Повести о дружбе и любви - Анатолий Алексин

Это вот как было. Нелька однажды забрала с собой ключи от квартиры, забыла оставить их у соседки. Она у нас часто забывает и путает, но ей все прощается, потому что она – талант, дарование и делает это не просто так, а по рассеянности. Елена Станиславовна говорит, что все талантливые люди «с некоторыми отклонениями от нормы». Ну вот, у Нельки там очередной раз что-то «отклонилось» – и она унесла с собой ключи.

А дело было зимой, и я целых два часа слонялся возле подъезда. Анна Ильинична шла мимо – двойняшек своих из детского сада вела – и говорит: «Ты же в сосульку превратишься!» И забрала меня к себе наверх. Чаем поила, валенки мои на батарею поставила… Я тогда разглядел, как они живут. Старшая дочка на подоконнике задачки решала, муж за столом к экзаменам готовился, а двойняшки прямо тут же, рядом, на кровати своих кукол баюкали. Анна Ильинична все время на кухню выходила, потому что мы в комнате еле-еле помещались. И я с тех пор как увижу где-нибудь строительные леса, так думаю: «Вот бы хорошо сюда Анне Ильиничне переехать! В отдельную квартиру! Или хотя бы в общую, но только чтобы старшая дочка на подоконнике уроков не делала, а двойняшки на кровати в куклы свои не играли…» Честное слово, я так всегда думал! Но не догадался, что можно помочь.

Сейчас случай счастливый подворачивается, а эти самые Еремкины хотят помешать. И неправда, что двойняшки шумят. Я у Анны Ильиничны тогда просидел почти целый вечер, а они только и делали, что потихонечку кукол баюкали. Они постоянно их спать укладывают. Анна Ильинична приучила их к этой игре, чтобы они старшим заниматься не мешали.

Кончаю тебе писать, потому что вернулись с работы отец и Елена Станиславовна. А я так и не придумал еще, как помочь Анне Ильиничне. Ночью придумаю.

Заканчиваю свое письмо опять на уроке. Придумал! Кажется, я придумал! Сегодня ночью у меня родился план. Сейчас пошлю Белке записку, чтобы она никуда не убегала на переменке, а подошла ко мне: нужна ее помощь!

Больше пока ничего писать не буду. Если получится, сразу же сообщу. Если не получится, тоже сообщу.

Крепко жму руку.

Коля

Здравствуй, Оля!

Сегодня утром, по дороге в школу, я встретил твою маму. И мы с ней вместе шли до угла. Она – бледная, невыспавшаяся: наверное, «долечивать» трудней, чем лечить. Твоя мама сказала, что Анна Ильинична в конце концов, наверно, получит ордер, но что Еремкины ей сильно потреплют нервы. И я решил: не позволим трепать Анне Ильиничне нервы, от которых после нашей школьной раздевалки и так уже почти ничего не остается!

И почему это Анна Ильинична должна получить ордер «в конце концов»? Пусть получит его сразу, как только уедет твоя мама. Или даже до ее отъезда… Ведь въехать в новую квартиру – это такое событие! А если человек измучается, он уже потом, от усталости, и не почувствует никакой радости. Еремкины хотят, чтобы так было, но мы им помешаем помешать Анне Ильиничне!

Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы, и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.

Я на первом же уроке написал Белке записку, чтобы она на перемене никуда не убегала, а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там я коротко, без всяких подробностей рассказал ей о своем плане, и она, конечно, как всегда, стала кричать, что это «невообразимо» (но в положительном смысле!). Она не поверила, что я все это придумал сам, потому что никто бы не мог ожидать от меня «такой невообразимой фантазии». Я спорить не стал.

Я сказал, чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в котором жила раньше ты и где живем мы с Анной Ильиничной. И еще сказал, чтобы обязательно надела на руку красную повязку, как «дружинница», помогающая Феликсу. И чтобы для меня тоже такую повязку достала.

И тут Белка как выпучит на меня зеленые глазищи, как засверкает своими веснушками: «Ты с ума сошел! Ты думаешь, это так просто – нацепить на руку красную повязку? Тебе Феликс ее доверял?!»

Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания. Если вы с Белкой, как и Нелька, как и мой отец с Еленой Станиславовной, считаете, что я ни на что серьезное не способен, так зачем же ты стала писать такие письма, которые в обыкновенный конверт с трудом залезают? Зачем дала свое поручение? Я ведь не лез и ничего не просил.

Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Анны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих кукол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде. Вспомнил это – и подумал: «Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец должен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны!»

