Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века - Надежда Чеснокова

По пути в царские палаты антиохийского патриарха приветствовали трижды, как это записано в Дворцовых разрядах. Алексей Михайлович в обычном «служивом» платье принял главу антиохийской церкви в Золотой палате[231]. Вместе с государем в Золотой палате находились думные бояре, дворяне и окольничие[232]. Как и при приеме посла, высокого гостя представлял государю окольничий. Царь поднялся навстречу патриарху, отойдя от трона на полсажени, и принял от него благословение. Он снял свою царскую шапку, которую держал на большом подносе казначей Богдан Минич Дубровский[233]. Благословив Алексея Михайловича, патриарх целовал руку государя, а царь целовал патриарха в правое плечо[234]. Точно такими же взаимными приветствиями обменялись Алексей Михайлович и Паисий Иерусалимский[235]. Павел Алеппский утверждал, что Макарий, благословив Алексея Михайловича, целовал его в правое плечо, а царь поцеловал голову и правую руку патриарха. Очевидно, автор описывал событие так, как ему хотелось бы, а не так, как это было на самом деле. Ему представлялось, что «черная трость, похожая на монашеский посох» в руке Алексея Михайловича – царский скипетр[236]. Иерусалимский патриарх действительно видел государя во всем блеске власти, в полном царском облачении. Описание взаимного приветствия царя и патриарха мы находим также в сочинении, приписываемом Арсению Елассонскому и найденном А. Дмитриевским в одном из трапезундских монастырей. По словам Арсения, «патриарх благословил великого царя (Федора Ивановича. – Н.Ч,), начертавши образ креста на нем святою рукою на голове, на груди, на правом и левом плече, и царь на освещение поцеловал святую руку патриарха, а патриарх поцеловал правое плечо царя»[237].

В России существовал сходный обычай взаимного приветствия царя и патриарха, когда по окончании службы в соборе «друг друга целовасте о выи. И потом государь царь государя патриарха целовал в руку, а государь патриарх ево, государя царя, целовал во главу в темя, объем своима святительскими рукама ево царскую главу»[238]. На официальных приемах в Кремле по отношению к восточным патриархам он не применялся.

После приветствия Алексей Михайлович спросил патриарха о здоровье. В ответ Макарий Антиохийский произнес речь, которую царь выслушал стоя. Затем патриарх поднес царю привезенные реликвии, «образы и мощи», которые тот принимал собственноручно[239]. Подарки государь передавал стольникам и стряпчим. Им предписывалось брать дары неспешно, внимательно рассматривая[240]. Приняв святыни, царь надевал шапку, садился на свое место, предлагая сесть патриарху справа от себя на скамье, стоящей между окон. В конце аудиенции к царской руке подходили сопровождавшие патриарха лица[241].

Глава Посольского приказа Алмаз Иванов объявил Макарию Антиохийскому «государево жалованье», дававшееся по обычаю: «кубок серебрян золочен с кровлею в 8 гривенок в 47 золотников, портище бархату черново гладково, портище бархату зеленово, портище бархату вишневого рытово, отлас гвоздичен, отлас таусинен, камка зелена, камка вишнева, 3 сорока соболей, денег 200 рублев»[242]. Антиохийский предстоятель принимал царскую милость стоя. О жалованье было объявлено и всем его спутникам, присутствовавшим на аудиенции. Далее в документе написано: «А как патриарх пойдет от государя ис столовой избы, и государь проводит патриарха до коих мест он, государь, изволит»[243]. Эта запись, скопированная из дела, связанного с пребыванием в Москве Афанасия Пателара, видимо, не исправлена. Скорее всего, как и в случае с Паисием Иерусалимским, царь проводил Макария до того места, где его встречал[244]. По всей вероятности, организаторы приемов в Кремле вселенских патриархов именно так представляли себе идеальный образ отношений между носителями высшей светской и духовной власти: царь являл себя смиренным сыном главы церкви, а патриарх склонялся перед великим православным государем.

