Ты мое дыхание (СИ) - Яфор Анна

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, и что ты смотришь? — мрачно уточнила я у собственного отражения, стоя перед зеркалом. — Не нравится то, что видишь? Мне тоже. Не надо было реветь целый вечер. Теперь не помогут никакие патчи.

Рассчитывать на то, что гелевые лепестки существенным образом улучшат ситуацию, не приходилось. Они, конечно, немного убрали отечность, но не смогли справиться с краснотой в глазах и с бледностью кожи. А если добавить к этому еще и пересохшие, распухшие губы, которые я искусала вчера во время истерики, то картинка и вовсе получалась неприглядная. Это расстраивало, но еще больше — необходимость вообще куда-то идти. У меня не было ни сил, ни желания. Единственное, чего хотелось, — это вернуться обратно в постель и спрятаться там от всего мира. От похотливого доцента, от пробравшегося в мои сны Ольшанского и от Его писем. Особенно от них. Телефон попискивал с завидной регулярностью, то и дело сигналя о новых сообщениях. Такое ощущение, что Амур не собирался оставлять меня в покое. Моя просьба больше не писать не только не возымела результата, — кажется, письма стали приходить еще чаще, чем всегда.

Я ехала в институт, думая о том, как быстро может поменяться восприятие человека. Еще вчера прочитать Его письмо было самым важным и необходимым для меня, и именно этим я занималась раньше всего, стоило лишь открыть глаза утром. Теперь же не знала, куда деться, чтобы не видеть этих мигающих конвертиков на экране.

— Ты заболела? — подруга при встрече ошарашенно уставилась на меня. Что ж, такой вопрос был вполне предсказуемым: макияж помог совсем немного, но я прекрасно знала, что все равно выгляжу ужасно.

— Что-то вроде того, — я и правда чувствовала себя больной, вот только не собиралась уточнять, что вирус, который подхватила, не лечится с помощью обычных лекарств. Да и как вообще его лечить, не представляла.

— Бедная, — сочувственно вздохнула Инга. — Хорошо хоть консультации у Рогачева сегодня не будет, можно будет уйти пораньше.

У меня будто гора с плеч свалилась после этих слов. Стало ощутимо легче дышать. Информация о том, что сегодня я не увижу этого человека, будто вдохнула в меня новые силы.

— А почему отменили? — осторожно поинтересовалась я.

Инга пожала плечами.

— Объявление висит на кафедре, что консультацию перенесли на следующую неделю. Заболел вроде тоже, — она подняла на меня глаза и вдруг хихикнула: — Как вы синхронно с ним. Вместе где-то отжигали вчера что ли, раз так совпало?

Впервые в жизни мне захотелось ударить другого человека, причем это желание оказалось настолько сильным, что я отступила, стискивая руки за спиной. На всякий случай.

— Дурацкие шутки у тебя, — буркнула в ответ на предположение Инги, приказывая себе успокоиться. Она ведь и правда просто шутила, кто ж виноват, что у меня такая обостренная реакция на доцента и все, что с ним связано. — Я в самых кошмарных снах не смогла бы представить, что отжигаю с ним где-то.

— Да понятно, — рассмеялась подруга, кажется, не обратив внимание на мою агрессивную настороженность. — Не хваталось еще, чтобы тебе снилось что-нибудь подобное. Сны должны быть сла-а-а-адкими, так что Рогачев априори не подходит для участия в них.

Сладкими? Меня будто окатило горячей волной. Сегодняшний сон был более чем сладким. Умопомрачительным. Я и сейчас, стоило вспомнить то, что приснилось, ощущала, как наливается тяжестью низ живота, а между ног становится влажно. И это даже при том, что фигурантом в моем сне был новый начальник. Как я смогу смотреть ему в глаза после такого, не вспоминая, что это именно его руки и губы доводили меня ночью до исступления?

— Ник? — Инга осторожно дотронулась до моего плеча. — Может, тебе домой отпроситься? Как-то ты совсем плохо выглядишь. Глаза горят, сама бледная вроде, а щеки тоже пылают. Температуры нет у тебя?

