Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия - Максим Кантор

В реальности не существует границ стран, совпадающих с территориями обитания этносов. Нет исторических территорий этносов, совпадающих с ареалами жизни народов, нет наций, вписанных в очерченные ареалы, и нет реальных людей, соответствующих регламентам этих границ, — все всегда сложнее; нет и не может быть совпадения всех этих факторов.

Подвижность и взаимные изменения всех этих обстоятельств и есть история людей. Но геополитика оперирует символическим, условным представлением о континентах, как если бы все в мире было константно и не менялось никогда.

Посмотрите на ужас Донбасса, где по воле «геополитиков» устроена резня, в которой аргументы «статуса языка» (а никто не запрещал русский язык) — это ложь российской пропаганды. Подменили живую реальность сотканной субкультурой, в которой горнорудное производство, объективно выпадающее из современной экономики, объявлено определяющим социальным фактором. В которой люмпенизированное население выдается за пролетариат, служение империи выдано за социализм, а бандитизм — за восстание.

Поглядите, как спровоцирован национализм — причем уже обоюдный, звериный — на основании мистического «геополитического» допущения.

Именно этот подход воплощает персонаж российской политической сцены, которого вы отметили в письме (тот самый Дугин). Именно на основе геополитического (антиисторического) взгляда на реальность и рождается реваншизм: нам по праву (праву чего?) принадлежит этот участок земли.

Реваншистская риторика в России уже не прячется; мы потерпели поражение в холодной войне, уступили колонии — теперь желаем получить свои территории назад!

Дугин способствовал внедрению в массы идеи агрессивной реваншистской геополитики — а теперь уже он защищает народные чаянья: ведь народ уже считает, что когда вернутся территории, жизнь людей наладится сама собой.

И говорится это вопреки реальности — в то время, когда край разрушен диверсионной войной. Нет никакого народного восстания — это оголтелая ложь. Есть бегство народа: сейчас количество беженцев достигло полумиллиона, в то время, как в так называемом ополчении сражается 20 тысяч, из которых половина — российские солдаты.

Можно ли назвать это восстанием народа? Какая горькая ирония над реальной судьбой народа.

Геополитика и фашизм, на мой взгляд, родственники — хотя, боюсь, что словом «фашизм» мы с вами называем разные вещи. Скажу сразу: я против национального самоопределения культур, о коем вы так печетесь. Я за культурную ассимиляцию, я за тот процесс, который позволит усложнить мировую культуру, поскольку, на мой взгляд, культурная идентичность не нуждается в искусственной, охраняемой от пришельцев территории.

Чем была бы Европа без арабов и мусульман, и пристало ли нам сетовать на их диктат, если мы пользуемся арабским цифрами? У меня нет страха перед азиатским вторжением, а перед европейским фашизмом — хоть русским, хоть французским — этот страх есть.

Вам будет не по душе узнать, что я — именно «левый католик», если пользоваться вашей терминологией, и, вероятно, — представитель «левой икры».

В качестве социалиста и католика я и рассуждаю о современном положении дел.

Особенность современной войны в том, что ее начала не политика, но геополитика. А у геополитики нет реальной географической карты — есть лишь абстрактная карта: соответственно неизвестно, где и как пойдут бои.

Геополитика заменила собой историю и идеологию, геополитика совершила новейший передел мира, но как он в реальности пойдет, мы не знаем, поскольку геополитика дисциплина абстрактная.

На что мы опираемся в геополитических рассуждениях: на условные представления о территориях, подлинная культура коих нам неведома? Это уравнение с одними неизвестными, и решения оно заведомо иметь не может — только манипуляции массами.

Знаете ли, месье, геополитика относится к политике и истории примерно так, как инсталляция относится к картине: это не вполне искусство, в нем нет образа и души, но это товар на рынке, он рождает амбиции и за это платят кровью.

Тот самый Дугин, о котором вы пишете, был один из тех, кто внедрил реваншизм в сознание русской толпы и снабдил реваншизм мистическим духом. Читая ваши письма, я понял, что вы традиционалист; вероятно, даже националист, ваш альянс с Дугиным — насколько он осмыслен?

