Третий рейх во взятках. Воровство и бардак немцев - Максим Кустов

Вывозить вместо раненых генеральские мотоциклы и пожитки штабных офицеров — сильный ход. Солдаты сразу преисполнятся веры в родное начальство.

Надо ли при таком поведении начальства удивляться тому, что на сталинградском аэродроме «Питомник» эвакуация превратилась в форменное безобразие.

«На самом краю аэродрома расположены большие палатки санитарной службы. По приказу командования армии все тяжелораненые транспортируются сюда, чтобы они могли вылететь на машинах, доставляющих предметы снабжения. Армейский врач генерал-майор медицинской службы профессор доктор Ренольди находится здесь; он отвечает за отправку раненых. Фактически он бессилен навести порядок, так как сюда добираются и многие легкораненые. Они прячутся в пустых окопах и бункерах. Как только приземлилась машина, они первыми оказываются на месте. Безжалостно отталкивают они тяжелораненых. Некоторым удается, несмотря на жандармов, проскользнуть в самолет. Часто мы вынуждены снова очищать самолет, чтобы освободить место для тяжелораненых. Нужна кисть Брейгеля, прозванного живописцем ада, или сила слова Данте, чтобы описать страшные сцены, свидетелями которых мы здесь были последние десять дней.

Мы вышли из убежища. Наши три «хейнкеля-111» тем временем уже поднялись в воздух. Мне стало ясно, почему пилоты так торопились покинуть «Питомник». Здесь на всем лежала печать гибели и разгрома».[48]

Неудивительно, что на фоне такой вопиющей неразберихи, халатности и прямого пренебрежения к снабжению 6-й армии разложение солдат и офицеров шло нарастающими темпами.

Марш смерти немецких обозников

Но только ли безответственностью, идиотизмом начальства и банальной неразберихой можно объяснить подобный ужасающий провал снабжения сталинградских окруженцев?

Любопытные подробности того, с каким трудом транспортировали немцы грузы для действующей армии по территории СССР, содержатся в воспоминаниях немецкого солдата Ги Сайера (его отец был французом).

Часть, где служил Сайер, в 1942–1943 годах конвоировала грузы для фронта. Дислоцировалась она в Минске.

Понять, что значит сопровождать грузы по оккупированной советской территории, Сайеру и его товарищам в самом начале его службы «помог» бывалый фельдфебель.

«В восемь утра мы построились и направились к перрону. Гальс (товарищ Сайера. —Авт.) не переставал повторять, что с тем же успехом мы могли бы заночевать и в казармах. О тяготах солдатской жизни никто из нас не имел ни малейшего представления. Впервые мы провели ночь под открытым небом, а сколько еще таких ночей, только в худших условиях, ожидало нас!

А пока нам предстояло сопровождать состав с боевой техникой. Нашу роту загодя разделили на три части для сопровождения трех эшелонов — по три, а то и два человека на платформу. Мне с Гальсом и Ленсеном выпало охранять прикрытые брезентом крылья самолетов с изображением черного креста и другие детали военной техники, предназначенные для Люфтваффе. Судя по маркировке, груз следовал из Ратисбонна в Минск.

Минск, значит, Россия. Во рту пересохло. Сердце забухало.

Вскоре раздался свисток, и состав тронулся.

Спустя какое-то время дождь прекратился, но зато повалил снег. Поразмыслив, мы забрались под брезент и устроились возле авиационного двигателя. Ветер перестал нас трепать. Сразу стало теплее. Прижавшись друг к другу, почти согрелись. Мы, разумеется, пустословили и время от времени разражались хохотом — хотя над чем было смеяться? Состав катил на Восток, что происходит вокруг — мы не знали. Лишь время от времени доносилось громыхание встречных поездов.

Вдруг Ленсену послышался крик. Он сделал нам знак замолчать и с опаской высунул голову из-под брезента.

— Лаус… — сказал он спокойно. Помолчав, добавил: — Ложная тревога.

Однако спустя пару секунд кто-то рванул край брезента. Перед нами предстала физиономия фельдфебеля. При виде наших счастливых лиц его перекосило от ярости. Спасаясь от стужи, Лаус надвинул на голову каску и натянул перчатки. Снег запорошил его с ног до головы.

— Стоять! Смирно! — гаркнул он.

Но выполнить команду с обычной резвостью мы не могли. Платформу так и качало из стороны в сторону.

