приказал отыскать в Сивиллиных книгах средство, чтобы умилостивить разгневанных богов и спасти Рим от гибели. На основании рекомендаций Сивиллиных книг и был учрежден обычай устраивать Двенадцати богам Согласия Торжественные застолья, получившие впоследствии название лектистерний, причем обычай этот скоро распространился и в отношении других божеств, как мужских, так и женских. Последним готовились отдельные пиршества, и статуи богинь помещали не на обеденных ложах, а на специальных скамейках с подушками, из-за чего обряд назывался селлистернием[203].

Сторонний наблюдатель, посетивший в этот день Рим, воочию убедился бы в том, насколько благочестивым оставался римский народ.

Были, конечно, и среди римлян образованные безбожники, последователи эпикурейской философии, которые про себя посмеивались над нелепыми жертвоприношениями и церемониями, но и они не могли не признать, что главным украшением жизни, ее прелестью и духовным оживлением скучных однообразных будней народа все же являлась религия.

Горожане во время молебствий проявляли истинную преданность богам. Особое религиозное рвение выказывали матроны и девушки, которые, переходя из храма в храм, творили усердные молитвы за спасение и благополучие Рима. Греческим богам молились в венках, принося обеты и устраивая совместные трапезы перед распахнутыми дверями храмов.

Около трех часов пополудни, когда почти все жители высыпали на улицы (как и накануне, погода была превосходная, солнечная, с приятной прохладой), в доме на улице Субура, где проживал преуспевающий владелец доходных домов Гней Волкаций, который смолоду принадлежал к классу ремесленников и пролетариев, а в последние годы имел всаднический ценз и носил золотое кольцо[204], стали собираться гости.

В числе приглашенных, как мы знаем, был и наш герой.

Минуций явился одним из первых, прихватив с собой объемистый кошелек почти со всеми своими наличными деньгами. Ему не терпелось отыграться после большого проигрыша в минувшем декабре. На пирах у Волкация никогда не обходилось без игры в кости. Дом его был известен как пристанище для завзятых игроков и любителей разнузданных оргий.

Гней Волкаций считался одним из самых богатых людей своем квартале. Отец его всю жизнь бедствовал, перебиваясь случайными заработками. Он служил виктимарием, помощником жреца при жертвоприношениях. Получая к небольшому жалованью остатки от жертвенных животных, он имел возможность содержать маленькую харчевню, которая после его смерти досталась сыну в качестве главного наследства.

Волкаций начал самостоятельную жизнь с удачного вложения денег в строительный подряд по сооружению храмов, обетованных консулами, одержавшими победы в Македонии, Испании и Пергаме[205]. Потом он стал давать деньги в рост и весьма преуспел в этом деле. Еще больше он разбогател после большого пожара, уничтожившего много домов в одном из кварталов Эсквилина. Волкаций обратил это несчастье себе во благо, скупая за бесценок участки погорельцев и продавая их по более высокой цене новым застройщикам. В дальнейшем он несколько лет был публиканом[206] в Вифинии[207], вернувшись оттуда очень состоятельным человеком. Последние шесть или семь лет Волкаций безвыездно жил в Риме и вкладывал деньги в содержание доходных домов и притонов, сосредоточенных в районе Субуры.

Надо сказать, улица Субура, главная улица одноименного квартала, расположенного в низине между Эсквилином, Квириналом и Виминалом, среди добропорядочных граждан не пользовалась хорошей репутацией. Коренные ее обитатели с незапамятных времен являлись владельцами дешевых харчевен, таверн и грязных ночлежек. По ночам, когда сюда начинали стекаться обездоленные чуть ли не со всего города, находиться здесь становилось небезопасно: скандалы, драки, поножовщина были на Субуре явлением обычным. Одним богам было известно, что за люди находили здесь приют. Триумвиры по уголовным делам[208] частенько посещали Субуру для расследования убийств. Но, как правило, преступления оставались нераскрытыми, личности убитых неизвестными, и трупы их приходилось хоронить за Эсквилинскими воротами на омерзительном поле того же названия, являвшимся местом казни провинившихся рабов и разбойников, а также кладбищем для умерших рабов, которых господа, чтобы не тратиться на их погребение, приказывали выбрасывать прямо за ворота и которых потом кое-как зарывали в землю мрачные и грязные служители-могильщики, получавшие за свой труд плату из эрария[209].

В назначенное время все гости были в сборе, за исключением толстяка Вибия Либона, но хозяин дома решил начинать без него и позвал всех в триклиний[210].

К появлению гостей в триклинии пиршественный стол уже был заставлен блюдами с холодными закусками — салатами, яйцами, устрицами и маринованной рыбой. Раб-виночерпий разливал вино в кубки, которые ему подавали два мальчика, одетые в опрятные светло-голубые туники.

Минуций расположился на одном ложе с Корнелием Приском. Это был юноша из богатой семьи. Дальние предки его принадлежали к сенаторскому сословию, но дед, чтобы избежать разорения и нищеты, вынужден был жениться на дочери вольноотпущенника, богатого ростовщика. Отцу Приска потом всю жизнь кололи глаза низким происхождением матери, и он так и не смог добиться ни одной государственной должности.

На соседнем ложе, рядом с Приском, развалился Лициний Дентикул, его задушевный друг, широкоплечий и бородатый гигант с мощными волосатыми руками, страстный игрок, тоже, как и Минуций, проживавший отцовское наследство.

По другую сторону от Дентикула возлежал Габиний Сильван, человек лет сорока с одутловатым лицом и маленькими хитрыми глазками. Он был давнишним приятелем хозяина дома. Занимался Сильван перевозками грузов на барках, курсировавших между римским Эмпорием[211] и Остией[212]. В его распоряжении было несколько сот рабов-тягачей, которые с помощью канатов тянули с берега по реке груженые суда.