В поисках бессмертия - Виктор Борисович Вургафтик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как желание, так и отнесение к иному сами нуждаются в обосновании. Было бы неверным искать его в различии вещей, например, полагать, что эти два состояния присущи лишь непосредственной данности представления или эксперимента и чужды данности физического тела. За представлениями чистой математики или сказки я не усматриваю ничего иного и ничего не желаю себе подчинять. Так же, согласно Маху, может быть и в области экспериментов: опытным данным я могу не приписывать никакой физической реальности. С другой стороны, я обычно считаю, что за пользой от дерева стоит само дерево, и желаю подчинить его себе целиком.
Я думаю, что объяснение желания и отнесения к иному следует искать в обладании только явлением, когда вещь в себе остаётся вне меня. О явлении мало сказать «нет, не существует», но много сказать «есть, существует», – я пользуюсь выражением Я.С. Друскина. Это не абсолютное ничто, не оύχ ȍν, а некоторое другое, μή о̏ν. И всегда, когда я не пуст и не подвластен вдохновению, когда одни явления наполняют меня, мало сказать, что я не существую, но много сказать, что существую,– я сам – μή оν. Обо мне мало сказать «мёртвый», но много сказать «живой».
Именно потому, что явления, которые я имею, нельзя считать сущими, я и отношу их к иному и желаю его.
8. Когда я представляю себе не дерево, а моё представление дерева, последнее уж не моё, уже не явление, а вещь в себе; предмет психологии – так же точно вещь в себе, как и предмет естествознания.
Я – мир явлений, космос – мир вещей в себе. Я – μή о̏ν, космос – о̏ν, сущее. Но вдохновение даёт мне сущее, при свете которого исчезают призраки μή о̏ν : то, о чём нельзя сказать «есть», сникает перед тем, что есть. Я весь тогда сущий и един с космосом. Меня соединят с ним и акт мысли, отчуждающий вовне моё представление, которое на мгновение становится и моим, и не моим, и явлением, и вещью в себе. Таким образом, в искусстве и философии я приобщаюсь к космосу.
9. Как и Шопенгауэр, я вижу основание страдания в желании и, следовательно, в том, что я – μή о̏ν: обо мне мало сказать «мёртвый», но много сказать «живой». Что может меня освободить от страдания? Одно из двух: абсолютная мёртвость –оύχ о̏ύ или абсолютная жизнь. К первой ведёт отмирание моего μή о̏ν– не утрата с сохранением представлений, а именно полное отмирание, когда мне нет уже до него никакого дела. Вторую даёт мне то, что я назвал вдохновением: я обретаю вещь целиком – сущую, живую, и перед нею сникает всё прочее во мне, и сам я становлюсь жив. Страдание – в разделении Мира на сущее и μή о̏ν, оно исчезает вместе с этим разделением.
Если за представлениями и данными экспериментов я перестаю полагать нечто иное, они сами становятся целостными вещами – из μή о̏ν превращаются в сущие. Это не просто изменение воззрений, а коренное перерождение, без которого я никак не могу представление о дереве не относить к дереву или какие-либо философские представления к их предметам. Перерождение, о котором я говорю, возрождает меня к жизни и избавляет от страдания.
Такое возрождение совершается,например, при ярком воспоминании прошлого, утраченного безвозвратно. Мне не к чему относить тогда мои представления, и они приобретают самостоятельное существование. Я не говорю, что исчезают вещи в себе, которые за ними стояли,– сущее не может исчезнуть,– просто безвозвратная утрата есть разрешение уз, связывающих представления с их предметами, рассеяние призраков μή о̏ν.
10. Итак, когда я не думаю, что мои представления имеют отношение к действительности, они сами становятся действительностью и суть истинное знание, знание, тождественное своему предмету. Такова сказка, чистая логика и математика, такова философия, если я ни к чему не прилагаю её. Наоборот, всё прикладное не действительно и не истинно.
Первоначально всё было моим, точнее, я обнимал всё сущее и не отличался от Мира. Но вот я утратил всё, ставшее вещами в себе, и сохранил только представления, которые, как мне кажется, имеют к ним отношение. Из сущего я превратился в μή о̏ν. Отсюда следует, что во мне имеются представления всех вещей космоса и, открывая ранее неизвестное, я лишь вспоминаю то, что узнал в момент утраты всего и тут же забыл. Как известно, такой взгляд отвечает теории познания Платона.
Таким образом, я заключаю в себе μή о̏ν, отвечающее, по моему мнению, всему сущему; я – единое μή о̏ν, которое кажется соответствующим единому космосу. Я смотрю на себя как на микрокосм, являющийся изображением макрокосма.
Но в тот самый момент, когда я перестаю считать себя изображением, я сам становлюсь сущим – новым Миром.Как он относится к Миру, которым я был в начале, и можно ли говорить об этом отношении? Я оставляю этот вопрос открытым.
11. Любовь проходит четыре этапа. На первом я имею человека непосредственно, без всякого волевого усилия, благодаря тому, что названо мною вдохновением. Так как он дан мне целиком, у меня нет никаких желаний. Перед ним сникает всё прочее во мне – μή о̏ν сникает перед сущим,– и я из не мёртвого и не живого становлюсь живым. И он – одно со мною.
Затем моя мысль исторгает его из меня, оставляя мне одно представление –μή о̏ν, он же делается вещью в себе. Ко мне возвращаются другие представления, и вот снова обо мне мало сказать «мёртвый», но много сказать «живой».
Утратив непосредственную данность этого человека, я стремлюсь вернуть её посредством воли. Теперь я желаю его и страдаю, ибо моё представление о нём – только μή о̏ν,а его сущего я потерял. Но если волевое усилие и даёт мне любимого человека, то лишь как явление, как то, что я имею в общении с ним,– опять-таки как μή о̏ν. Когда я замечаю это, начинается четвёртый этап: я желаю овладеть им сущим, но он ускользает от меня, и моё страдание возобновляется. Последний этап может завершиться отмиранием того μή о̏ν, которое я связываю с ним.
Но если я оторвал от него моё представление и ничего уже за последним не предполагаю, оно начинает
