Ветер забытых дорог - Юлия Тулянская

– А без веления ты мне служить не хочешь? – тяжело уронил Веледар. – Мне со временем нужен будет верный человек, а кто вернее брата? И тебе не всю жизнь по полям зайцев гонять и в кабаках с девками обниматься…

Гойдемир отхлебнул пива из украшенной резьбой кружки и ответил о другом:

– Откуда-то, брат, у нас роскошь стала заводиться. Как я одет, а как ты. Зачем отец поборы увеличивает? В тереме ковры восточные, драгоценное оружие, меха. Твое зерцало сияет, как у небожителя, и все в золотой насечке, колчан изукрашен каменьями, уздечка у лошади самоцветами горит. Князь за стол – чужеземные яства, везде шелк да бархат. К чему это? Так у нас прежде не было заведено.

Он сам был в льняной рубашке, а брат – в расшитом кафтане из тонкого сукна, охваченном изукрашенной опояской.

Веледар шевельнул бровью.

– Ты, брат, уж не завидуешь ли? – И махнул рукой. – Не понимаешь ты, Гойдемир… Отец делает все, чтобы Даргород стал великой державой. Думаешь, дорог мне этот кафтан? Мне дорого, что никто не скажет больше, будто даргородские князья – деревенщины и ходят в отрепьях. Ты не понимаешь, Гойдемир, что мы с отцом делаем сейчас, – повторил он. – Наши предки не знали роскоши, потому что не смели возвышаться над простонародьем. Народ был слишком силен, а князья слишком слабы. Теперь мы должны показать другим державам, что и мы – властелины, не слабее других. Я хочу, чтобы Даргород стал великим. А для этого есть один путь: чтобы у нас, как в Анвардене, князь был единственной защитой и спасением народу, а не наоборот.

– Пастухом… – с тихим упреком сказал Гойдемир. – Чем тебе Даргород прежде не был великим? Никакого соседа мы не боялись, потому что кто рискнет против народной войны? Торговали мы не меньше. А Даргород был богаче – не приходилось содержать ваше большое войско и вашу чужеземную роскошь. Не верю, будто величие Даргорода в том, чтобы вардский король вас с отцом не назвал деревенщиной. Зачем Даргороду другое признание, кроме того, что у нас есть пушнина и мед и зерно для торговли, а завоевать нас не сможет ни один король?

Веледар молча до дна осушил свою кружку и шмякнул ее на стол.

– Уж не в кабаках ли ты этого наслушался?

Гойдемир пожал плечами:

– А хоть бы и там. А может, мне на охоте сорока протрещала.

Веледар сурово нахмурился:

– Ты бы меньше слушал всяких сорок, Гойдемир. Вот я не знал, что у нас Даргородом любой нищеброд управлять готов, а ты и слушаешь!

– Сам видишь: что из меня за воевода и преданный тебе человек?

– Это верно… – Веледар помолчал. – Что ж, счастливо гонять зайцев по полям, брат. Вижу, ничего путного из тебя не выйдет.

Гойдемир заглянул в покой матери Ладиславы. Здесь всегда тихо, летом прохладно, а зимой тепло. Выходящие в сад окна открыты, и ветер шевелит вышитыми занавесками.

На дощатом полу перед лавкой – узорный мягкий ковер из Этерана. Дубовые лавки, сундуки, на столе лежит закрытая книга на наречии вардов. Княгиня учена и знает языки.

– А где матушка? – спросил Гойдемир заглянувшую в покой служанку.

– Сейчас позову, она в девичьей вышивки смотрит, – ответила та.

Гойдемир постоял посреди покоя, который помнил с раннего детства. На столе блюдо с яблоками. По стенам вышитые полотна и образы небожительницы Ярвенны. В народе Ярвенну звали «даргородской хозяйкой». Ей был посвящен собор на Старой площади. Вседержитель ниспослал ее старинному северному княжеству, чтобы передавала здесь его волю, творила чудеса и благословляла славные начинания.

Вот изображение Ярвенны Путеводительницы – светлая фигура на темном. В высоко поднятой правой руке – светильник, и сама вся в сиянии. Народ верит, что если такой образ положить умершему в гроб, то Ярвенна Путеводительница «выведет» душу на небо и спасет от мрака Подземья.

Вот Ярвенна Созидательница. По преданию, когда возводился Даргород, небожительница явилась и благословила первый камень в основании крепостной стены. Ярвенна на этом образе простирает руки в сторону строителей и тогдашнего молодого князя.

Созидательнице молились при закладке новых зданий, а женщины – и просто так, чтобы она помогла обустроить дом.

