От татей к ворам. История организованной преступности в России - Александр Владимирович Воробьев

Челобитная ефремовского помещика сначала поступила в Сыскной приказ, а потом была взнесена к царям Петру и Иоанну Алексеевичам, которые повелели 30 апреля (по другим данным — 22) назначить к губному делу Бессонова.

Появление нового губного старосты в Ефремовском уезде стало источником неурядиц в местном управлении. Воевода и губной староста оспаривали полномочия друг друга: один квалифицировал дела как судные, а другой — как розыскные. Горожане и уездные люди терялись, когда речь шла о том, к какому из судей обратиться. Истцы подавали челобитную в губную избу, а ответчики по этим же делам предъявляли свои претензии в съезжей избе. Еще одна проблема заключалась в том, что Бессонов не имел разрешения или просто не успел обзавестись штатом губной избы. И губной староста, и воевода пользовались одними и теми же караульщиками и приставами, которым приходилось ездить по одним и тем же делам то от воеводы, то от губного старосты.

Судьба института губных старост в конце XVII — начале XVIII в.

В последней четверти XVII в. Разбойный приказ, как и раньше, всеми силами старался обеспечить губными старостами подведомственные ему уезды. В 1661/62 г. служивший 16 лет в ливенской губной избе подьячий И. Шебанов был назначен губным старостой Ливенского уезда, из местных подьячих также происходили шуйский губной староста Г. Монатьин (1699 г.), елецкий А. Дегтярев (1689 г.), епифанский Д. Молчанов (1700 г.), калужский Г. Антипин (1672 г.), каширский С. Кунчуров и ряжский Ф. Сидоров (1700 г.). Назначение на столь важную должность подьячих, имевших опыт в ведении губных дел, с одной стороны было удачным решением, а с другой — шло вопреки традиции выбора местным населением, которое едва ли доверяло бюрократам, занявшим по указу из Москвы место, по обычаю отводившееся видным представителям служилого города.

Однако было бы ошибкой думать, что институт губных старост повсеместно находился в кризисе. В ряде крупных уездов, среди которых, например, Новгородский, где служилый город имел давние традиции, губные старосты избирались вплоть до самого упразднения. В других, как это было в Шацке, землевладельцы выступали за передачу власти от воеводы к губному старосте, которому они доверяли. Даже рязанские служилые люди, ругавшие своих увечных губных старост за бездействие и пассивность, всячески поддерживали этот институт и требовали назначения сыщика, судя по всему, только потому, что не могли приискать более подходящих на роль губных старост дворян. Жители Галицкого уезда тоже считали необходимым наличие губных старост не только в самом Галиче, но и в его пригородах, потому как без этого невозможно было поддерживать правопорядок.

Итак, в тех уездах, где население желало упразднения губных старост, оно обычно просило передать их полномочия воеводам. Впрочем, были и другие модели взаимодействия этих двух конкурирующих институтов. С одной стороны, в середине 20-х годов XVI в. алатырскому воеводе И. Л. Опухтину велели «их (мордву — А. В.) от сыщиков разбойных дел и о губных старость оберегать», а в 1663 г. нижегородскому воеводе было приказано беречь местное население от губных старост, то есть, по сути, выполнять контролирующую функцию. Впрочем, оба института могли и сотрудничать. Первое известие о совместной борьбе с преступностью воеводы и губного старосты относятся к 1674 г., хотя такая форма распределения полномочий могла существовать и ранее. В этом году Разбойный приказ поручил саранскому воеводе, стольнику П. Г. Долгорукову и местному губному старосте Ф. Анненкову ведать уголовные дела. В указной грамоте из приказа не разъясняются детали сотрудничества двух представителей власти, кроме того, что Анненкову следовало заверять своей подписью отчетную документацию, отправлявшуюся в Москву.

И все же в 1679 г. указом царя Федора Алексеевича губные старосты упразднялись повсеместно, передавая свои полномочия воеводам. Для того чтобы решить всегда стоявшую проблему надзора за воеводами, о которой мы говорили ранее, Разбойный приказ установил новую процедуру контроля. Согласно ей отвечавший за губные дела старый подьячий съезжей избы раз в год приезжал в Москву с перечневыми росписями, где фиксировалось, сколько дел было решено, с указанием вины преступника и вынесенного ему приговора. Помимо росписей, подьячие брали с собой деньги и приходно-расходные книги.

При этом наказы расширяли власть воевод и обязывали их, в случае если преступникам будет вынесен смертный приговор, немедленно приводить его в исполнение, не сообщая об этом в Разбойный приказ. Как и прежде, казнить разбойников и воров требовалось там, где они совершали преступления, или там, где жили, «чтоб на них смотря, иным не повадно так было воровать».

Восстановление института губных старост в 1684 г. мало что изменило в обозначенных нами тенденциях, учитывая которые, Разбойный приказ продолжал проводить свою политику.

К началу XVIII в. в местном управлении сложилась парадоксальная ситуация. Все чаще губные старосты, вопреки традиции, не избирались населением, но назначались из Разбойного приказа; что же касается воевод, то уже были нередки те случаи, когда им доверялось губное дело по челобитным уездных жителей. Это противоречие едва ли говорит о кризисе отдельных институтов, поскольку в разных регионах дело обстояло по-своему: где-то борьбу с преступностью в основном вели губные старосты, а где-то — воеводы. Проблема была в том, что созданная в XVI в. единая система местных учреждений, подчиненных Разбойному приказу, находилась в тяжелом положении, когда в условиях изменившейся социально-политической реальности права губных изб регулярно оспаривались как самим населением, так и другими агентами власти.

Именно в таком состоянии и застал местное управление указ об упразднении губных старост (1702 г.). Расформировывая этот старый институт, Петр I сразу же создал новую должность, воеводских товарищей, которые выбирались населением из дворян и должны были решать все дела совместно с воеводой на правах равноправия. Так будущий император попытался примирить выборную и назначаемую власть в масштабах всей страны, но, к сожалению, опыт этот не был удачным. В первой четверти XVIII в. местное управление ожидала целая серия разнообразных реформ, которые в итоге практически полностью демонтировали провинциальные учреждения эпохи Московского царства. Однако в народной памяти губные старосты уже успели занять свое место, не зря В. И. Даль записал в своем знаменитом словаре пословицу: «Умный что староста губный: всяк его боится».

5. Разработка, кодификация и основные памятники «губного права»

Документы XVI–XVII вв. не знают такого понятия, как уголовное право. При этом в самих правовых кодексах и делопроизводственных документах употребляется понятие «губное дело», к которому относились все вопросы, принадлежавшие, как правило, к компетенции Разбойного приказа и губных старост. Учитывая это, разумно говорить о существовании в России той эпохи «губного права», которое ближе всего напоминает по своему содержанию то, что мы теперь называем уголовным и уголовно-процессуальным правом.

Надо иметь в виду, что нормами «губного права» пользовался не только Разбойный