Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Мариано в курсе? – спрашиваю я.
– Нет, и не должен. Хватит нам бесполезных мужиков.
Антония заливает мои грязные трусы отбеливателем, а у меня вдруг сворачивает живот.
С этих пор мать озадачена, ведь теперь нам с братом как-то неловко спать рядом, нужно что-то решать.
Она протягивает веревку из одного угла комнаты в другой, сшивает вместе несколько простыней и вешает между нашими кроватями, теперь я могу переодеваться за шторой и передвигаться так, чтобы он меня не увидел.
– Это что за цирк? – интересуется брат, заходя в комнату.
– Твоей сестре нужно личное пространство, – отвечает мать.
Так возникает пропасть между мной-девочкой, которая могла слышать, как Мариано разговаривает во сне, и мной-женщиной, которая должна перестать слушать, теперь у нас разные игры, разная одежда, постельное белье из разных комплектов, над моей кроватью висят плакаты, над его – флаги политических организаций; это похоже на театр теней: я вижу, как брат, точно марионетка, появляется и исчезает за полотном ткани.
Мое тело действительно меняется, и все, кроме меня, этим обеспокоены, отец становится непривычно ревнивым и подозрительным, спрашивает, с кем я общаюсь, кто мне звонит, кто мои друзья и враги. Он взял моду листать мои тетради и дневники, если у него выходит их заполучить, его гнетет то, что я в этом мире – как неоперившийся птенчик, без отца, который бы мог меня защитить.
Раньше он будто совсем не боялся за меня, но когда я начинаю сбрасывать кожу, как змея, отец упорно требует, чтобы Мариано приглядывал за мной, постоянно твердит: «Смотри, чем она занята, куда ходит». Мариано отвечает, что в няньки он не нанимался, и они переходят на крик.
За завтраком, обедом и ужином все ругаются и клянут друг друга, но причиной самой жуткой ссоры становится ракетка.
Занятия в бассейне закончились, и мы вот-вот начнем играть в теннис, а ракетки у меня еще нет, потому что подержанную мы не нашли, а новая слишком дорогая.
Мать, видя, что я в последнее время мрачнее тучи, решает, что ракетку обязательно нужно купить, и откладывает деньги, экономит на других покупках: сигаретах для отца и брата, плате за электричество, телефон, продуктах, краске для волос, которой она пользуется.
– И зачем ей эти уроки тенниса? Пустая трата денег, что на помойку выбросить, – распаляется отец за ужином, нависая над тарелкой с вареной морковью и мягким сыром.
– Массимо, да не в уроках дело, туда все дети ходят, значит, и наша пойдет, так нужно, и именно сейчас, – отвечает мать и так грохает стаканом об стол, что вода выплескивается наружу.
– Он прав, что за чушь? Ей еще и тринадцати нет, она сходит на два занятия и забросит, – подливает масла в огонь Мариано, неожиданно вставая на сторону отца.
Теперь, когда я стала женщиной, эти двое вспомнили, что они мужчины, и заключили новый внезапный союз.
– Может, я недостаточно ясно выразилась: я не спрашиваю у вас разрешения, я говорю, что теперь буду откладывать деньги на ракетку, и чтобы ее купить, каждому придется чем-то пожертвовать, – заявляет мать и бросает на брата резкий взгляд.
– И что, всем так можно? Мы все получим по ракетке? Я, например, тоже хочу, – заходится Мариано с полным ртом хлеба.
– Не надо меня шантажировать, ты ничего не получишь, твоей сестре сейчас тяжело. Я, как мать, знаю, о чем говорю, а ты, как брат, должен попытаться понять. А ты вместо этого вечно шляешься где-то, по своим делам, собраниям, сходкам – думаешь, мы ничего не видим и не понимаем?
– А чего это ей тяжело? Потому что у нее прыщи и плоская жопа? И это, по-твоему, сложности? Какая же ты лицемерка.
– Это я вас всех содержу, вы без меня никто.
Мать встает и грохает тарелкой об стол, та разбивается, куски моркови разлетаются во все стороны, на скатерти проступает пятно, близнецы ревут.
Я холодна и неподвижна, как восковая свеча, потухшая и нетвердо стоящая в своем подсвечнике.
Несмотря ни на что, через неделю я получаю ракетку, а домашние перестают разговаривать между собой: как обычно, Антония что-то отняла у отца и у брата, и теперь это разговоры и внимание с ее стороны.
Начинаются уроки тенниса, и я осознаю, что должна стараться изо всех сил; я осторожно укладываю ракетку в чехол, это одна из первых новых вещей, что у меня есть, и она только моя, я чувствую, что должна беречь ее.
Каждый раз, когда прихожу домой, я рассказываю Антонии, чему научилась, как правильно подавать, как должны пружинить ноги, сколько мячей отбила, сколько штрафных кругов пробежала. Теннис мне не нравится, но я предана своей ракетке, гляжу на нее с нежностью: она дорогого стоила – пришлось слушать ругань Мариано и то, как бранит его мать, – поэтому я должна оберегать эту вещь.
Стоять на корте и играть в теннис получается куда лучше, чем плавать в бассейне; мой спортивный костюм не особо красивый, он обычный и ничем не примечательный, без заплаток, без нарисованных цветочков, ракетка дешевле, чем у остальных, зато начищенная до блеска, я гордо несу чехол через плечо, хвастаюсь им на остановке, щеголяю перед подругами: она новая, повторяю я, совсем-совсем новая.
У них есть мобильники, есть проколы в ушах и жемчужные сережки, зато у меня есть ракетка, а на все остальное наплевать.
Пока однажды кое-кто не решает ее сломать.
Чем меньше внимания я обращаю на Алессандро, тем сильнее этот подлец заводится, его лицо вспыхивает от ярости всякий раз, когда я упорно не гляжу в его сторону, он чувствует себя бесполезным, как будто моет по мытому.
Он становится хитрее, как комар, который точно знает, где лучшее место для укуса: он берет из дома секатор, прячет его в рюкзак и, пока я умываюсь в туалете, портит струны на ракетке, режет их, точно вены. Он вырезает дыру в самом центре сетки – теперь этой ракеткой нельзя играть, – прячет секатор, возвращает ракетку туда, где я ее оставила, на скамейку, и, ускользнув от невнимательных взглядов учителей и глаз одноклассников, которые явно заодно с ним, возвращается на корт.
Я нахожу
