Мир (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич

Все подходы к западу от лагеря, вплоть до самых холмов освещенные самолетами, внезапно заполнили черные фигуры солдат противника. На территории снова стали разрываться летающие мины, на фоне которых все так же отчетливо слышались звуки полковых труб. К Кортни приблизился лейтенант Кау, во время стремительной контратаки раненный в лицо, руку и ногу.

— Сэр, — обратился вьетнамский лейтенант, — почти всех своих бойцов я разместил вдоль западной стены, тогда как остальные остались практически неприкрытыми. Какие будут новые указания?

— Вы и ваши люди проявили себя смелыми солдатами, — ответил Кортни. — Где сейчас капитан Лан?

— По-прежнему в бункере. — Кау указал вниз под то место, на котором они стояли.

— Моя рекомендация такова: изо всех сил, до последнего сопротивляйтесь наступлению вьетконговцев, а по ходу дела можете сказать пару слов своему Будде.

— Я католик, сэр.

— Ну, тогда Иисусу, — добавил Кортни, отнюдь не желая обидеть вьетнамского воина. — И учтите, что американские военнослужащие получили приказ в случае падения лагеря покинуть его территорию.

— Ясно, сэр. Мы прикроем ваш отход. Для этого я оставлю в юго-восточном бункере полный расчет моих людей.

Кау козырнул и, несмотря на свои раны, проворно засеменил к западной стене, чтобы руководить финальной стадией обороны Фанчау. Глаза Кортни повлажнели.

— Бог мой, после того как встречаешь такого человека, как Кау, начинаешь проклинать себя последними словами за все то недоброе, что ты сказал о вьетнамцах.

Минометы, огнем которых теперь руководил стоявший на доселе не разрушенной башне вьетнамский сержант, последовательно пробивали бреши в рядах свежего вьетконговского батальона.

— Похоже на то, что им чертовски важно овладеть этим плацдармом, — пробормотал Кортни. — Они уже потеряли два батальона и теперь посылают на смерть третий, лишь бы захватить лагерь.

Остающиеся пулеметы продолжали яростно палить по рядам вьетконговцев, тогда как минометы противника методично сокрушали позиции западного сектора лагеря.

Внезапно небо над головами разорвал оглушительный грохот, приближения которого осажденные так ждали. В небе появилась группа из шести легких штурмовиков Т-28, которые на бреющем полете прошли над лагерем и открыли огонь из своих крупнокалиберных пулеметов.

Сразу же в цепях, наступающих появились целые просеки, заполненные мертвыми, изуродованными телами. Одновременно с этим среди порядков атакующих вспыхнули очаги ослепительно белого огня — это взрывались падавшие с самолетов напалмовые бомбы. Облаченные в черную форму фигуры вспыхивали, делали еще пару шагов, после чего буквально испепелялись. Живые факелы успевали разве лишь огласить окрестности своими предсмертными воплями. Напалмовые бомбы сорвали наступление.

Т-28 резко перегруппировались, совершили круг и стали заходить для очередного смертоносного бомбометания.

Однако партизаны по-прежнему отказывались смириться с поражением. Практически все остававшиеся в живых вьетконговцы открыли огонь по самолетам. Небо окрасилось разноцветными полосами от трассирующих пуль, выпущенных из нацеленных в небо пулеметов. И именно под этот огонь пилоты направили свои машины. Внезапно один из низко летящих Т-28 вспыхнул. Спланировав к горам, он врезался в один из холмов, склон которого сразу же превратился в преисподнюю кроваво-желтых всполохов пламени. Остальные самолеты, словно в отместку за гибель товарища, пошли на очередной заход, добивая из своих пулеметов остатки третьего батальона вьетконговцев. Сидевшие на стенах солдаты восторженно кричали, подпрыгивали и обнимали друг друга.

— Постарайтесь получше описать это, Том, — крикнул Кортни. — И не забудьте отметить, хотя бы для наших генералов, что, если бы у меня были те двести пятьдесят «хоа-хао», до такого бы точно не дошло. И… вы не видели Вилката?

— Я видел, что в укрытие, в котором он был, попал снаряд, — ответил стоящий рядом с Томом Саймон и указал рукой в сторону развороченного северо-западного бункера.

