Одна тень на двоих - Устинова Татьяна Витальевна

Катерина запахнула шубу и некоторое время постояла, дыша ртом.

– От вони голова заболела, – сказала она негромко и оглянулась на Тимофея. – Надо было столько краски вылить! А полы были сказочные, Тим! Особенно в гостиной. Данилов все нарисовал и собирал эту керамику по кусочку. И лестница. На ней специальное покрытие положили, чтобы Машка не полетела со ступенек. Она же носится, как щенок…

– Носится, – согласился Тимофей Ильич и взглянул на жену внимательно. – Ты что, Кать? Плачешь?!

Охрана отошла от них, чтобы не слышать, о чем они говорят. Тимофей покосился на нарочито безразличные спины и за отвороты шубы притянул жену к себе.

– Ты что? – спросил он, близко глядя в серые несчастные глаза, полные слез.

Нос вздрогнул, покрасневший кончик уткнулся ему в ладонь. Только на одну секунду, но и этого было достаточно, чтобы он вдруг испытал острый, тайный, умильный всплеск любви к ней.

Он все никак не мог привыкнуть к тому, что так ее любит.

– Ты что? – повторил он и встряхнул ее, чтобы это острое и тайное чуть-чуть отпустило его.

Он не умел ни от кого зависеть, всесильный, богатый, умный, бесстрашный, расчетливый, очень хладнокровный, очень успешный, очень занятой человек.

Он теперь зависел от Катерины, знал это и боялся этого.

От Катерины и детей.

Как это получилось, что он так влип?

– Господи, он мне так нравится, этот дом! – заговорила она рядом с его ухом. – Мне все в нем нравится! Я уже придумала, куда мы елку поставим. И это покрытие на лестнице для Машки! Все же было почти готово, Тим! Кем надо быть, что так все… испоганить?!

И она шмыгнула носом.

– Я сегодня же поручу Дудникову, и он к завтрашнему дню скажет тебе, кем надо быть, – предложил Тимофей, – и даже покажет. И ты сама набьешь ему морду. А?

Она улыбнулась, и ему полегчало.

– Тим, с тобой разговаривать невозможно. Ты слишком… однозначный. Конкретный, как это теперь называется.

– Зачем ты так навязывалась со своим участием? Тебе не все равно, поедет она в Москву, эта барышня, или не поедет? И этого… как его?.. утешать кинулась!

– Я не кинулась его утешать. Ему этот дом нравится даже больше, чем мне. Дом разгромили, чтобы выбить из-под ног почву именно у него, у Данилова. Мне, например, это совершенно ясно и понятно. К тебе таким способом не подберешься. Ты вообще мог ни о чем не узнать, это он правильно сказал.

– Ну и что?

– Ну и то. У него есть какой-то враг. И это такой… лютый враг, который не побоялся втянуть в свои дела Тимофея Кольцова. Самого Тимофея Кольцова!

– Ты что, – спросил он подозрительно, – смеешься? Или решила мне польстить?

– Да что тебе льстить, – вздохнула Катерина, достала из сумочки пачку сигарет и быстро закурила, – ты сам все про себя знаешь. В этом как раз твое основное преимущество перед остальными людьми.

– В чем? – спросил он глупо. Спрашивать не следовало бы, но уж больно хотелось послушать про «преимущество».

– В том, что ты все знаешь о себе. Знаешь все свои слабые и сильные стороны. Сильные ты холишь и поощряешь, а слабым вздохнуть не даешь. – Она затянулась, искоса взглянула на дом и продолжила, понизив голос: – Я думаю, что дело серьезное, Тим. Серьезное и неприятное.

– Помогать никому не стану, – тут же сказал он, – можешь не намекать и жалостливо не смотреть. Пусть он сам разбирается… как его…

– Ты давно запомнил, что он Данилов, – начала Катерина язвительно, но муж не принял подачу.

– Это не мои проблемы. И тем более не твои. Достаточно того, что я дал ему десять дней. Если за десять дней он не решит свои проблемы, я уволю его и забуду о нем навсегда. И ты о нем забудешь тоже.

– А если его убьют?

– Значит, убьют, – сказал Тимофей равнодушно. – Еще не хватает мне заниматься такими делами!.. Из-за его личных дел почему-то пострадал мой дом! На его месте я бы немедленно повесился. Кстати, ты обратила внимание, что он совсем не удивился, когда ты сказала, что это скорее всего именно его проблемы?

