Гитарная бахиана - Гванета Бетанели

Чтобы столь серьезный для ансамбля и необходимый в звуково-тембровом отношении инструмент не прослыл «белой вороной», заодно и ради тотального «подключения» к сольно-струнному баховскому наследию, многими видными спецами было приложено немало усилий, чтобы уже существующие транскрипции для альта, собрать, систематизировать и издать в отдельности. По официозам, удачнее многих, дело это удалось выстроить альтисту Юрию Крамарову, который в 80-х годах ушедшего столетия многое из переложенного от канторовского виолончельного наследия привел в «божеский вид» для альта, кое-что добавил из личных транскрипций, отредактировал и без параллельного сопровождения «Urtext», представил в издательство. Отпечатанный цельный сборник назван: «Шесть сюит для виолончели соло, переложение для альта соло» в редакции Юрия Крамарова, изд. «Музыка», Л., 1982.

Для такого своеобразного по звучанию и ансамблевому статусу инструмента, каким нам представляется альт, есть варианты транскрипции и других шедевров из канторовского наследия. Например, для альта переложены «Адажио» из известной 1-й скрипичной сонаты соло g-moll, Г. Безруковым переложены известные «Сицилиана», «Куранта», Г. Страховым проведена свободно-оргинальная обработка знаменитого «Адажио» из концерта № 3 по А. Вивальди, также интересны транскрипции В. Борисовского «Избранные части из скрипичных сонат и партит», для альта переложена и несравненная «Чакона» кантора из 2-й скрипичной партиты d-moll. Все эти и другие полифонические творения Баха переложенные для этого мощного инструмента по многу исполняются альтистами во всем мире.

Баховские полифонические сюиты соло для древнейшей и благороднейшей лютни (польск. Lutnia; первоисточник: араб. аль-уд. букв. — дерево, — струнный щипковый инструмент ближневост. происхождения. МЭС, С. 315), как и сонаты, партиты, сюиты соло для скрипки и виолончели, в т. н. «эпохе застойной музыки», повторюсь, долго лежали в рукописях без движения. Баховские лютневые произведения по фактуре более просты, более нежны, чем инденты для вышеотмеченных смычковых инструментов. Все они оснащены составными частями, которые по выражению проф. Вл. Протопопова: …сами, перекладываемые, делятся на разные «двойняжные» и «тройняжные» репризные «фонарики» (пробл. стат. изд. «Музыка», М., 1981).

Мое видение заключается в том, что кантор, создавая шедевры для благородной и древней лютни (для того времени весьма популярного инструмента в салонах высшей знати — авт.), наверное, не раз проверял «щипковое удобство», качество звучания, всего насочиненного для лютни на очень мобильной, весьма близкой ей по многим компонентам классической гитаре.

Лютневые сюиты созданы как бы в противовес смычковым, весьма отличительно от них. Здесь много особенностей конструктивного построения, переплетенных с возможностями воздушного звучания нежнейшего инструмента. Вот такими фразами характеризуют историки эту сторону творчества кантора: «…при исполнении, любая из сюит создает миражные представления о Творце», «…все части сюит смотрятся определенно-обособленной автономией», «Каждая из них дышит личной свободной, непоколебимой интерпретацией и сильным психологическим воздействием на слушателя». Действительно, своей «будуарностью», «салонностью» баховские сюиты явно выигрывают перед многими произведениями, созданными для других струнных инструментов. По мне, их следует исполнять весьма просто и слушать так же просто, не забывая при этом прикрыть глаза… К сожалению, сольные исполнения лютневых сюит на больших сценах почти прекратилось, сегодня — эти шедевры чаще эксплуатируются гитарой.

Гитаристами для транскрипции (даже повторной — авт.) избраны те лютневые сюиты или те их части, построение которых весьма удачно «подходит» к нашему инструменту. Отмечу и то, что некоторые наиболее эффектные части канторовских лютневых сюит весьма удачно выбраны и так же удачно «огитарены» старшим поколением гитаристов. Особенно впечатляют салонностю и сочным звучанием те части этих сюит, которые «успели» представиться слушателям как «вечные светлячки, постоянно крутящиеся вокруг вселенной».

Для классической гитары переложены: из первой сюиты для лютни — «Прелюдия», «Аллеманда», «Куранта», «Сарабанда», «Буррэ», «Жига»; из второй сюиты для лютни — «Прелюдия», «Фуга», «Сарабанда», «Жига»; «Дубль»; из третей сюиты для лютни — «Прелюдия-Престо», «Аллеманда», «Куранта», «Сарабанда», «Гавот I», «Гавот II», «Жига» из четвертой сюиты для лютни — «Прелюдия», «Лаур», «Гавот», «Менуэт I», «Менуэт II», «Буррэ», «Жига».