Статья о бое неназванного армейского подразделения «рейнджеров», которые при поддержке ВВС Южного Вьетнама уничтожили полк вьетконговцев, просочившихся из Камбоджи, появилась в «Старс энд Страйпс». А у руководства АНБ возник новый источник раздражения на «медные каски» из Пентагона, которые лезут на принадлежащую им «поляну», создав аналог ГСП в виде отрядов «рейнджеров» и довольно эффективно применяя их в контрпартизанской войне.

Подарки судьбы

Volevo dire per la strada

alla gente che non ride mai

che sei diversa, che sei vera

e che col tempo tu non cambierai,

ma tu non sei con me.

A. Celentano «Amore No»[1]

Кто сказал, что Лос-Анджелес — большой город, тот явно ошибался. Скорее это большая деревня, в которой не протолкнуться от знакомых, несмотря на все небоскребы. Так подумал Томпсон, когда вместо ожидаемого им такси рядом с ним остановился длинный представительский «кадиллак». А из машины неожиданно раздался знакомый не только Тому, но и кинозрителям всего мира женский голос.

— Томми, ты ли это? И что ты тут делаешь?

— Привет, Нор… Мэрилин! Я, как обычно, приехал по делам, — машинально ответил Томпсон. И тут же некстати подумал, что появившееся сразу после войны на Востоке штатов словечко «Thou» — «Ты», оказывается, вошло уже и в лексикон самого дальнего Запада.

— Всегда в делах, всегда безвозмездных, — засмеялась Монро. — Или все-таки научился вести бизнес? Не верю! Ты же вечный GI[2]…И садись, не задерживай трафик, подвезу.

— Спасибо, — забираясь на заднее сиденье, поблагодарил Том. — Надеюсь, ты в Голливуд?

— Да, в Голливуд, но не сразу на съемки. А ты куда, если не секрет? — Мэрилин несколько неловко отодвинулась к правой двери, явно не желая даже случайных соприкосновений.

— Завод «Аутомаг дивижн», в северном Голливуде, — Том аккуратно разместился на сидении

— А, этот… Знаю. Как раз по пути. Мне сейчас в «Божч», национальный ресторанчик неподалеку от этого завода.

— Если не помешаю, тоже не отказался бы посетить это заведение. С этими делами я и ланч пропустил, и на обед могу не попасть.

— Ну, — она кокетливо прикусила губу, задумчиво глядя на пробегающую за окном улицу. — Согласна. Только… я там встречаюсь с одним знакомым, поэтому…

— Конечно, конечно, — успокоил ее Томпсон. — Как скажешь… Извини, забыл спросить. Как твои дела?

— Отлично, — тон ответа не совсем совпал с содержанием, поэтому под внимательным взглядом Тома Монро ответила подробнее. — Снимаюсь снова в «Что-то должно сломаться»[3]. Со здоровьем все о’кей после лечения в той клинике, что ты посоветовал.

— А «Фокс» не хочет закрыть фильм?

— Откуда… ну да, ходят такие слухи, — Монро понуро кивнула в сторону шофера, намекая на несвоевременность обсуждения.

Оба замолчали. Потом Мэрилин, стараясь прервать неловкую паузу, попросила водителя включить радио.

— Малышка, беги,

Чтоб меня за руку взять и быть со мной

Малышка, пой

Чтоб мог я послушать песню вместе с тобой… [4]

— пели Сонни и Шер о любви…

Слова временами заглушали помехи, гудки автомобилей и шум улицы. Но они снова и снова пробивались, словно стараясь разбить то, что некогда разделило мужчину и женщину на заднем сидении «Кэдди». Песня закончилась, а через пару мгновений автомобиль затормозил у странного двухэтажного здания, напоминающего одновременно какой-то сказочный замок с картины русского художника Васнецова и доходный дом в колониальном стиле. Над входом висела вывеска с изображением не менее удивительного ковбоя с обритой практически наголо головой и висящей из ее середины волосяной косой, перевитой трехцветным бело-сине-красным бантом. Двуязычная надпись на вывеске гласила кириллицей «Ресторан Борщ», с расположенным чуть ниже эквивалентом этого названия по-английски.