Смерть под маской - Сьюзен Хилл

Мне оставалось лишь следовать за ним да помалкивать. Неделя выдалась тягостной и горькой, дни тянулись так медленно, и меня не покидал жуткий страх. Я чувствовала себя заключенной в невидимую клетку, в которой страдала и боялась, и могла лишь беспомощно ждать. Любовь к милому мужу превратилась в нечто ужасное — отчаянное, страстное, навязчивое желание обладать, сохранить, удержать. Я страшилась упустить его из виду, а отыскивая взглядом, все смотрела и смотрела, словно опасалась забыть. Наверное, звучит это странно! Но это правда. Я была одержима страхом и ужасным предчувствием.

Нам предстояло провести там пять ночей, удар последовал на третью. Днем я уснула. Венеция лишала меня сил, а страх изводил. Я ничего не могла с собою поделать, и, пока спала, Лоренс вышел прогуляться. Ему нравилось бродить по площадям, ходить над водой по мостам, любоваться всем вокруг. Когда я проснулась, он был в номере и восторженно улыбался. Сообщил, что случайно наткнулся на друзей, — это невероятно, но в Венеции действительно всегда встречаются знакомые. Друзья жили здесь по несколько месяцев в году, в палаццо на Большом канале. Завтра ночью состоится мини-карнавал с костюмированным балом. Друзья устраивают вечеринку. Нам предстояло к ним присоединиться. Костюмы и маски возьмем напрокат, муж договорился, что мы будем у них через час.

Как мне передать вам страх, который наводило то место? Узенькая темная лавка в одном из бесчисленных проулков, сильно вытянутая. Стены увешаны костюмами, масками и шляпами, традиционными для карнавалов и балов в Венеции, однако в них не было ничего приятного, красивого или забавного, напротив — все они казались мне зловещими и странными. Можно было облачиться в наряд льющего слезы еврея, сатира, мясника, короля со скипетром или мужчины с обезьянкой на плече; одеться крестьянской девушкой, уличным буяном или встать на ходули; изобразить из себя Панталоне, Пульчинеллу, а то и чумного лекаря. У меня, как у женщины, выбора было меньше. Лоренс хотел видеть на мне шелк, кружево и тафту и усыпанную драгоценностями маску, однако я предпочла одеться крестьянской девушкой, которая несет в корзинке ребенка: никак не могла превозмочь себя и предпочесть наряд поискуснее, хотя все же вынуждена была взять маску на украшенной лентами рукоятке. Лоренс выбрал большой черный плащ, шляпу-треуголку и черную маску, покрытую перламутровыми пуговками. И еще длинные блестящие сапоги. Он был увлечен, возбужден, словно ребенок, собирающийся на праздник. Видеть его было невыносимо: меня к тому времени уже лихорадило от страха. Я не могла сдержать приступов внезапной дрожи, лицо мое смертельно побледнело. Я молилась, чтобы все это началось и кончилось поскорее: почему-то была уверена, что сразу после этого пропадут все мои страхи.

Ночь выдалась жаркая, и меня мутило от запаха загаженных каналов, чьи черные тинистые воды, казалось мне, полнились всеми нечистотами и мусором города. Пахло пережженным маслом и дымом от ракет, от уличных ларьков с едой несло пригоревшим мясом и странными пряностями. Бальный зал в палаццо был битком набит галдящими людьми, мне чудилось нечто зловещее в невозможности увидеть лица, понять, старые или молодые перед тобой и даже мужчина это или женщина. Но еды и питья было вдоволь, каждый сам выбирал себе по вкусу, и я немного подкрепилась, поев фруктов, цукатов и выпив какого-то шипучего вина. Потом мы танцевали с Лоренсом, и вечер стал казаться если и не очень приятным, то по крайней мере не таким пугающим, как я опасалась. Время шло.

Я уже почти развеселилась, почти успокоилась, когда объявили, что мы покидаем палаццо и выходим на улицы, чтобы в сопровождении примкнувших прохожих пройтись по площадям под вспышки ракет и под взглядами жителей, смотрящих изо всех окон. Очевидно, так полагалось. Люди толпами ринулись вон: спешка, общая сумятица, во время которой меня оттерли от мужа. Вместе с другими бражниками я неслась вперед рядом с Пульчинеллой, священником и злой старой ведьмой; мы потоком низверглись по широкой лестнице и выплеснулись наружу. Горели факелы. Я и сейчас их вижу — оранжевые и дымящиеся на фоне ночного неба. Вам эта сцена тоже знакома, доктор Пармиттер. Вы ее видели достаточно часто. Свет, пляшущий на темной воде. Гондолы в ожидании. Толпы, напирающие сзади. Маски. Сверкающие глаза. Свет в окнах домов вдоль Большого канала. Вы все это видели.

Случившееся потом для меня до сих пор невероятно, и я едва могу говорить об этом. Не обращайте внимания. Любой находящийся в здравом уме так бы и сделал. Я бы точно не поверила. Да я и не верю. Но знаю, что это правда.

Мы стояли рядом с палаццо на причальной площадке. Часть толпы уже оказалась по ту сторону канала: мы слышали смех и крики. Люди высовывались из окон, смотрели вниз. Гондолы стояли цепочкой, ожидая своей очереди перевезти нас по каналу к основанию моста Риалто… время от времени они сталкивались, начинали качаться как сумасшедшие, и огни фонарей мельтешили в бурлящей воде так, что подступала тошнота. Я стояла в трех-четырех шагах от Лоренса, как вдруг меня окликнули. Естественно, я повернула голову, хотя услышала свою прежнюю, девичью, фамилию. Кому здесь знать ее? Голос донесся из-за спины, но, оглянувшись, я не увидела знакомых: некоторые уже сняли маски, но их лица были мне неизвестны. И вдруг я заметила не лицо, а всего лишь глаза той, кого узнала. Глаза Клариссы Виго, смотрящие из-под шелковой маски с серебряными бусинами под большим султаном из белых перьев. Как могла я узнать? Я узнала.

Я попыталась пробиться сквозь давку на причальную площадку, чтобы подобраться к ней поближе, но толпа напирала и мне пришлось отступить, иначе бы меня сбили с ног. Когда я снова посмотрела на то место, женщина в белой маске уже пропала.

Кричали гондольеры, вода плескалась о деревянную площадку, а кто-то старательно усаживал меня в лодку. Одна я бы, естественно, не села и отправилась бы только вместе со своим мужем, а если честно, то предпочла бы вовсе не садиться в гондолу и скользить по темной зловещей воде. Я отступила назад и принялась разыскивать Лоренса, сначала на площадке, потом вдоль улицы, где теснились дома, и наконец перешла узкий мостик, ведший на какую-то площадь. Бражники остались далеко, я даже не слышала их теперь, а мощенная булыжником площадь тонула в полной темноте. Я вернулась назад, охваченная тревогой. Лоренса не было на причальной площадке, а я знала, что без меня он никогда не переправился бы через канал. И я решила возвратиться в палаццо и поискать его там. Мне было страшно, в горле пересохло. Я видела эту женщину, слышала, как она шепнула мое имя. И эта ночь, и это место повергали меня в ужас.