Газета День Литературы # 78 (2004 2) - Газета День Литературы

Вот и "авангардный" театральный режиссёр А.Житинкин, устало протирая стилизованное "под Чехова" пенсне, ставит буквально "на уши" "Анну Каренину", где вся проблема, оказывается, в том, что Анна — обычная "морфинистка", рядовая пациентка нарколога. А вы что думали — что всемирно почитаемый, как святыня, роман сочинён про трагедию неразделённой, безысходной и обречённой любви? Наивные вы человеки. Судя по своим многочисленным интервью, Житинкин обещает превратить "Каренину" в настоящую театральную "бомбу" нынешнего сезона, с канканом, закусками и буфетом. Так что готовьтесь, заядлые московские театралы, к очередному отчаянному "переосмыслению", а точнее — заурядному передразниванию великого романа.

Отвлечёмся, однако, от графа Толстого и бегло проглядим, в подтверждение упомянутой тенденции, заметку под названием "Куприн" русского писателя-патриота В.Дёгтева, обнародовавшего свои "мимолётные" и "уединённые" мысли в том же номере "Дня литературы", что и "расовый" теоретик Андрюшкин. "Тургеневский эпигон", "литературный бухгалтер", "по большому счёту бездарный" — так Дёгтев характеризует Бунина. Ну, да и ладно — по уму и по лексике всё тот же бессмертный Леопольд Авербах, Царствие ему Небесное. Грустно, что дальше "семантика" вообще невообразимая в устах не только писателя, но и просто "обыкновенного" русского человека. Цитата: "Мне очень жаль, что мы с этим "писателем-чистописателем", как называла его едко-проницательная Гиппиус, — земляки". Надо же, какое несчастье для Дёгтева — он оказался земляком Бунина! Чистый позор. Бунину, правда, уже давно всё равно — как-никак Нобелевский лауреат, классик, а вот Дёгтеву настоящее неподдельное горе. Даже не знаю, чем помочь. Если только посоветовать сменить "землячество" по примеру "проницательной" З.Гиппиус. Любимые великие писатели, которых с пафосом и пиететом перечисляет из своего личного "пантеона" В.Дёгтев, это М.Твен, Д.Лондон, О.Генри и Л.Стивенсон. Само собой ясно, они не чета "бухгалтеру" Бунину. "Чисто конкретным", что называется "от сохи", нашим литературным патриотам по их "большому счёту" "Антоновские яблоки", "Деревня" или "Лёгкое дыхание" — жалкие безделки, никчёмный и скучный бухгалтерский баланс. Нам нынче, как говорится, планку повыше поднимай, равняйся на "Королей и капусту", "Благородного жулика", "Сердца трёх" или, в крайнем случае, на "Чёрную стрелу". Потому что всяческих тургеневских эпигонов "типа" И.А.Бунина, волшебного художника русского слова, с парохода современности давно пора сбросить и в пучине повседневности потопить. Плакать над всем этим посконно-домотканым "литературоведением" или горько смеяться сквозь слёзы? Об этом спросить бы у "русскоязычного", по классификации Андрюшкина, Н.В.Гоголя, вот только жаль — он давно уже "по ту сторону" всякой "конспирологии".