То, что произошло далее, достойно театра абсурда. Я до сих пор, по прошествии стольких лет, вижу неуклюжего медведя Гальса. Он изо всех сил пытается стоять прямо, но состав трясет так, что Гальс вместе с ним шатается влево-вправо. У меня шинель зацепилась за какую-то деталь двигателя и тянет к полу. Лаус тоже не на высоте. Впечатление такое, будто он здорово перебрал.

Наконец наш фельдфебель состроил зверскую гримасу и встал на одно колено. Мы последовали его примеру. Со стороны нас можно было принять за четверку заговорщиков. Но все было гораздо прозаичнее. Фельдфебель честил нас последними словами.

— Какого дьявола вы тут расселись? — бушевал он. — Вы вообще соображаете, кто вы и зачем мы все здесь?

Гальс, которого тошнило от всяких там церемоний, не долго думая перебил вышестоящее начальство.

— Стоять снаружи нет смысла, — резонно заметил он. — Холод ужасный, да и чего тут увидишь?

Как рассвирепел Лаус, это надо было видеть! Он схватил Гальса за воротник, тряхнул, как мешок с сеном.

— На первой же остановке я подам рапорт! — отчеканил он. — Штрафного батальона тебе не миновать. Вы оставили свой пост, ясно? Ты хоть подумал: а что, если взорвется впереди идущая платформа? Каким образом вы оповестите остальных, штаны просиживая под брезентом?

— А что? — спросил Ленсен. — Впереди идущая платформа вот-вот взорвется?

— Да заткнись ты, идиот! Повсюду орудуют диверсанты. Русские готовы на все. Партизаны отправляют под откос целые поезда, кидают гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Для того вы и здесь — чтобы этому помешать. Надевайте каски и вперед, а не то я вас вышвырну!»[49]

Обошлось без штрафбата — фельдфебель Лаус решил, что его подчиненные уже поняли, куда попали, и что о бдительности здесь нельзя забывать ни на секунду.

Понять, какая здесь война, помогли и встречные эшелоны.

«То, что я увидел, ужаснуло меня. Хотел бы я быть гениальным писателем, чтобы во всех красках описать представшее перед нами зрелище. Вначале появился вагон, наполненный железнодорожным оборудованием. Он шел впереди локомотива и скрывал и без того неяркий свет фар. Затем последовал сцепленный с ним локомотив, затем — вагон, в крыше которого была проделана дыра — судя по всему, полевая кухня. Из короткой трубы ее шел дым. Вот еще один вагон с высокими поручнями; в нем едут до зубов вооруженные немецкие солдаты. В остальной части состава — открытых платформах вроде той, на которой ехали мы, — перевозился совсем иного рода груз. Вначале я с непривычки даже не смог разобрать, что же это, и лишь через несколько мгновений понял, что вагон переполнен человеческими телами, за которыми сидели или стояли скорчившись живые люди. Самый осведомленный из нас коротко пояснил: «Русские военнопленные».

Мне показалось, что именно такие коричневые шинели я уже видел в замке, но полной уверенности не было. На меня взглянул Гальс. Его лицо было смертельно бледным, лишь красные пятна проступали кое-где от холода.

— Видал? — прошептал он — Они выставили мертвецов, чтобы защититься от мороза.

От ужаса я и слова не мог вымолвить. Трупы были в каждом вагоне: бледные лица, ноги, закостеневшие от мороза и смерти. Я стоял, не в силах отвести глаз от отвратительного зрелища. Мимо нас проезжал десятый вагон, когда произошло нечто еще более ужасное. Четыре или пять тел съехали с платформы и упали в сторону от путей. Похоронный поезд не остановился… Проехал еще один поезд, который не произвел на нас столь мрачного впечатления, но и лучше от его вида нам не стало. Вагоны были помечены красными крестами. На носилках, которые были видны через окна, лежали скорее всего тяжелораненые».[50]

Сайер утверждает;

«В это время рейх прилагал все усилия, чтобы защитить солдат от русской зимы. В Минск, Ковно и Киев были привезены в огромном количестве одеяла, зимняя одежда из овечьей кожи, калоши с толстыми мысками и шерстяным верхом, перчатки, капюшоны и переносные обогреватели, работавшие одинаково хорошо как на бензине, нефти, так и на алкогольном спирте, продукты, запечатанные в особые коробки, да и тысячи других необходимых вещей. Наша задача конвойных войск… — доставить все это на передовую, где груз ждали наступающие войска».[51]

Но возникает вполне закономерный вопрос: а куда все это девалось? Почему не достались солдатам Паулюса калоши с толстыми мысками и шерстяным верхом, почему авиатехники, обслуживающие транспортные самолеты, вылетающие в Сталинград, не имели этих замечательных обогревателей?