Ярвенна Наставница со свитком в левой руке. Ярвенна Целительница над ложем больного. Гойдемир улыбнулся: на этом образе Ярвенна особенно напоминала ему мать. Ему иногда так и казалось, что он смотрит на изображение молодой Ладиславы. Выражение лица – милое, ласковое, спокойное. Но в широко открытых серых глазах – мудрая твердость. Голова не покрыта, гладкие, ниже плеч, зачесанные назад светлые волосы переливаются в сиянии, которое излучает небесная вестница. «Славься, даргородская хозяйка», – поклонился образам Гойдемир и сел на лавку за стол, открыл книгу…

Княгиня вошла в покой – прямая, в синем платье до полу. Лицо ее начало увядать, появились морщины, темно-серые глаза с каждым годом казались все больше, а щеки впадали; в светлых волосах, заплетенных в косу, поблескивала седина. Тонкий серебряный обруч украшал голову. Ладиславе сказали, что пришел Гойдемир.

Гойдемира князь, словно в уступку за старшего сына, оставил матери. Однажды, навещая жену, он даже сказал об этом вслух. «Смотри, Ладислава, – произнес князь Войсвет. – Младший – бездельник, от рук отбился, ни на какое дело не годен. Пока гуляет и бьется на кулаках, я его не трону. Но будет что хуже – смотри!» Сердце Ладиславы сжалось от тревоги, но она ответила твердо: «Оставь его в покое. Веледар все дальше уходит от меня, ты готовишь его быть тебе сменой – а второго моего сына не трогай. Он вашим делам не мешает».

Когда в покой вошла мать, Гойдемир встал, но она сейчас же усадила его на лавку.

– Вот яблок поешь, а сейчас прикажу подать пирогов.

Но Гойдемир удержал ее, взяв обе ее руки:

– Подожди… Ты что-то побледнела, нет, матушка? Много сидишь над книгами и над рукодельем. Давай уж пойдем с тобой в сад гулять. Я теперь не скоро из дома отлучусь. Совесть заела. Как подумаю, что ты тут одна… Хочешь, матушка, я тебе перепелку поймаю? Сколько их в поле возле старого ветряка!

Княгиня засмеялась, прижала к груди голову сына.

– Пусть бегает перепелка в траве, не тронь ее, даргородский сокол.

– Ладно, – сказал Гойдемир, не отстраняясь. – А что мне делать? Не знаю… Так бы хоть перепелку ловил… Нет мне места в Даргороде, матушка. Только бездельничать, да пить, да верхом скакать. Или в воеводы метить после брата, когда он сам княжить будет. Так уж лучше по мне быть дураком безобидным, чем с отцом и с Веледаром гнести народ и укреплять под собой престол.

Княгиня молча гладила волосы сына, не отпуская его от себя.

– Да, не надо тебе быть с ними… Ты прав, лучше безобидным…

Гойдемир тяжело вздохнул, но вдруг тихо хмыкнул, высвободился из рук матери:

– Выходит, я тебе жаловаться пришел? Ну, нет. Пойдем в сад, матушка? Дай яблоко.

Княгиня подошла к блюду с яблоками, переложила несколько, выбирая лучшее. Он было бледно-желтым, точно налитое медом под кожурой. Мать подала яблоко Гойдемиру. Чудилось, от спелости оно даже чуть светится изнутри. Когда Гойдемир взял яблоко в руку, на его широкую ладонь будто бы лег слабый золотистый блик.

Вскоре князь Войтверд ополчился и против народной веры. На этот раз князь начал с собственной семьи.

– Вот что, – сказал он жене, придя на женскую половину. – Сама ты с детства веруешь, как простолюдинка, и Гойдемира приучила.

Ладислава удивленно подняла на мужа настороженные большие глаза.

– Никогда ты плохого о моей вере не говорил. Что-то новое у тебя на уме?

– Чьими образами у тебя все стены завешаны?

– Так и сам знаешь чьими, – пожала плечами Ладислава. – Даргородской хозяйки, Ярвенны.

– Вот потому и говорят о нас в мире, что мы – дикари, не Творцу, а простой его вестнице поклоняемся, – сказал Войсвет. – Небожительница Ярвенна пусть славится, только у нас ради нее Вседержителя забыли. Чуть что: оборони, хозяйка, защити, хозяйка! Про Творца только по особым праздникам вспоминают. Получается, у нас не единый бог, а мы себе новую богиню-женщину сделали. И ты ей все кланяешься, как деревенская баба, и сын за тобой!

– И так держишь меня взаперти, хоть веру мою оставь в покое! – не стерпела княгиня. – Да и народа веру лучше не трогай, Войсвет. Не иди с народом на разрыв, – вырвалось у нее.

– Ты понимаешь, что говоришь? – сурово нахмурился Войсвет. – Я бьюсь за то, чтобы даргородские князья отныне правили державой по собственной совести и без страха, а ты меня учишь с чернью считаться!

Настроенный искоренить суеверие князь Войсвет приказал строго ограничить почитание Ярвенны и запретил справлять народные праздники, связанные с ее именем, но возникшие как земледельческие или семейные обряды.

Гойдемир, по-прежнему часто бывавший в Лесной Чаше и окрестных деревнях, слыхал, что кое-где княжеская дружина разгоняла игрища в честь Ярвенны, и князя Войсвета в ту пору, несмотря на поддержку церкви, впервые стали называть нечестивцем. Осенью, когда стоячая вода уже начинает покрываться паутиной льда, началась смута.