С не менее залихватским "наскоком" трактуют отечественное прошлое и поднявшиеся на мутной волне идеологической "перестройки" писатели-историографы. В недавний праздник очередной Конституции по первому телеканалу — бенефис эстрадного артиста разговорного жанра, исторического конферансье Э.Радзинского. Горящие пытливым огоньком глаза слушателей, среди которых много неискушённой в исторических "тайнах" молодёжи, притихший в молчаливом почтении зал. И вот вкрадчиво, доверительно, дрожащим тенорком, то и дело срывающимся на фальцет, с хорошо отрепетированными перед зеркалом "мхатовскими" паузами, там, где надо по логике мизансцены, изредка не сдержав непрошеную скупую слезу, известный популяризатор истории менторским тоном уездного лектора, приехавшего в отсталый колхоз, терпеливо разъясняет нам, профанам, что в роковом для Отечества октябрьском перевороте 1917 г. позорнее и страшнее всех виноваты не свихнувшаяся от эпидемии "либерализма", утратившая под ногами почву русская интеллигенция, не оболваненные Чернышевским, Лассалем и Марксом террористы-эсеры и "народовольцы", не предавшие присягу и государя "малые" и "великие князья" мира сего или высшие чины армии во главе с начальником штаба генералом М.Алексеевым, выходцем из бывших крепостных, не насквозь "промасоненное" Временное правительство, не американские и германские банкиры с их авантюристами-наёмниками вроде Троцкого, Бухарина и Ленина, а — кто бы вы думали? — Александр I, "вовремя" не упразднивший крепостное право, и Александр же, но Третий, "вовремя" не давший "либералам" Конституцию. Разве это не исторические экскурсы по "методологии" Андрюшкина? Какие тут "государственники" и "бунтари", какие "партии", какие "расы", какие "убеждения" и в чём? Всё — одного поля ягоды, как говорят в просторечье. И разногласий-то совсем никаких, по сути, между ними нет. Одна жалкая междоусобная возня, комичный свифтовский спор "тупоконечников" с "остроконечниками". "Как хорошо сказал один древний мудрец, — напевным медоточивым речитативом просвещает нас Радзинский, — все мировые революции, от древнего Египта до Робеспьера — всего лишь очередной поворот исторического колеса, в результате которого те, кто был внизу, оказываются наверху, и наоборот". Тишина, благоговение в зале. Воистину сказал как отрезал. Почти Геродот. Стайки юных поклонниц с наспех раскрытыми книжками Радзинского дружно бегут к авансцене за автографами.

Никому и в ум не пришло задать главному специалисту по историческим "загадкам" простой школьный вопрос: при чём здесь древний Египет и октябрьский переворот в России? У тех, кто в результате скрупулёзно, предательски, долго и подло готовившегося Октября "вдруг" оказался "наверху", и у тех, кого это "красное колесо" в одночасье крутануло "вниз" — в расстрельные ямы, в соловецкие и колымские лагеря, в нищенскую безысходность эмиграции, наконец — у всех у них есть конкретные биографии, убеждения, судьбы, фамилии. Так назовите их — к чему темнить? Как назвал их истинный, а не "эстрадный", историк и мыслитель В.В.Кожинов в книге "Россия. ХХ век". Назовите поимённо тех, кто "раскрестьянивал" крестьян и "расказачивал" казаков, расстреливал "крестьянских" поэтов, "воинствующе-безбожно" издевался над православной церковью и за гроши, вагонами продавал сокровища Эрмитажа, дико, тупо и алчно реквизировал святые реликвии древних монастырей и храмов, кто десятилетиями управлял ГУЛАГом, кто подписал в послевоенном Ленинграде распоряжение о лишении А.Ахматовой продовольственных карточек, поставив тем самым великого поэта России в условия элементарного выживания, обрекая на нищету и голод. "Хотелось бы всех поимённо узнать", — перефразирую Ахматову, — а потом и будем неспешно, обстоятельно разбираться в тёмных исторических "тайнах". На беду для "чистокровной" теории Андрюшкина в этом преступном поимённом списке будут не только "конспираторские" псевдонимы зиновьевых, каменевых, ярославских или аграновых, хватит с лихвой и своих "шариковых" — калининых, рыковых, будённых, хрущёвых, постышевых, ежовых, демьянов-бедных, антоновых-овсеенок, трофимов-лысенок, горбачёвых с шушкевичами и кравчуками. И всем им на вышнем суде воздастся не по национальности и не по "группе крови", а по делам их и по вере ихней собачьей.