– Обратила.

– Выходит, он заранее знал или предполагал что-то такое! Все-таки Дудникова я уволю к…! Почему служба безопасности ни черта никого не проверяет?!

– Она проверяет, Тимыч. Андрей Данилов один из лучших архитекторов в Москве. И в России, наверное. Он не очень знаменит, но благонадежен, как английский завтрак. Кстати, он родной сын Михаила Данилова. Что ты смотришь? – подозрительно спросила она. – Не знаешь?!

Он молчал.

– Тим, это даже ты должен знать. Михаил Данилов. Писатель. Господи, его в школе проходят! Ну, про Северный морской путь и моряков-подводников.

Тимофей Ильич решительно не знал никаких подводников.

Раньше – до Катерины – собственная медвежья дремучесть его не смущала, он даже бравировал ею слегка. Когда шесть лет назад он женился, эта самая дремучесть перестала ему нравиться.

Он раздражался, когда теща с тестем – тесть, ясное дело, профессор, теща – доктор наук, – жалостливо смотрели на него или понимающе переглядывались, когда он опять попадал впросак. Есть еще бабушка с манерами вдовствующей императрицы. В этом году ей должно стукнуть девяносто, она пребывала в полном рассудке и ничего ему не спускала, особенно когда была в язвительном настроении.

Он долго не мог взять в толк, что такое «растекаться мысью по древу».

Что за «мысь»? Почему по древу?

Эту «мысь» очень любил поминать тесть Дмитрий Степанович. Чаще всего поминал, когда смотрел Евгения Киселева, занимавшего своей респектабельностью весь телевизионный экран.

«Слово о полку Игореве» проходят в третьем классе церковноприходской школы, мой милый. Вы в какой-нибудь школе случайно не учились?»

Вспомнив про бабушку и про ее надвигающиеся девяносто лет, Тимофей внезапно пришел в хорошее настроение, и ему стало наплевать на незнаменитого сына знаменитого писателя.

Что бы такое ей подарить?

Шубу? Бриллианты? Картину?

Шубу дарить неинтересно. Бриллианты у нее есть. В картинах он ничего не понимает.

«Подарю компьютер, – решил Тимофей неожиданно. – Компьютер и Интернет-карту». Она до смерти любит всякие сплетни, особенно про политику и знаменитостей. Теперь этих сплетен у нее будет навалом, а он сможет сколь угодно язвить, пока она научится пользоваться его подарком.

Ну и отлично.

Тимофей открыл дверь «Лендровера». Охрана метнулась по местам, побросав бычки, водители пришли в готовность номер один, а Катерина все рассматривала тонированные стекла дома.

– Катька!

– Как же сильно нужно ненавидеть человека, – сказала она задумчиво, – чтобы просто так пойти и разгромить всю его работу!

– Это не только его работа, – буркнул Тимофей, подталкивая ее в салон, – это еще и мой дом. Леш, кто там остался?

– Остался Дима, Тимофей Ильич.

– Пусть вечером доложит. И узнайте, что там в больнице!

Дверь за ним захлопнулась как будто сама собой, Леша вскочил на переднее сиденье. «Лендровер», развернутый тупым рылом к воротам, мягко тронулся и стал выбираться на дорогу.

– Мне все это очень не нравится, Тим, – сказала Катерина после некоторого молчания, – правда не нравится. Ты… видел надпись на стене? На той, где раньше был гобелен?

Он ничего не ответил, и, помедлив, Катерина оглянулась.

Тимофей Ильич смотрел в окно, за которым летел снег и бешено мчались назад темные подмосковные елки.

Марта осторожно пробралась по разгромленной гостиной к выходу и за толстым дверным стеклом увидела Тимофея Кольцова и его жену. Они разговаривали вдвоем, охрана отошла от них, и как она потерлась носом о его ладонь, Марта видела, и как он притянул ее к себе за отвороты щегольской шубенки, и как она оглядывалась на дом, то ли тревожно, то ли печально, а он вроде бы утешал ее, – Марта разглядела все, стоя за темным бронированным стеклом.

Ей стало так грустно, что она опять чуть не заревела, как вчера на кухне у Данилова.

«Бедная я, бедная. Нет у меня ладони, в которую можно ткнуться носом, если пришла беда. Никто не притянет меня к себе за отвороты шубы, чтобы утешить.