Знала бы ты, отчего у меня пылают щеки… Но вслух я сказала совсем другое:

— Все нормально. Раз консультации не будет, остальное вполне можно пережить. Тем более, что вечером мне еще работать.

Подруга понимающе вздохнула: ее тоже после института ждала подработка до поздней ночи. По-другому никак, иначе нечем будет платить за учебу.

— Тогда идем. Выпьем кофе, может, в голове немного прояснится.

После кофе и правда стало полегче, однако ненадолго, уже к середине дня я снова стала почувствовала себя старой развалиной, мечтая лишь о том, чтобы поскорей оказаться дома. Но вместо этого пришлось ехать на встречу с Ольшанским. И очень постараться ничем не выдать своего смущения.

Правда, стоило мне увидеть его, как собственные страхи немного улеглись. Он и сам выглядел не лучшим образом. Похоже, прошлая ночка не задалась не только у меня. Мужчина был мрачен и почти полностью погружен в собственные мысли. Делал вид, что слушает меня, а сам находился где-то далеко-далеко.

Мы вышли на улицу из очередного музея, и Ольшанский поморщился, как будто от яркого дневного света у него разболелась голова. Потер виски и какое-то время стоял неподвижно, так что мне даже стало жаль его: таким уставшим и вымученным он выглядел. И совсем не походил на самоуверенного нагловатого типа, которым предстал передо мной вчера. А потом неожиданно спросил:

— Вы обедали? Давайте заедем куда-нибудь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я не ожидала ничего подобного. Наоборот, хотела, чтобы поскорее закончился наш поход по музеям. И думала, Ольшанский считает так же. Но ресторан? Зачем я там понадобилась ему?

Будто предвосхищая мой вопрос, мужчина ответил:

— Не люблю есть в одиночестве.

Еще более странно: так я для него — вынужденная компания, чтобы не оставаться одному? Это было совсем на него не похоже. Впрочем, что я знала об этом человеке? Только вчера увидела впервые, но то, что успела понять, очень мало что объясняло. Скорее, запутывало еще сильнее. Вот и теперь: и вид, и поведение Ольшанского говорили о том, что он едва выносит меня и вообще ничье общество ему не нужно. А в действительности же имел в виду совсем другое.

Есть и правда хотелось. Я устала, а до дома — знала — доберусь еще не скоро. И вместо того, чтобы выполнить самой себе данное утром обещание и держаться от нового начальника подальше, согласилась на его предложение.

Сама не знаю, почему я это сделала. Может, из-за того, что во мне резко взыграли меркантильные нотки: так давно никто не приглашал в ресторан, а позволить себе подобное самостоятельно я не могла. А может, хотела внимательнее приглядеться к Ольшанскому. Убедить себя в том, что нет в нем ничего чересчур привлекательного. Что прошлой ночью моя усталость вкупе с накопленными переживаниями вылились в такое немыслимое сочетание и воплотились в моем сне. Он наверняка совсем не так хорош, каким кажется. И в постели, в том числе.

«Сейчас же прекрати!» — разозлилась я на саму себя. Нашла, о чем думать. Какое мне дело до того, что он представляет из себя в постели? Все равно не будет возможности это проверить.

«А тебе и жаль?» — ехидно уточнил внутренний голос. «На самом деле хотела бы, чтобы было по-другому?».

«Вот еще!» — я, кажется, начинала закипать. Даже само предположение, что этот человек может заинтересовать меня, почему-то было неприятным. «Делать мне больше нечего. И так проблем хватает с головой».

Докатилась… Я так отчаянно спорила сама с собой, что испугалась: не заметно ли это со стороны. С опаской покосилась на Ольшанского: не увидел ли он, как шевелятся мои губы. Но мужчина вел себя абсолютно бесстрастно. Изучал меню, изредка поглядывая в мою сторону, но, скорее, из вежливости. Он опять был похож на того отчужденного, слегка скучающего и самоуверенного типа, которым предстал передо мной при первой встрече. Такому вряд ли будет дело до того, что происходит в моей голове и насколько я свихнулась, раз говорю сама с собой.