В дни так называемого "Таганцевского дела", инспирированного Петербургской ЧК, вместе с Н.Гумилёвым к расстрелу были приговорены более шестидесяти человек. Среди расстрелянных — шестнадцать женщин, из них две беременные. Прошли массовые аресты и казни духовенства, монахов Александро-Невской лавры. "Прижимаю к сердцу крестик гладкий:/ Боже, мир душе моей верни!" — пишет в это время Ахматова. "Я трамвайная вишенка страшной поры/ И не знаю, зачем я живу" — пишет Мандельштам. Тогда же, в 20-е годы, "конспиратор" Мандельштам, который, по бесстыдному навету Андрюшкина, являлся "выразителем коллективной точки зрения советских евреев"(!), был, по свидетельству жены поэта, навсегда и с позором изгнан из "дочернего предприятия" ВЧК-ОГПУ — "бриковского салона", и объявлен Бриками "внутренним эмигрантом", изгоем (См.: Ахматова А. Записные книжки 1958-1966 гг. — М.-Torino, 1966, c.209). Все эти годы настольная книга поэта, не раз спасавшая его от тяжкого духовного кризиса — "Столп и утверждение Истины" отца Павла Флоренского, глубочайшего и беспримерно мужественного православного философа, учёного, богослова, расстрелянного в 1937 г. в Соловецком лагере на Секирной горе. Размышляя в одном из предсмертных писем о судьбе Пушкина, Флоренский писал, опираясь на собственный горький опыт: "Удел величия — страдание, — страдание от внешнего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так было, так есть и так будет. Почему это так — вполне ясно, это отставание по фазе: общества от величия и себя самого от собственного величия…Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жёстче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома её".

"Последним "мужем совета", — вспоминала вдова поэта, — для Мандельштама был Флоренский, и весть об его аресте он принял как полное крушение и катастрофу" (Мандельштам Н.Я. "Вторая книга". — М., 1990, с.59). Как катастрофический погром самых основ русского бытия воспринял Мандельштам и беспощадную "коллективизацию" крестьянства, оказавшись тем самым в прямом, жёстком конфликте не только с большевистской властью, но и с господствовавшей частью тогдашней "верноподданной" литературной среды. "Природа своего не узнаёт лица,/ И тени страшные Украины, Кубани,/ Как в туфлях войлочных голодные крестьяне,/ Калитку стерегут, не трогая кольца…" — написал поэт в 1933 году в самый разгар крестьянского геноцида. Не лишним будет напомнить теоретикам лжегосударственности и о том, что, начиная с 1920-х годов, Мандельштам тесно сблизился с кругом так называемых "крестьянских" поэтов — Н.Клюевым, П.Васильевым, С.Клычковым (с последним Мандельштамы долгое время жили в одной квартире, ему же посвящена третья часть "Стихов о русской поэзии", а в наследии Мандельштама весьма немного таких "именных" посвящений). Сближение это было крайне опасным, ведь именно в эти годы С.Есенин, С.Клычков и П.Васильев (как и П.А.Флоренский) неоднократно арестовывались по обвинению в "фашизме" и "антисемитизме", а их поэзия клеймилась "рапповской" критикой как "националистическая" и "кулацкая". Как раз во время этой травли Мандельштам дерзнул назвать П.Васильева "одним из лучших русских поэтов" и опубликовал в советской газете статью о стихах Клюева, где без боязни перед "реформаторами" высказал свою искреннюю боль об уходящей в небытие "исконной Руси", в которой "русский быт и русская мужицкая речь покоятся в эллинской важности". В итоге на страницах самой газеты "Правда" от 10 августа 1933 г. некий критик с почти нарицательной фамилией Розенталь объявил: "От образов Мандельштама пахнет великодержавным шовинизмом". Куда уж тут А.Андрюшкину тягаться с "розенталями" в навешивании политических ярлыков и клише? Одна беда, что в то страшное время подобный окрик со страниц центральной партийной печати, редактируемой небезызвестным Л.Мехлисом, звучал фактически как "приглашение на казнь".