Думаю, что выбор у гитаристов велик, главное — трудиться себя нежалеючи и исполнять их достойно!

Часто вспоминается Россия, где делала первые скромные шаги с масенькой гитаркой из пластмассы, подаренной друзьями отца на мое четырехлетие. Помню и очень веселенькие утренники, Новогодние елки, мои концертные выступления, первый сольный концерт… Хорошее было время, очень хорошее, радостное, беззаботное. Когда подросла, часто находила со вкусом переложенные для гитары задушевные народные мелодии, искрометные танцы. Вспоминаю и слишком строгие подходы к моим гитарным мучениям. Почему мучениям? Да все потому, что не было никакого покоя: то руки не так, то посадка не та, то ритм не тот, нет постоянной отслежки за осанкой при занятиях, выступлениях, плохо работаю над звуком, при сменах позиции слышны лишние призвуки, много брака при исполнении, другое бесконечное, до чертиков надоедавшее. А ведь играла по 7–8 часов в сутки. Нет, не следует человека учить до смертельной бесконечности, ведь и так оплошно, жидко, да еще и в каждодневной борьбе утекает жизнь. Наверное, как и мои продвинутые коллеги, долго и отчаянно сопротивлялась, все старалась доказать предкам, что их дите — вовсе не вундеркинд, а простая «пешка». Зря, ведь «…жираф большо-о-ой, ему видней!» (фраза великого барда — авт.).

Верное изречение преподала нам философия: «В природе ничего не теряется, все всегда возвращается!». Его величество время «ничего не растеряло», все само определило кто был прав, а кто нет! Ну и «раз пошла такая пьянка…» следует отметить и то, что многие известные и великие музыканты были в юных годах «мучениками», которые трудились день и ночь дабы в последствии достичь почти недостижимых высот в избранном деле. И достигли! Рада за них, что не зря мучились и подфартило великим! Но если посмотреть на медаль с другой стороны. Вдруг бы не подфартило, тогда как? Сколько талантливых так и не достигли заслуженного? Что в этом случае будет? Кто в ответе за бублик проигранное детство? Или никаких автоматиков, кукол и развлечений не должно было быть? Разве так прожигает свое земное явление оболтус-везунчик, родившийся в семье особоимущих и ничегошеньки не понимающих не в жизни не в истинном искусстве родителей? Ведь за редким исключением, кто или что из них вышло-получилось? Наверное согласитесь, что тема весьма сложная, щепетильная, оставим на будущее, хотя, думаю, что и в будущем все будет как всегда возвращаться и повторяться. А если с веления Всевышнего, что и выйдет-получится, тогда трудное позабудется, будет праздноваться только великая удача, с великим чувством победы над собой![32]

Так или иначе, что вышло, что получилось, судить любителям истинного искусства.

Даже при том застойном времени, своей великой интуицией кантор предугадал блестящее будущее полнокровной виолончели, о солирующих потенциях и непочатых возможностях которой много писали биографы ИСБ: «…однажды, совершенно независимо от всего, виолончель предстала высокосолирующим инструментом»; «…то, что сегодня видят нынешние виолончелисты, слушают меломаны, не увидели и никак не могли увидеть музыканты-друзья, ученики кантора церкви св. Фомы»; «…абсолютно бесспорное для них время все же было совершенно иное, какое-то вязкое, остановленное»; «…слуховые аппараты людей, будто были специально настроены на труднопонимаемые и низкочастотные волны», другое.

Много высказывании о баховских виолончельных сюитах встречаем у крупных бахологов России, которые при рассуждениях о судьбе богатейшего виолончельного наследия кантора много и хорошо осведомлены. Особенно обострю внимание на деятельность маститого виолончелиста, педагога, автора редакции «Шести сюит для виолончели соло И. С. Баха» (2-е изд. Мн., 1999, вступ. стат. рук. проекта, проф. Н. Щербакова, С. III—ХVII), Александра Стогорского (настоящая фамилия Пятигорский — авт.), который, с истинной болью в душе, понятной каждому большому мастеру своего порядочного дела, отмечал: …как и многие специалисты прошлого, всегда бережно относился к великому баховскому виолончельному наследию, слепо не подражал ранее опубликованным версиям, много и с оглядкой работал над виолончельными рукописями, вносил свои сомнения в их подлинность, которые, тогда многим казались оригиналами. «Озвучивая» и «обыгрывая» «раскопанное», все выносил на суд общественности. …Однако, не взирая на большой формат, широкий ареал работ, они нередко и незаслуженно критиковались, трудно издавались, им с кряхтением предоставлялись сцены… Вот тогда и приходилось все доказывать не личным талантом, не со сцены, не инструментом, не дирижерской палочкой, а из-за стола для нескончаемых совещаний. На что уходили годы, страдало дело, трепались жизнью и так растрепанные нервы.