Обычно после аудиенции у царя восточные патриархи направлялись в Успенский собор для встречи с московским предстоятелем. Макарий Антиохийский был приглашен не в храм, а в кремлевскую резиденцию патриарха Никона. Трудно сказать, почему нарушили традицию, возникшую еще в XVI в. Документальных свидетельств о свидании двух святителей мы не имеем, сохранилась лишь запись о ней Павла Алеппского[245]. В тот же день московский, антиохийский и сербский патриархи обедали у государя, что являлось особой честью, которой удостаивались далеко не все архиереи и дипломаты: «Того же дня ели у великого государя: святейший Никон, патриарх Московский и всеа Русии, Макарий антиохийский, сербский патриарх Гавриил… стол в столовой избе»[246].

Рис. 7. Неизвестный художник. Портрет патриарха Никона. Россия. XVIII в. ГИМ.

Бывшего константинопольского патриарха Афанасия, приехавшего в Москву в 1653 г., принимали не как действующего архиерея, а как отставного, несмотря на то, что он приехал не простым просителем милостыни. Афанасий Пателар выступал одним из посредников в деле принятия в русское подданство Войска Запорожского[247]. При встрече на границе Афанасию и его спутникам было велено дать содержания «перед ерусалимским патриархом с убавкою»[248], т. е. по низшему разряду для лиц данного ранга. Запись, касающаяся бывшего константинопольского патриарха Афанасия, в Дворцовых разрядах более краткая, чем информация о других приемах высокопоставленных иностранцев[249].

Для поездки ко двору за Афанасием Пателаром послали «с царской конюшни лошадь с седлом смирным»[250]. У Посольского приказа патриарха свели с лошади, где он ожидал приглашения к царю. Спутники Афанасия, как и всегда в подобных случаях, шли к приказу пешком. Стрельцы двух приказов, без оружия, выстроились в почетном строю. Прием проходил в столовой избе, украшенной коврами и «полавошниками меньшими». В документе записано, что на приеме царь может быть, «в чом он, государь, изволит»; бояре, окольничии, стольники и дворяне – «в цветном платье». Объявлял патриарха государю думный дьяк Ларион Лопухин[251]. Вручив Алексею Михайловичу привезенные реликвии, бывший константинопольский патриарх удостоился чести поцеловать государеву руку. Протокол приема Афанасия Пателара существенно отличался от церемонии приемов, оказанных Паисию Иерусалимскому и Макарию Антиохийскому, и соответствовал практиковавшемуся в то время придворному обычаю, по которому встречали митрополитов.

В деле бывшего константинопольского патриарха сохранился наказ приставам, находившимся при нем и его людях. Он в точности повторял инструкции, которые давались посольским дьякам относительно иностранных послов. Наказ предписывал не отпускать приехавших со двора, ограничить контакты Афанасия и его свиты со всеми иностранцами, в том числе турками и греками. П. Николаевский относит данные рекомендации лично к Афанасию Пателару, объясняя это сомнительной политической репутацией бывшего константинопольского патриарха[252].

На самом деле подобные инструкции касались всех высоких иностранных гостей, вступавших в контакт с царем, прежде всего послов. Действовали они и в отношении православного духовенства. Павел Алеппский сообщал, что «до тех пор, пока архиерей или архимандрит не представится царю и не будет допущен к руке, ни сам он не выходит из дому, ни к нему никто не приходит»[253], разрешалось только принимать людей, приносивших угощение от бояр и московского митрополита[254]. Упоминание о московском митрополите свидетельствует о том, что с XVI в., когда он являлся главой русской церкви, формуляр наказа не менялся[255]. Иностранцы, находившиеся с дипломатической миссией в русской столице, также лишались свободы передвижения и возможности контактов с кем-либо, кроме посольских дьяков.

Текст наказа лаконичен, но весьма подробно характеризует дипломатическую практику Посольского приказа в середине XVII в. Кроме того, из документа видно, что к приему восточных иерархов готовились так же основательно, как и к приему послов иностранных монархов. Наказ содержал перечень примерных вопросов, которые могли быть заданы бывшим вселенским патриархом о государе, внутренней и внешней политике страны. Судя по упоминанию бунта, случившегося в 1648 г. в Москве, выписка была сделана из досье Паисия Иерусалимского. Наличие исправлений текста, содержащих упоминание имени царя Михаила Федоровича, свидетельствует о том, что подобные ответы давались послам иностранных государей и до Алексея Михайловича.