Я часто поражался западным интеллектуалам, которые выделяли из русского искусства произведения, не только не гуманные, но и принципиально противные гуманизму. Вероятно, считается, что российский гуманизм имеет уникальные черты, не вполне гуманные. Ничем иным объяснить не могу объяснить симпатии к русским националистам.

И, если подобная слепота встречалась у деятелей искусств, то уж европейские «правые» и вовсе слепы в выборе союзников. Зачем националист ищет союзника в националисте иной культуры? Вероятно, расчет на то, что националист — националиста поймет. На деле же националисты разных культур будут непримиримыми врагами.

Меня всегда поражала любовь европейского читателя к Достоевскому, скорее всего, европейцы Достоевского просто не читали. Вы заглядывали в «Дневники писателя»? Это наиболее актуальное чтение сегодня.

Разрешите процитирую, это про Крым: «Вообще если б переселение русских в Крым потребовало бы и чрезвычайных каких-нибудь затрат от государства, то на такие затраты, кажется, очень можно и чрезвычайно было бы выгодно решиться. Во всяком ведь случае, если не займут места русские, то на Крым непременно набросятся жиды и умертвят почву края…»

Достоевский был убежденным антисемитом (это причудливым образом сочеталось с христианскими экстатическими видениями) и говорил ровно о том же (в тех же терминах) что сегодняшние погромщики:

«…Если сам народ не опомнится <…> то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов <…> Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным…»

«…Не раз уже приходилось народу выручать себя. Он найдет в себе охранительную силу, которую всегда находил; найдет в себе начала, охраняющие и спасающие, — вот те самые, которых ни за что не находит в нем наша интеллигенция…»

Интеллигенцию и гробят, и гнобят по заветам Достоевского в путинской России — и в качестве оправдания милитаристической прыти ссылаются на Федора Михайловича: вот, дескать, смотрите, раз Достоевский так думал, значит, это уж точно хорошо.

Но это отнюдь не хорошо, и Достоевский не является критерием нравственности; он был националистом, фанатиком, и мысли его далеки от нравственного начала.

Скажите, месье, вы и впрямь думаете, что, поощряя фанатика в чужой культуре, вы улучшаете перспективы своей?

Так бывало и прежде: белогвардейцы, эмигрировавшие в Европу, вставали под знамена генерала Франко, и атаман Краснов коллаборировал с Гитлером; альянс «правых» — дело привычное.

Объединяет «правых» ненависть к коммунизму и демократии, хотя сегодня говорится, что «правые» ненавидят в первую очередь капитализм. Знаете, месье, в последнее я совсем не верю. Капитализм «правые» не любят до той поры, пока капиталы у Ротшильдов. Когда капиталы оказываются в руках антисемитов, капитализм становится им милее.

Националист всегда предаст националиста. Краснова и казаков англичане легко отдали Сталину на растерзание, националистов никто и никогда не жалел — и, уверяю вас, — первый враг националиста будет его партнер по националистическому реваншизму. Но пока — пока мы еще в романтическом периоде становления националистической идеологии.

Нынче определенности в политических платформах нет: края политических фронтов размыты, знаки различий (как мы помним по Крымской кампании последних месяцев) сознательно сняты — это теперь уж стиль такой.

Диверсионная война еще шестьдесят лет назад считалась тяжким военным преступлением: солдат, воюющий без опознавательных знаков, мог быть повешен.

Теперь государство легко превращает всю армию в диверсантов, всех солдат производит в нелегальное военное формирование, не попадающее под конвенции.

Но ведь этот принцип властвует и в политической жизни. До появления неопознаваемых «зеленых человечков» в Крыму на протестных баррикадах в Москве бок о бок стояли националисты, социалисты и демократы. Это называли «внесистемной оппозицией» — и, поди разберись, кто были эти демонстранты по убеждениям и за что именно демонстрации борются.

Теперь думаю, то была сознательная провокация, инспирированная властью. Хотя участвовали в ней многие по зову сердца, было явлено много благородства — но тонуло все это благородство в провокационном выгодном для тирании нелепом гламурном протесте.

Была произведена демонстрация того, что альтернативы власти нет: на демонстрациях бок о бок шли те, кто олицетворял полярные убеждения; полифония тем легче давалась, что твердых политических убеждений не было ни у кого.