Две женщины - Мартина Коул

– Уж больно ты в этом уверена, Джуни. Может, ты что-то скрываешь?

Джун пожала плечами:

– А чего мне скрывать? Я так понимаю, Джимми вас всех уел, и я рада, что он так сделал. Потому что хоть меня он тоже послал, но он заслуживал бабы получше, чем ты, Морин.

За четверть часа Морин перерыла всю квартиру. Джун следила за ней, попивая чай и куря сигарету за сигаретой. Видя, как постепенно та впадает в отчаяние, Джун не могла сдержать ехидной улыбки:

– Нашла что-нибудь?

Морин пригладила потной рукой растрепавшиеся волосы.

– Ничего. Совсем ничего.

Джун ухмыльнулась:

– Я же тебе говорила. Джимми то и дело повторял: «Всем доверяй, но никому не верь, Джун. Только так выживешь в этом мире». Сейчас-то я поняла, что он имел в виду.

– Если ты мне лжешь, Джун, я все равно об этом узнаю, и ты пожалеешь, что попала в руки ко мне, а не к братьям Дэвидсон. Если меня кто-то огорчает, я становлюсь беспощадной. Такие бедняги не знают, как от меня спастись, они готовы все мне отдать. Ты послушай, что обо мне говорят, и намотай это себе на ус. Я выгрызу зубами твое гребаное сердце и не подавлюсь, только буду смеяться. Джун пожала плечами:

– Как я могу тебе что-то подсказать, если сама ни черта не знаю?

Морин устало оперлась локтями о стол и вздохнула.

– Послушай, Джун. Я наполовину верю тебе, но говорю тебе точно: если ты мне врешь, ты об этом пожалеешь. Это не пустая угроза. Речь идет о больших деньгах, и их надо как можно скорее получить. Поняла, что я говорю? Дэвидсоны потребуют свою долю, а я свою. Продажи с аукциона имущества Джимми не будет, учти, – оно и так нам дорого обошлось. Запомни это, и пусть мои слова поварятся в твоей головке. Если ты что-то скрываешь от нас, имей в виду: у тебя на хвосте будет целая свора обманутых вкладчиков. В этом деле не только Дэвидсоны и я, тут еще и семья Баннерман. Сейчас Мики Баннерман хочет взять то, что имел Джимми, и того же хотят Дэвидсоны. Подумай об этом, и если у тебя вдруг возникнет желание поболтать со мной – приходи. Посидим, поговорим, ладно? Потому что я знаю весь расклад, ведь я своя в этих кругах, постоянно, ежедневно имею с ними дело. Они уважают меня, понимают меня и все желают работать со мной, так же как и Дэви Дэвидсон. Если же ты продашь информацию Мики Баннерману, хотя бы на словах, ты покойница, Джун. Короче, немного пораскинь мозгами и, если додумаешься до чего путного, приходи. Ты знаешь, где меня найти.

Морин вышла из дома и тихо закрыла за собой дверь. У нее в глазах стояли слезы. Теперь все усложнилось, страшно усложнилось. Морин пробрал страх.

Джун поглядела на часы. Шел десятый час рождественского утра. Вряд ли возникшая проблема будет особо волновать Баннерманов или Дэвидсонов. Для них такие дела являются обычной ежедневной работой. Войдя в ванную комнату, она встала ногами на сиденье унитаза и сняла тяжелую крышку с бачка. Вынув из мокрого пластикового пакета документы Джимми, она сунула их в трусики.

Затем Джун оделась понаряднее и наложила густой грим. Забрав с собой подарки, приготовленные для девочек, она направилась пешком в свой бывший дом. Путь был дальний. Внутри у нее все дрожало. Баннерманы слыли самой беспощадной гангстерской семьей в Лондоне, а она владела документами, за которыми они охотились.

В сумке Джун несла огромную сумму денег. Она шла и думала: «Будь у меня побольше ума, я бы пошла на вокзал, села бы в поезд и исчезла». Но она знала, что это не выход. Куда бы она ни уехала, ее все равно найдут. Следовало хорошенько подумать и решить, что делать дальше. Главное, чтобы никто из-за нее не пострадал и чтобы она сама осталась жива. Пока ей было не до денег.

Мики Баннерман, говорили, почти до смерти забил человека, который сказал Мики, что его собака громко лает и мешает спать. Мики жил на уютной улице в северной части Лондона, а человек, который предъявил ему претензию, был банкир. Мики посадили в тюрьму Олд Бейли, но оттуда выпустили, потому что жертва, тот самый банкир, отказалась от своих обвинений.

Если уж банкир, тоже ведь не простой смертный, сообразил, что зарвался, то как вести себя ей, Джун Макнамаре? Сидеть тихо и не высовываться – таково было ее решение, и, по мнению Джун, самое верное. Стоит поговорить с Джоуи и узнать, что ему известно. Он работал с Дэвидсонами, может, он придумает, как все уладить.

Во всех домах, стоявших вдоль дороги, в окнах горели рождественские елки, их веселые огоньки оживляли сумрачное морозное утро. Дети разворачивали подарки, а женщины готовили праздничный завтрак и обдумывали рождественский обед.

Неотвязная тревога мучила Джун, отдаваясь болью внутри. Она сознавала, что влипла в историю без всякой надежды из нее выпутаться. Но бежать было некуда, и прятаться было негде.

Сьюзен так обрадовалась матери, что чуть не плакала от счастья. За два часа, которые она провела с отцом, она так измучилась, что глухо стонала от отчаяния. Джоуи лежал в постели, и во всей комнате стоял смрад – смесь запахов пота и перегара, от которого Сьюзен мутило. Когда Джоуи наконец задремал, Сьюзен попыталась выбраться из постели, но рука отца, как стальной зажим, вцепилась в нее и вернула на место. Лежа рядом с отцом в сумеречном свете наступающего дня, Сьюзен думала: «Как он может вытворять со мной такое?»

Она попыталась думать о Барри Далстоне, о школе, но постепенно мысли отступили, и ей удалось забыться до утра. Где-то в ее подсознании постоянно возникал образ бедного застреленного Джимми. Ей было жалко его и хотелось плакать. Он был добрый и всегда находил время поговорить с ней. Джимми не требовал, чтобы она сидела у него на коленях и целовала его, ведь ей совсем этого не хотелось. Он обращался с ней, как и должен обращаться нормальный взрослый мужчина с девочкой.

В половине шестого утра она наконец выскользнула из постели отца. Ей ужасно захотелось наполнить ванну горячей водой и, лежа в ней, смыть, стереть, соскоблить с себя следы отцовских прикосновений. Но тут проснулась Дэбби, начала свои обычные жалобы и капризы, и Сьюзен еле сдержалась, чтобы не заехать ей в рожу. А когда пришла бабушка, девочка совсем приуныла. Ей показалось, что Господь Бог окончательно отвернулся от нее.

Старая ведьма ни на минуту не оставляла ее в покое: то приготовь овощи, то завари чай, то еще что-нибудь… Сьюзен постоянно что-то делала, крутилась как белка в колесе. Как обычно, от Дэбби хотели лишь одного – чтобы она была куколкой и болтала обо всяких пустяках. Так что приход Джун походил на явление доброй феи. Сьюзен бросилась целовать и обнимать ее и висела у нее на шее до тех пор, пока Джун не сказала со смехом:

– Ну хватит, Сьюзен. Успокойся, миленькая. Я займусь хозяйством, а ты можешь отдохнуть.