Белка возмущалась до самого звонка на урок. А на следующей переменке я ей сказал:

– Ты представь себе на минутку, что я – это не я, а что перед тобой твоя лучшая подруга Оля Воронец. Ведь я действую как бы от ее имени!

Она возмутилась еще сильнее:

– Да как ты можешь говорить, чтобы я на минутку вообразила себе, что ты – Оля Воронец?! Я даже на секунду не могу себе этого вообразить. Я даже во сне не смогу себе представить, что ты – это Оля…

Тогда я сказал Белке, чтобы она не приносила мне никакой повязки и сама тоже не приходила в семь часов к нашему подъезду.

– Не подумаю даже прийти! – гордо ответила Белка.

И пришла в половине седьмого. На целых полчаса раньше срока.

Она принесла мне аккуратную, отглаженную красную повязку – такую чистенькую, будто ее никто ни разу в жизни не надевал.

– Чья это? – спросил я.

– Это повязка Оли Воронец! – торжественно ответила она. И повязала мне ее с таким видом, точно орден выдала.

Потом Белка пригладила свои рыжие волосы и спросила:

– Ну, как я выгляжу? Солидно?

– Солидно, – ответил я, потому что она вдруг и правда как-то присмирела, притихла: наверно, от страха.

Белка отошла на несколько шагов в сторону, оглядела меня издали и сказала, что я выгляжу тоже вполне прилично.

Все это происходило на улице, возле подъезда. Потом мы вошли в парадное. И я позвонил в твою бывшую квартиру. Долго никто не откликался. Тогда Белка сказала:

– Ты ведь один раз нажал, а один звонок – это к Оле… Ее мама, наверное, еще с работы не пришла. А Еремкины на один звонок никогда не выходят. Хоть три часа подряд на кнопку нажимай! Они у себя в комнате запершись сидят… Оля говорила, что в лото играют. Это у них любимая игра. Я их даже в глаза не видела…

Тогда я позвонил два раза. За дверью сразу зашлепали комнатные туфли, загремели цепочки и засовы…

Я пишу тебе очень подробно, потому что хочу, чтобы ты знала, как идет наша «операция».

Когда Еремкина спросила: «Кто там?» – я бодро, как на перекличке, гаркнул: «Дружинники!» От испуга она сразу открыла.

Я удивился: Белка твоя, на переменках такая смелая, тут растерялась и стала меня в коридор вперед себя пропускать. Хотя я ее, как девчонку, хотел пропустить первой.

Меня же в этот момент, наоборот, какая-то необыкновенная решительность обуяла. И я пошел прямо в темный коридор.

Белка поплелась за мной.

– Коля! Коля, выйди, пожалуйста, – позвала Еремкина.

Я вздрогнул… Но оказалось просто, что ее муж – мой, как это говорится, тезка, а ты меня об этом не предупредила. Оба они оказались очень вежливыми людьми. В комнату, правда, не пригласили, но вынесли нам в коридор две табуретки, на которые мы не стали садиться.

– Вы, наверно, пришли за бумажной макулатурой? – ласково спросила Еремкина.

– Дружинники макулатурой не интересуются, – ответил я. И указал на наши повязки.

Еремкин поправил пенсне, подошел поближе, разглядел повязки и сказал:

– Оч-чень интересно! Дружинники? В таком юном возрасте?

– Представьте себе! – ответил я: смелость на меня немыслимая напала. – Мы своему старшему вожатому помогаем: он – главный дружинник во всем городе!

– И чему мы обязаны?… – осведомился Еремкин.

– Соседка дома? – спросил я таким голосом, каким обычно задают вопросы управдомы, когда приходят разговаривать со злостными неплательщиками.

– К сожалению, она еще не вернулась с работы, – очень вежливо ответил Еремкин.

И жена его беспомощно развела руки в стороны: дескать, какая жалость!

– Ключей не оставила? – спросил я.

– К сожалению, нет… Но она скоро придет, – сообщил Еремкин.

Жена его опять молча это подтвердила. Потом я убедился, что Еремкина сама-то почти и не разговаривает, а только разными жестами подтверждает то, что говорит ее Коля.

Что твоей мамы не оказалось дома, было для меня полной неожиданностью. Ведь утром я ее предупредил, что мы с Белкой явимся ровно в семь. Наверно, она долечивала своих больных – и не успела. Да… забыл сообщить тебе, что утром, пока мы шли до угла, я изложил твоей маме весь свой план. И она, хоть у нее и нет сил сражаться с Еремкиными, обещала помочь.

– Вы что же, со злостными элементами боретесь? – спросил Еремкин.